Богдан Заднепровский - Национальная доктрина
Другая слабость социал-демократической идеи состоит в том, что если «все» и «каждый» будут иметь в наличии права участвовать во всем, влиять на все, невзирая порой на неспособность это делать объективно, то это будет уже вседозволенность, которая естественно подразумевает безответственность. Либо, что более очевидно — конкуренцию, из которой вытекает ответственность или пресловутый «общественный договор» — ограничение. Это неизбежно приводит к компромиссам с буржуазной системой мира, в чьем основании лежит идея «общественного договора». Социал-демократия, таким образом, сдает свои позиции и идеалы.
Под понятием «всеобщность» иже с ней и «общечеловечность» социал-демократия рассматривает общество как модель «открытого общества», то есть в принципе все человечество. Но реальность показывает, что человечество не обладает в достаточной мере всеобщностью. Ее условно можно проследить лишь в биологии и некоторых объективных закономерностях общественного развития. У этой всеобщности нет главного для осуществления социал-демократии — единой воли. «Открытое общество» неспособно принимать «всеобщие» решения, соответственно не обладает реальными правами, которые для него требует социал-демократия. Заметим, что ранее и поныне решения о «всеобщих правах», «правах человека» и разного рода декларации принимались и осуществлялись далеко не волей «всех» и «каждого», а неизвестно кем назначенными представителями в разного рода организациях от социал-демократических движений, до международных правительственных организаций типа ОБСЕ, ООН, ЮНЕСКО, созданных под эгидой национальных государств, их административной элиты, отчасти интеллигенции. Иными словами «всеобщность» и «общечеловечность» по большей части формальны, так как не демократичны в подлинном смысле слова. В последнее время эти светлые идеалы стали ширмой и оправданием для разного рода корыстных интересов представителей от национальных государств, элит, корпораций и т. д. Под видом всеобщей демократии, можно подавлять и большинство, заявляя, что все ради него, и что оно решает, потому что его права написаны на бумажке, и тем более с неугодными меньшинствами, даже государствами. Демократия извращается во «всекратию», — когда все правят — никто не правит. Буржуазная реакция лишь обретает еще большую силу подавления масс: на место всеобщности и универсализма религии и ее инквизиции, приходит всеобщность и универсализм гражданского общества и права к новой инквизиции. К новому смирению — толерантности, к новой категорической «любви к ближнему» — гуманизму, к всепрощению и всеобщему покаянию — нравственности на основе просвещения и науки. Еретики все те же — все, кто хочет жить суверенно. Суверенитет и невмешательство — главные враги универсализма с древнейших времен.
Всеобщая консолидация и солидарность — самое слабое место социал-демократической идеи, именно из-за «всеобщности». Здесь общество атомизировано на «каждого», который характеризуется огромной чередой признаков: на земле нет ни одного одинакового человека. Индивидуальность определяет консолидацию, солидарность не на основе общих признаков — «каждый» изначально не стремится к «всеобщности». «Каждый» — индивид, будучи по определению самих социал-демократов существом общественным, так или иначе, стремится к общим интересам, но уже как личность, не как индивидуальность той частью своей сущности, названной «коллективным бессознательным». А такими интересами в социальном плане являются профессиональные, возрастные и естественно национальные и классовые (сословные). Наибольшей солидарности общество достигало пока что на уровне национального патриотизма, нации. То есть на основе признаков «закрытого общества», суверенного, требующего при взаимоотношениях с внешним миром необходимой доли невмешательства в свои устои. Классового единства в интернациональном масштабе добиться пока что не удалось, причем нередко такие попытки обуславливались опять же национальными особенностями, исторической ситуацией и развитием тех или иных национальных государств. Всеобщность пока еще не может быть достигнута на уровне рас — а противоречия существуют и очень значительные, то же наблюдается и в религиозной сфере. Человечество слишком разобщено и раздроблено. Самые крупные солидарные демократические или классовые проекты осуществлялись на межнациональном уровне, но не при участии и одобрении «всех». И для этой солидарности требовалось либо значительное единство культурного, исторического, географического, этнического пространства, либо сила и авторитет наиболее крупных держав, их лидеров, их государственной внешней политики, их правящей верхушки. «Каждый» был до сих пор ограничен не «всеми», а нацией. Демократия всегда ограничена закрытым сообществом, как бы она не стремилась к тотальности. Даже демократические решения Евросоюза принимались внутри каждого отдельно взятого государства. Всеобщего референдума в Евросоюзе — самом прогрессивном оплоте демократии, самом развитом с точки зрения социал-демократии сообществе — не было. То есть «все» и «каждый» не решали. Демократический принцип же в реальности показывает, что «каждый» (кому исполнилось 18 лет) может участвовать в демократических процедурах только в некоторых странах и далеко не во всех, по причине занятости или их неактуальности для его интересов. При этом «каждый» ограничен не «всеми», а только лишь нацией, а в своих решениях «большинством» от нации, во всех же остальных случаях все решают противники равенства и равноправия. Таким образом, пока что возможна лишь национал-демократия — власть одного народа и выбранной им правящей партии, что наиболее показательно в Швеции — цитадели современной социал-демократии: в Швеции один из самых высоких уровней национального экстремизма, то есть борьбы против «всеобщего», в Европе. Демократия всегда ограничена закрытым сообществом. Демократия в своей внутренней сущности оппозиция тотальному и всеобщему. Демократия — это самоограничение, как внутреннее, так и внешнее. Она ограничена нацией, народом — «власть народа». Именно по причине выхода идей социал-демократии за рамки нации и класса, в которых она когда-то взращивалась, в «открытое общество», возникли все ее перечисленные внутренние противоречия.
Все данные противоречия вытекают из нынешнего состояния буржуазного мира. Его картина, созданная буржуазным либерализмом, буржуазной социал-демократией и консерватизмом трактуется ныне через изощренную ревизию капитализма — постмодернити.
Постмодернити от индустриального общества отличается лишь подходом к рассмотрению общества, институтов, экономики «от обратного», с позиций потребительского общества, а не производства. А в остальном это тот же «старый добрый» капитализм.
Однако постмодернити требует «конца истории» — остановки развития крупных социальных институтов индустриальной эпохи — государства и нации. Со времен классического либерализма требования практически не поменялись, но методы усовершенствовались. Делается это при помощи так называемой «системы всеобщих принципов»: права человека, глобализация, космополитизация и т. д. Однако при этом постмодернити настаивает еще на «развитии всех и каждого», а в действительности развития «сотен тысяч маленьких групп» (Э. Фромм) — всевозможных меньшинств: от экономических корпораций до диаспор, сексуальных меньшинств, вплоть до индивидуума. Этот универсальный камуфляж от социал-демократии позволяет тихой сапой решать корпоративные проблемы и одновременно бросать кость социал-демократам. Налицо крайний индивидуализм в сочетании с крайним универсализмом. Что с логической необходимостью является категорическим противоречием, либо лицемерием. Если следовать «всеобщим принципам», то развитие должны прекратить все. «Конец истории» для «всех», а не только для политической системы государства и нации. Другие «сотни тысяч маленьких групп» также не должны эмансипироваться. Сказки о том, что такие-то и такие-то институты эффективнее старых (известно положение космополитов о том, что самые эффективные на сегодня компании опережают развитые государства), лживы. Их эффективность возможна лишь за счет подавления и эксплуатации старых институтов, за счет спекулятивных лоббистских преимуществ. Ведь это же явное лукавство — в требовании отказа от преимуществ государства и нации под предлогом их «количества» и мифа об их неэффективности. На самом деле многие группы влияния (меньшинства) всегда имели преимущества социального, регионального, национального, административного порядка. Причем нередко при поддержке этого самого института государства и воли нации. Но они от своих преимуществ отказываться не хотят под предлогом их эффективности — для себя однако, не для «всех». «Всеобщие принципы» же по понятию не должны давать преимуществ. Они призваны сделать всех равными, в том числе государства и нации с остальными социальными и экономическими агентами, не только формально, но и на практике.
