Коллектив авторов - Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов
Социальный аспект сексуальной революции акцентирует иное — меру близости людей. Сегодня секс — один из способов человека сблизиться с уникальным Другим, но одновременно не быть порабощенным этой уникальностью. Это поиск коммуникации, но через такое сближение, которое несет в себе ярко выраженную меру независимости.
Нахождение оптимальной меры близости/отдаленности друг от друга, обретаемой через «свободный секс», в ряде случаев может сблизить партнеров сильнее, чем через семейную «духовность», перерасти в дружбу, любовь. Возникает такой тип социальности, который происходит, с одной стороны, из красоты физической близости (идеология Возрождения в Европе) и «пансексуализма» в человеческом (З. Фрейд), а с другой — из сознательной социальной несвязанности партнеров. Наслаждение близостью каждый раз происходит как радость овладения, завоевания, как новое и абсолютно добровольное действие. Через «свободный секс» человек каждый раз переживает процесс «зановорождения» (М. Мамардашвили) любви и формирования себя как независимой личности.
В классической русской литературе этот тип социальных отношений разворачивается между Мастером и Маргаритой в одноименном романе Булгакова и между Григорием и Аксиньей в романе Шолохова «Тихий Дон». В обоих романах сексуальная революция в условиях России ведет персонажей и к экзистенциальному, и к рациональному протесту против диктата исторически сложившейся культуры. А также к выводу, что субъект сексуальной революции жить в России не может.
Сексуальная революция — сложное явление. Она может вести к формированию гражданских отношений, если развивается на основе признания прав личности. Выступления людей за узаконивание абортов, разводов, повторных и гражданских браков, за развитие индустрии противозачаточных средств, за признание прав секс-меньшинств — все это средства развития гражданского общества, способы формирования нового единства через новое многообразие. Но в условиях современной России, когда демократия в стране никак не может встать на ноги, сексуальная любовь прячется в себе, чтобы избежать общественного осуждения. Она становится новой формой самоизоляции субъекта, который хочет защитить свою уникальность от унитарного общества, подавляющего уникальность личности. Клуб по интересам, гражданская организация, нетрадиционная сексуальная группа, замкнувшись в себе, могут формировать «кликовое сознание» и «общество клик». Общество, которое дробится на различные секты, порождая раскол на «своих» и «чужих», взаимное недоверие и ненависть.
«Свободный секс», если он открыт, несет в себе красоту коммуникации. Если он тайный, он не свободен, и к сексуальной революции не имеет никакого отношения.
Я далек от мысли оправдывать все, что происходит сегодня на театральных сценах, экранах ТВ и в Интернете в области интерпретации интимных отношений. Там действительно есть и издевательство над самым светлым, что есть в человеке, и пошлость, и невежество, и педофилия, и преступления. И всему этому надо бескомпромиссно противостоять и противодействовать. Но главное, о чем я хочу сказать, все-таки иное.
Я хочу сказать, что мысль секс-дизайнеров свободна. И пусть она будет свободна. Пусть она производит новый мир. И пусть этот мир будет местами «мутным». А каждый из нас всегда сможет выбрать из этой «мути» то, что ему надо брать в лодку, плывя в будущую культуру, а что не надо.
Уверен, определимся мы и в отношении группового секса. Я думаю, что это игра молодежи, чрезмерность, экстрим. Это не приживется. Хотя кто знает? Пережили же мы появление в нашей жизни презерватива, и мини-юбку, и бикини, и пляж нудистов, и галстук, и джаз, и фокстрот, и мужскую рубашку навыпуск. Конъюнктурная шумиха («сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст») ушла, и все это давно стало нормой. А пошлость? Пошлость бессмертна. Но человек, формирующий себя как личность и свою эпоху как эпоху личности, способен все расставить на свои места.
Подведем итоги.
Что хорошего в том, что рухнули оковы чрезмерного контроля за сексуальным поведением населения, и «секс» в значительной степени вырвался на свободу? В появлении новой рефлексии, нужной человеку? Отнюдь нет. Главное в том, что родилась такая сфера социальности, которая заявляет о себе, как о свободной. Это не область свободы первостепенной важности. Не сфера, в которой человек требует свободных выборов, независимых судов и борьбы с коррупцией. И тем не менее это та сфера, в которой человек чувствует себя лично свободным.
А это значит, что, почувствовав себя свободным в этой сфере, он захочет чувствовать себя таковым и в других видах своей деятельности. Думаю, что гей-парады должны быть разрешены. Не потому, что они «гей» и не потому, что парады, а потому, что через них сфера свободы личности в сознании русского человека еще более расширит свои границы.
Не могу не обратиться и к тем людям, которые выступают за реформы в России, но требуют введения цензуры сексуальной темы в блогосфере и СМИ.
Вводить такую цензуру бессмысленно. Потому что невозможно остановить сексуальную революцию, развернувшуюся во всем мире и несколько задержавшуюся в России. Запрещенная, она уйдет в подполье.
Госбезопасность пытается запретить свободное творчество блогеров, потому что оно опасно для режима. Но и из этого ничего не выйдет. Власти запрещали в свое время публиковаться многим выдающимся поэтам и писателям, начиная с Фонвизина и Пушкина. И что? Им удалось остановить свободную мысль?
Интим в ТВ-программе «Дом-2», интернет-обнаженка балерины Анастасии Волочковой и групповой секс на РЕН-ТВ кажутся некоторым людям потерей стыда и совести, моральным разложением и распадом. И их можно понять. Но давайте попробуем взглянуть на свободу эротики и «свободный секс» как на элемент культурной революции, которая на своем ограниченном участке нравственности хоронит конформистское прошлое и формирует на наших глазах новое человеческое, к которому нам и нашим детям еще предстоит определить свое отношение.
Скандал и культурная революция в русской литературеЯ читаю произведения современных российских писателей, чьи тексты «тонкие эстеты» считают аморальными, антипатриотичными, антигуманными, антиэстетичными, и спрашиваю себя: почему эти писатели так популярны? Почему массового читателя так привлекают извращения, мат, алкоголизм, насилие, кровь? Почему не возмущают его издевательства над недавними святынями — Богом, народом, родиной, русским человеком? Откуда это смакование ситуаций, когда «башню сорвало», «крыша поехала»? «Тонкий эстет», воспитанный на русской классике и советском патриотизме, возмущается, требует от Думы запретить скандальные произведения. И Дума запрещает, непроизвольно увеличивая их тиражи и провоцируя новые скандалы.
Читая скандальную литературу, я спрашиваю себя: неужели она не несет никакого конструктива? Но этого же не может быть по определению. Потому что любая критика ценностей, особенно если это критика глубокая, ведется с позиции альтернативных ценностей. Но если так, то каковы же тогда эти альтернативные ценности скандальной литературы? И способны ли они вписаться в процессы формирования в мире нового культурного многообразия?
Почему русский человек, со школы воспитанный на «Я помню чудное мгновенье», «Я тот, которому внимала // Ты в полуночной тишине», «Чуден Днепр при тихой погоде», «Красота спасет мир», — почему он с удовольствием читает сегодня о том, как во время пикника с выпускниками школы учитель отлучился в кусты, покакал, а ученик, случайно увидев это, подобрал куски кала и тщательно съел их? (В. Сорокин, «Сергей Андреевич»).
Или о том, как охотники, открыв сезон охоты, не стали убивать дичь, а поместив на вершину ели магнитофон и приманив человека на популярную песню, убили его, разделали труп и, съев печень, остальное запасливо уложили в рюкзаки и поздравили друг друга с началом охотничьего сезона? (В. Сорокин, «Открытие сезона»).
Или о том, как герой раскапывает на кладбище полусгнивший труп любимой и с наслаждением совершает с тем, что от него осталось — гниющие кости, ядовитая земля, куски разложившихся тканей, трупная жидкость, черви, — половой акт? (В. Сорокин, «Санькина любовь»).
Или о том, как голый герой стоит на четвереньках перед портретом президента России В. Путина и ведет с ним мысленную беседу, а в это время другой персонаж с помощью искусственного полового члена совершает анальный половой акт с этим героем? (В. Пелевин, «Числа»).
Или о том, как человек не от тоски и разочарования, а пытаясь слиться с потусторонностью, раздевается и бросается в заснеженную яму, чтобы в ней остаться, замерзнуть и погибнуть и в процессе замерзания-гибели успеть понять смысл жизни? (В. Пелевин, «Ухряб»).
