Евгений Витковский - Вечный слушатель
Вам дать пониже поясницы!
А варвары из деревень
Желают вам благополучья:
Багровый шорох в скорый день
Начнет ломать над вами сучья!
ПАРИЖСКАЯ ОРГИЯ
ИЛИ
СТОЛИЦА ЗАСЕЛЯЕТСЯ ВНОВЬ
Мерзавцы, вот она! Спешите веселиться!
С перронов - на бульвар, где все пожгла жара.
На западе легла священная столица,
В охотку варваров ласкавшая вчера.
Добро пожаловать сюда, в оплот порядка!
Вот площадь, вот бульвар - лазурный воздух чист,
И выгорела вся звездистая взрывчатка,
Которую вчера во тьму швырял бомбист!
Позавчерашний день опять восходит бодро,
Руины спрятаны за доски кое-как;
Вот - стадо рыжее для вас колышет бедра.
Не церемоньтесь! Вам безумство - самый смак!
Так свора кобелей пустовку сучью лижет
К притонам рветесь вы, и мнится, все вокруг
Орет: воруй и жри! Тьма конвульсивно движет
Объятия свои. О, скопище пьянчуг,
Пей - до бесчувствия! Когда взойдет нагая
И сумасшедшая рассветная заря,
Вы будете ль сидеть, над рюмками рыгая,
Бездумно в белизну слепящую смотря?
Во здравье Женщины, чей зад многоэтажен!
Фонтан блевотины пусть брызжет до утра
Любуйтесь! Прыгают, визжа, из дыр и скважин
Шуты, венерики, лакеи, шулера!
Сердца изгажены, и рты ничуть не чище
Тем лучше! Гнусные распахивайте рты:
Не зря же по столам наставлено винище
Да, победители слабы на животы.
Раздуйте же ноздрю на смрадные опивки;
Канаты жирных шей отравой увлажня!
Поднимет вас поэт за детские загривки
И твердо повелит: "Безумствуй, сволочня,
Во чрево Женщины трусливо рыла спрятав
И не напрасно спазм провидя впереди,
Когда вскричит она и вас, дегенератов,
Удавит в ярости на собственной груди.
Паяца, короля, придурка, лизоблюда
Столица изблюет: их тело и душа
Не впору и не впрок сей Королеве блуда
С нее сойдете вы, сварливая парша!
Когда ж вы скорчитесь в грязи, давясь от страха,
Скуля о всех деньгах, что взять назад нельзя,
Над вами рыжая, грудастая деваха
Восстанет, кулаком чудовищным грозя!"
Когда же было так, что в грозный танец братьев,
Столица, ты звала, бросаясь на ножи,
Когда же пала ты, не до конца утратив
В зрачках те дни весны, что до сих пор свежи,
Столица скорбная, - почти что город мертвый,
Подъемлешь голову - ценой каких трудов!
Открыты все врата, и в них уставлен взор твой,
Благословимый тьмой твоих былых годов.
Но вновь магнитный ток ты чуешь, в каждом нерве,
И, в жизнь ужасную вступая, видишь ты,
Как извиваются синеющие черви
И тянутся к любви остылые персты.
Пускай! Венозный ток спастических извилин
Беды не причинит дыханью твоему
Так злато горних звезд кровососущий филин
В глазах кариатид не погрузит во тьму.
Пусть потоптал тебя насильник - жребий страшен,
Пусть знаем, что теперь нигде на свете нет
Такого гноища среди зеленых пашен,
"О, как прекрасна ты!" - тебе речет поэт.
Поэзия к тебе сойдет средь ураганов,
Движенье сил живых подымет вновь тебя
Избранница, восстань и смерть отринь, воспрянув,
На горне смолкнувшем побудку вострубя!
Поэт поднимется и в памяти нашарит
Рыданья каторги и городского дна
Он женщин, как бичом, лучом любви ошпарит
Под канонадой строф, - держись тогда, шпана!
Все стало на места: вернулась жизнь былая,
Бордели прежние, и в них былой экстаз
И, меж кровавых стен горячечно пылая,
В зловещей синеве шипит светильный газ.
ПЬЯНЫЙ КОРАБЛЬ
Я плыл вдоль скучных рек, забывши о штурвале:
Хозяева мои попали в плен гурьбой
Раздев их и распяв, индейцы ликовали,
Занявшись яростной, прицельною стрельбой.
Да что матросы, - мне без проку и без толку
Фламандское зерно, английский коленкор.
Едва на отмели закончили поколку,
Я был теченьями отпущен на простор.
Бездумный, как дитя, - в ревущую моряну
Я прошлою зимой рванул - и был таков:
Так полуострова дрейфуют к океану
От торжествующих земных кавардаков.
О, были неспроста шторма со мной любезны!
Как пробка легкая, плясал я десять дней
Над гекатомбою беснующейся бездны,
Забыв о глупости береговых огней.
Как сорванный дичок ребенку в детстве, сладок
Волны зеленый вал - скорлупке корабля,
С меня блевоту смой и синих вин осадок,
Без якоря оставь меня и без руля!
И стал купаться я в светящемся настое,
В поэзии волны, - я жрал, упрям и груб,
Зеленую лазурь, где, как бревно сплавное,
Задумчиво плывет скитающийся труп.
Где, синеву бурлить внезапно приневоля,
В бреду и ритме дня сменяются цвета
Мощнее ваших арф, всесильней алкоголя
Бродилища любви рыжеет горькота.
Я ведал небеса в разрывах грозных пятен,
Тайфун, и водоверть, и молнии разбег,
Зарю, взметенную, как стаи с голубятен,
И то, что никому не явлено вовек.
На солнца алый диск, грузнеющий, но пылкий,
Текла лиловая, мистическая ржа,
И вечные валы топорщили закрылки,
Как мимы древние, от ужаса дрожа.
В снегах и зелени ночных видений сложных
Я вымечтал глаза, лобзавшие волну,
Круговращение субстанций невозможных,
Поющих фосфоров то синь, то желтизну.
Я много дней следил - и море мне открыло,
Как волн безумный хлев на скалы щерит пасть,
Мне не сказал никто, что Океаньи рыла
К Марииным стопам должны покорно пасть.
Я, видите ли, мчал к незнаемым Флоридам,
Где рысь, как человек, ярит среди цветов
Зрачки, - где радуги летят, подобны видом
Натянутым вожжам для водяных гуртов.
В болотных зарослях, меж тростниковых вершей,
Я видел, как в тиши погоды штилевой
Всей тушею гниет Левиафан умерший,
А дали рушатся в чудовищный сувой.
И льды, и жемчуг волн; закат, подобный крови;
Затоны мерзкие, где берега круты
И где констрикторы, обглоданы клоповьей
Ордой, летят с дерев, смердя до черноты.
Я последить бы дал детишкам за макрелью
И рыбкой золотой, поющей в глубине;
Цветущая волна была мне колыбелью,
А невозможный ветр сулил воскрылья мне.
С болтанкой бортовой сливались отголоски
Морей, от тропиков простертых к полюсам;
Цветок, взойдя из волн, ко мне тянул присоски,
И на колени я по-женски падал сам...
Почти что остров, я изгажен был поклажей
Базара птичьего, делящего жратву,
И раком проползал среди подгнивших тяжей
Утопленник во мне поспать, пока плыву.
И вот - я пьян водой, я, отданный просторам,
Где даже птиц лишен зияющий эфир,
Каркас разбитый мой без пользы мониторам,
И не возьмут меня ганзейцы на буксир.
Я, вздымленный в туман, в лиловые завесы,
Пробивший небосвод краснокирпичный, чьи
Парнасские для всех видны деликатесы
Сопля голубизны и солнца лишаи;
Доска безумная, - светясь, как, скат глубинный,
Эскорт морских коньков влекущий за собой,
Я мчал, - пока Июль тяжелою дубиной
Воронки прошибал во сфере голубой.
За тридцать миль морских я слышал рев Мальстрима,
И гонный Бегемот ничтожил тишину,
Я, ткальщик синевы, безбрежной, недвижимой,
Скорблю, когда причал Европы вспомяну!
Меж звездных островов блуждал я, дикий странник.
В безумии Небес тропу определив,
Не в этой ли ночи ты спишь, самоизгнанник,
Средь златоперых птиц, Грядущих Сил прилив?
Но - я исплакался! Невыносимы зори,
Мне солнце шлет тоску, луна сулит беду;
Острейшая любовь нещадно множит горе.
Ломайся, ветхий киль, - и я ко дну пойду.
Европу вижу я лишь лужей захолустной,
Где отражаются под вечер облака
И над которою стоит ребенок грустный,
Пуская лодочку, кто хрупче мотылька.
Нет силы у меня, в морях вкусив азарта,
Скитаться и купцам собой являть укор,
И больше не могу смотреть на спесь штандарта,
И не хочу встречать понтона жуткий взор!
* * *
Розовослезная звезда, что пала в уши.
Белопростершейся спины тяжелый хмель.
Краснослиянные сосцы, вершины суши.
Чернокровавая пленительная щель.
* * *
О сердце, что нам кровь, которой изошел
Весь мир, что нам пожар и неуемный стон,
Всесокрушающий, рыдающий шеол,
И над руинами свистящий аквилон,
И мщение? - Ничто... Однако, если вновь
Возжаждем? Сгинь тогда, мир алчный и гнилой,
Цари, купцы, суды, история - долой!
Мы - вправе! Золото, огонь и - и кровь! И кровь!
Стань мщенья символом, террора и пальбы,
Мой разум! Зубы сжав, постичь: назначен час
Республикам земли. Властители, рабы,
Народы, цезари - проваливайте с глаз!
Кто вихрь огней разжечь решился бы, когда
Не мы, романтики, не братский наш союз?
Смелее к нам, друзья, входите же во вкус:
Дорогу - пламени, долой ярмо труда!
Европа, Азия, Америка - к чертям!
