Аркадий Бабченко - Операция «Жизнь» продолжается…
Михаил Борисов (артиллерист, Герой Советского Союза. В бою под Прохоровкой подбил 8 немецких танков. Занесен в Российскую книгу рекордов Гинесса, как человек, подбивший наибольшее количество танков в самом крупном танковом сражении):
— Мне выплатили все — по пятьсот рублей за семь танков. А вот восьмой не засчитали — он не загорелся, а просто остановился, но причина была не ясна. Поэтому я говорю, что подбил семь с половиной танков. А за семь штук я получил. Деньги, правда, выдали намного позже, после госпиталя уже. Но эти деньги — они же ничего не стоили. А потом было такое правило — личные деньги отдавались в фонд обороны. Но у нас премии за танки платили всем — это было обычным явлением. А вот за самолеты не платили. Мы за Доном сбили немецкий самолет, но нам не заплатили ни копейки — потому что стрелял весь полк. А попала всего одна пуля и прямо в сердце пилоту. Кому платить? Да тогда никто и не ждал этих денег. Важнее была наша общая задача. А деньги и цены не имеил, только у местных жителей можно было купить табак, может молоко. Но цены были дикие. Хлеб стоил что-то в районе 500 рублей. Бутылка водки, я это точно запомнил — 800 рублей*. За Героя и ордена я получил деньги только в 44 году».
Прим: госцена бутылки водки во время войны -11 р.40 коп.
Солдату в Чечне полагается:
1– полтора оклада.
2 — боевые от 810 до 950 рублей в сутки.
3 — полевые (55 рублей в сутки) в двукратном размере.
4 — Зачет месяца службы за полтора, и месяц за два при участии в боях.
5 — два оклада при увольнении.
6 — бесплатное погребение.
7 — 12 000 тыс. рублей на установку памятника (при этом Министерство обороны обязано «определять качественные параметры и требования к ритуально-похоронной продукции и надгробным памятникам»)
8 — Дополнительные продукты питания: «в стуки мясо или сало шпик — 100 г; масло коровье — 10 г; консервы рыбные — 50 г; молоко цельное сгущенное с сахаром — 20 г; сахар — 30 г, печенье — 50 г, чай — 1 г; поливитаминный препарат "Гексавит" — 1 драже. Курящим вместо сахара разрешено выдавать пачку сигарет”.
9 — Участники боевых действий пользуются правом внеконкурсного поступления в государственные и муниципальные средние профессиональные и высшие профессиональные образовательные учреждения.
Как выполняется:
1 — выполняется.
2 — Боевые выплачиваются «за непосредственное участие в боях». На деле же в штабы приходят разнарядки, в которых расписано сколько дней и какой части можно выписать. Дальше хоть обвоюйся, больше, чем в разнарядке не получишь. Да и то, что навоевал — тоже далеко не всегда.
3 — За период «непосредственного участие в боях» выплата полевых почему-то не производится..
4 — выполняется.
5 — выполняется.
6 — выполняется.
7 — Вспомните пластиковые надгробья.
8 — Зависит от совести зампотыла, старшины и бойцов роты матобеспечения. Воруют, конечно. Но мы, как правило, получали все, даже «Гексавит».
9 — как правило, выполняется.
Но это только то, что прописано в законе. Самое интересное происходит при увольнении. При дембеле солдат обязан сдать в целости и сохранности выданные ему бронежилет, саперную лопатку, каску и проч. Доводы о том, что все это отдано старшине, не рассматриваются. Каска есть? Нет. Свободен. Распишись за удержание из оклада. Лично меня таким образом кинули долларов на триста. Вычли и амортизацию за неизношенное обмундирование — бушлат и ватные штаны выдаются на два года, а я прослужи в Чечне всего полгода. Еще долларов сто. Слава Богу, про спальный мешок не вспомнили.
Жизнь на чаше весов
В Красногорском госпитале медленно умирает летчик-«афганец».
В декабре 1986-го в Афганистане Александр Дундич до последней минуты пытался удержать управление подбитым вертолетом. Благодаря ему спаслись 12 человек. Он — не успел. С тех пор Александр буквально живет в госпиталях. Из двадцати послевоенных лет десять он провел на больничной койке. За это время ему было сделано сорок семь операций. Но ничего не помогает. У него сломан позвоночник, отказали почки, и Александр медленно умирает. Последние полтора года Дундич безвылазно находится в госпитале имени Вишневского в Красногорске.
— Не вовремя вы, — говорит дежурная сестра, когда я называю фамилию Александра Дундича, — Он еще от наркоза не отошел, спит. Опять операцию делали — сорок восьмую уже по счету. Свищ все никак не затянется. Уже десять лет…
Она ведет меня в палату. В коридоре курят двое солдатиков. У одного почти совсем сгоревшая голова — волосы остались только над левым виском, остальное — красные бугристые язвы. Но лицо не затронуто. И глаза в порядке. Повезло.
Александр Дундич лежит, укрывшись одеялом до подбородка. Наркоз еще не отошел и говорит он медленно.
— Садись. Бери вон стул. Я, с твоего позволения, лежа буду.
— Может, я потом приеду? — я чувствую, что лишний.
— Да ладно, садись. Поговорим. Значит, когда это все случилось, да? В восемьдесят шестом. На подлете к Гардезу. Мы уже садились, уже показалась взлетка…
Показалась взлетка и Дундич потянул рукоятку шаг-газа на себя. Вертушка, как обычно, на долю секунды провалилась в невесомость, затем снова зацепилась за воздух и пошла ровнее. Осталось перевалить через излом, и они дома.
Это был обычный рейс, каких за полгода войны Дундич выполнил уже десятки. На этот раз он должен был перебросить десантников, двенадцать человек, из Кабула в Гардез. Дорога недолгая, почти все время над равниной, только на подлете горы, но ничего сложного этот рейс не предвещал. Обычная работа.
Гардез растянулся по пустыне плоским блином и заслонил горизонт. Взлетка увеличилась до размеров простыни, и Дундич пошел на снижение.
Два дымных следа он увидел как-то сразу и сразу понял, что это ракеты. Дальше все происходящее воспринималось рывками и очень быстро.
Первая ракета ушла выше, и он еще успел заметить её дымный след над кабиной. Вторая ударила в задний створ, ближе к двигателю. Вертолет дернуло, развернуло боком и бросило на скалу. Осколки лопастей брызнули в разные стороны. "Только бы в кабину не попало…" Освободившийся от винта двигатель взревел, в отсеке заорали десантники, взлетка накренилась и задралась в небо, земля стала вертикально, и по ней, размахивая руками, к падающей машине бежали люди…
От удара перед глазами все поплыло, охватила слабость, но сознание не ушло. Дундич успел еще сообразить, что вертолет упал на небольшую площадку на краю обрыва, и, раскачиваясь, завис над пропастью. Как в кино. Бровка обрыва — середина весов. На одной чаше — жизни 12 пацанов, которые своим суммарным весом удерживают машину на уступе. На другой — его, Дундича, жизнь. Он живет только до тех пор, пока в хвосте сидят двенадцать десантников. Они живут до тех пор, пока он пытается держать машину. Все просто. Так уж получилось. Никто не виноват. Но кому-то надо умирать. Александр решил, что его жизнь весит меньше, чем жизни двенадцати пацанов, и приказал прыгать им.
— О себе я тогда как-то не думал. Главное было спасти пассажиров. Машина сползала вниз и я орал, чтобы прыгали. Пытался как-то держать вертолет, регулировать его рулями, чтобы подольше удержать на обрыве…
Когда последний десантник выпрыгнул, вертолет качнулся еще раз, а затем, унося в своей кабине Александра Дундича, перевернулся и полетел вниз.
— Помню еще, далеко внизу увидел землю и подумал: "Это конец". Потом — удар и темнота…
От падения вертолет загорелся. Когда десантники спустились вниз и вытащили Дундича из огня, он был уже почти мертв — при ударе ему переломило позвоночник, раздробило руку и почти оторвало ногу — она держалась только на штанине и сухожилиях.
Очнулся он в комнате с белыми стенами. Рядом была женщина в халате. От неё вкусно пахло сигаретами.
— Где я?
— В госпитале. В Кабуле, — ответила женщина.
— Почему я не чувствую ног? Ноги на месте?
— На месте. У тебя сильный ушиб. Это пройдет. — Она говорила с ним, как с ребенком.
— Я хочу видеть свои ноги. Подними меня.
Женщина откинула одеяло и приподняла ему голову. Ноги были на месте. Правая вроде в порядке, а левая изуродована так, что страшно смотреть. Но врачам все же удалось собрать её по кусочкам и прилепить на место.
— Дай закурить.
Женщина зажгла сигарету и поднесла к его губам. Затянувшись два раза, Дундич снова потерял сознание.
Когда он очнулся окончательно, в палате никого уже не было. Потом пришли врачи. Говорили, что состояние стабильное, что все будет хорошо. А его мучил один вопрос — почему тело его кончается на поясе, а дальше — чужие, будто приставленные к этому телу ноги?
