Тарик Али - Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность
Однако не следует недооценивать влияние древних традиций. То, что позднее историки, следуя за Мухаммедом, называли джахилийя («время невежества», доисламский период, язычество), было во многих отношениях гораздо лучше, чем любой монотеизм оптом и в розницу. Для доисламских племен прошлое воспевали поэты, которые по совместительству были также историками. В одах, разжигающих племенной эгоизм, они искусно смешивали мифы с фактами, будущее не считалось важным и достойным внимания, важнее всего было настоящее. Арабы эпохи джахилийи, как видно из их поэзии, сильно напоминали античных эпикурейцев и жили полной жизнью:
Жареное мясо, яркость красок огненного вина;
Поторопи верблюжий караван и прислушайся,
Твоей душе хочется объять всю длину и ширину пустыни;
Белые женщины как статуи, идущие толпой в богатых платьях с золотой каймой.
Богатство, легкий жребий, нет страха голода и болезни,
Плачут только струны лютни.
Это и есть радости жизни.
Человек — добыча времени, а время течет[12].
Коран противоречит такому взгляду на жизнь:
24. Они утверждают: «Ничего нет, кроме нашей жизни в этом мире. Мы умираем и рождаемся, и губит нас только время». Но они ничего не ведают об этом, а только строят догадки.
25. Когда им возвещают Наши ясные аяты, они приводят лишь один-единственный довод: «Поднимите [из могил] наших отцов, если правда то, что вы утверждаете».
26. Отвечай, [Мухаммад]; «Аллах дарует вам жизнь, затем умерщвляет, потом всех вас соберет в День воскресения, в коем нет сомнения. Однако большая часть людей не ведает [об этом]».
(45.24–26)
Взгляд на жизнь у арабских племен в доисламский период был очень привлекателен, но создать из него религиозный культ, использовать для объединения племен и поднять до уровня универсальной философии бытия не представлялось возможным. Одной из причин был политеизм — обилие богов и богинь. Конечно, это были всего лишь наивные представления человека о сверхъестественном, однако вера в них тесно сплеталась с племенными раздорами и спорами, часто вызванными экономическим соперничеством. В те дни бал правили торговцы, следовавшие с караванами в разные страны, принципы равнялись условиям торговли, а гражданские конфликты были обычным делом.
Мухаммед прекрасно понимал этот мир. Он принадлежал к курейшитам, арабскому племени, которое гордилось своим древним происхождением и считало себя потомками Исмаила. До женитьбы Мухаммед был наемным работником Хадиджи в одном из купеческих караванов и ее доверенным лицом. Он путешествовал по всему региону, вступая в контакты с христианами и евреями, с магами и язычниками всех народов. Мы можем только гадать, эти ли путешествия привели его к божественному озарению и значительно расширили его представления. Академики сейчас ведут горячие споры о том, была ли в ту пору Мекка точкой пересечения торговых путей или нет. Даже если нет, в Мекке в любом случае были собственные торговцы, и они должны были иметь дело с купцами из двух соседних империй-гигантов: христианской Византийской империи и зороастрийской Персии. Успешной торговле с любой из двух империй способствовал «религиозный нейтралитет» купцов из Мекки, то есть не принадлежность ни к одной из двух религий. Правда, в регионе было несколько еврейских кланов, но само определение иудаизма как религии для «избранных» исключало его как вариант консолидирующей религии; иудаизм так и не стал верой, вербующей прозелитов[13]. Именно его замкнутость и привела к развитию реформистского движения, вылившегося в христианство, а это вряд ли было привлекательно для арабов-язычников, даже если бы у них была возможность примкнуть к этой вере.
Духовная сила Мухаммеда отчасти зиждилась на социально-экономическом фундаменте, поскольку он, прежде всего, стремился укрепить экономическое положение арабов, создав свод общих правил[14]. Мухаммед хотел создать племенную конфедерацию, объединенную общей целью и связанную единой верой, которая в силу необходимости должна быть новой и универсальной. Ислам стал тем цементом, который Мухаммед использовал, чтобы объединить арабские племена, с самого начала торговля провозглашалась единственным благородным занятием.
Новая религия символизировала умонастроения одновременно и кочевников, и горожан. Крестьяне, которые работали на земле, считались зависимыми и низшими существами. Это явно видно из хадиса (часть Сунны; буквально — «предание», «традиция»), который цитирует слова пророка, увидевшего лемех плуга: «Этому никогда не войти в дом правоверного, одновременно не унизив входящего». Даже если эту традицию выдумали, она отражает реальность определенного исторического периода.
Конечно, новые правила было практически невозможно соблюдать в деревне. Но обязательная пятиразовая ежедневная молитва сыграла важную роль при введении строгой военной дисциплины и способствовала обузданию анархических инстинктов новообращенных кочевников. Она была также предназначена для создания в городах сообщества верующих, которые после молитвы встречались и обменивались информацией к обоюдной выгоде. Такого нет ни в одном современном политическом движении, даже якобинцы и большевики не могли себе позволить встречаться в клубе или партийной ячейке пять раз в день.
Неудивительно, что крестьянам невозможно было сочетать условия своей работы с жесткими требованиями, которые накладывала новая вера. Они стали последним социальным слоем, принявшим ислам, и некоторые отклонения от ортодоксального канона вызрели именно в мусульманской деревне.
3
Мировая империя
Военные успехи первых мусульманских армий были отмечены на каждом фронте, скорость их продвижения напугала все Средиземноморье. Тут не было ничего даже отдаленно похожего на раннее христианство. В течение двадцати лет после смерти Мухаммеда в 632 году его последователи заложили фундамент первой исламской империи на землях Плодородного полумесяца. С этого момента началось распространение ислама по всему региону. Воодушевленные успехами новой религии, ее принимали целые племена. В пустыне выросли мечети, соответственно выросла мусульманская армия. Триумфальные победы этой армии воспринимались как знак того, что Аллах всемогущ и стоит на стороне правоверных.
Такой впечатляющий успех был обусловлен целой комбинацией факторов. К 628 году нашей эры Персия и Византийская империя уже почти век находились в состоянии воины: этот конфликт титанов ослабил обе стороны, привел к отчуждению провинций в обеих империях и открыл дорогу различным завоевателям. Сирия и Египет были частью Византийской империи. Ираком правила персидская династия Сасанидов. Но вот все три страны попали теперь под власть объединенных сил арабских племен.
Успехи арабов в войнах против искусных и опытных военных машин двух огромных империй нельзя объяснить исключительно их численным превосходством или изощренной военной стратегией. Способность мусульманских военачальников искусно маневрировать кавалерией в сочетании с пехотой, которая очень эффективно действовала в стиле партизанской войны, без сомнения, сбивала с толку врага, который до сих пор встречался только с молниеносными набегами кочевников и не привык противостоять подвижной армии такого масштаба. Однако одно это все равно не привело бы арабов к победе. Решающим фактором оказалась активная симпатия к завоевателям со стороны значительной части местного населения. Большинство, конечно, оставалось пассивным, ожидая, какая сторона возьмет верх, однако это большинство также не собиралось сражаться за старую империю или способствовать ее победе.
Благоволение объединившихся арабских племен к новой религии нельзя объяснить только ее призывами или обещаниями райских наслаждений. Именно удобства этого мира стали мотивом для десятков тысяч людей, которые стекались отовсюду, чтобы сражаться под командованием Халида ибн аль-Валида и участвовать в завоевании Дамаска. Поэт IX века, Абу Таммам, описал в стихах:
Нет, не ради Рая бросаешь ты кочевую жизнь:
Я считаю, ты томишься по хлебу и финикам.
Этот взгляд полностью разделяет Ахмад аль-Баладури, выдающийся арабский историк того же времени, чьи сообщения относительно арабских завоеваний обычно считают самыми авторитетными. Он цитирует слова Рустума, побежденного персидского военачальника, защищавшего свою страну от нападений арабов, адресованные арабскому посланнику:
«Я понял, что ничто не побуждает вас к тому, что вы делаете, кроме вашей скудости и нищеты».
