Наоми Кляйн - Доктрина шока
Как мы могли видеть, подобное накопление богатства крохотной группой людей не происходило мирным путем, а часто не было и законным процессом. Коркорен справедливо задавался вопросом о нынешних лидерах движения, однако этот вопрос отнюдь не сводится к тому, что в мире не осталось экономистов, которых можно по масштабу сравнить с Фридманом. Проблема заключалась в том, что многих предводителей движения за свободный рынок во всем мире постоянно сопровождали удивительные скандалы и уголовные дела, начиная от первых экспериментов в лабораториях Латинской Америки и кончая недавними событиями в Ираке. Программу чикагской школы на протяжении последних 35 лет осуществлял тесный союз, состоящий из властных дельцов, ревностных идеологов и сильных политических лидеров. К 2006 году ключевые фигуры каждого из этих лагерей находились за решеткой либо преследовались по суду.
Аугусто Пиночет, первый политический лидер, который реализовал шоковую программу Фридмана, тогда находился под домашним арестом (он умер, не дождавшись суда по обвинениям как в коррупции, так и в убийствах). На другой день после смерти Фридмана полиция Уругвая арестовала Хуана Марию Бордаберри по обвинению в убийстве четырех известных лидеров левого движения в 1976 году. Бордаберри правил Уругваем в период жестокого навязывания экономики чикагской школы, его советниками служили главные коллеги и ученики Фридмана. Суды Аргентины лишили бывших вожаков хунты неприкосновенности, в результате чего к пожизненному заключению были приговорены бывший президент страны Хорхе Видела и адмирал Эмилио Массера. Доминго Кавальо, глава центрального банка при диктатуре, который осуществлял масштабную программу шоковой терапии в условиях демократии, также был обвинен в «мошенничестве в сфере распределения общественных средств». Сделка Кавальо с иностранными банками в 2001 году обошлась стране в 10 миллиардов долларов, и судья, отдавший распоряжение заморозить личную собственность Кавальо на сумму в 10 миллионов, утверждал, что администрация действовала, «прекрасно осознавая», какой ущерб наносят стране ее решения7.
В Боливии по обвинению в нескольких преступлениях, включая расстрел демонстрантов и заключение контрактов с иностранными газовыми компаниями, которые нарушали законы страны, разыскивается бывший президент Гонсало Санчес де Лосада — тот самый человек, в доме которого была создана экономическая «атомная бомба»8. Что касается России, обвинения в мошенничестве были выдвинуты не только против людей из Гарварда, но и против многих русских олигархов, известных бизнесменов, заработавших миллиарды на молниеносной приватизации, осуществлять которую помогала гарвардская команда, в результате чего олигархи либо оказались за решеткой, либо покинули страну. Михаил Ходорковский, ранее возглавлявший огромную нефтяную компанию ЮКОС, приговорен к восьмилетнему тюремному заключению и находится в Сибири. Его коллега и важнейший акционер Леонид Невзлин скрывается в Израиле, как и олигарх из того же круга Владимир Гусинский; печально известный Борис Березовский обосновался в Лондоне и лишен возможности вернуться в Москву в связи с угрозой ареста по обвинению в мошенничестве, хотя все эти люди отрицают свою вину9. Конрад Блек, который благодаря своей связи с сетью газет был самым влиятельным проводником идеологии Фридмана в Канаде, обвинен со стороны США в обмане акционеров компании Hollinger International, с которой он, по словам обвинителей, обращался как «с персональным банком Конрада Блека». В Соединенных Штатах в июле 2006 года скончался Кен Лэй из Enron — его имя постоянно упоминают, когда говорят об опасных последствиях отмены регулирования энергетики, — обвиненный в преступном сговоре и мошенничестве. А Грувер Норквист, известный интеллектуал и последователь Фридмана, автор знаменитой фразы, от которой у прогрессивных людей волосы вставали дыбом: «Я не сторонник отмены правительства. Я просто хочу его уменьшить в размерах, чтобы оно могло поместиться у меня в ванной и я мог спустить его в канализацию», — оказался замешан в скандале вокруг вашингтонского лоббиста Джека Абрамоффа, хотя обвинение против Норквиста не было выдвинуто10.
И хотя все эти люди, от Пиночета до Кавальо и от Березовского до Блека, утверждают, что стали жертвами незаконных политических преследований, этот далеко не полный список дает совершенно иную картину, нисколько не похожую на официальный миф о возникновении неолибералов. Экономический крестовый поход по мере своего продвижения подавался в обертке респектабельности и уважения к законам. Публика могла увидеть, что за таким прикрытием скрывалась система великого имущественного неравенства, которая вводилась с помощью самых откровенных и вопиющих преступлений.
Кроме проблем с законом возникла еще одна. Действие шока, которое играло столь важную роль в создании иллюзии идеологического консенсуса, начало испаряться. Родольфо Вальш, одна из первых жертв чикагского крестового похода, рассматривал его торжество в Аргентине как временный регресс, а не как продолжительную победу. Террор хунты поверг страну в состояние шока, но Вальш знал, что шок по самой своей природе является временным состоянием. И перед своей гибелью от пули на улице Буэнос-Айреса Вальш предсказал, что аргентинцам понадобится 20-30 лет, пока не окончится воздействие террора, и затем они снова встанут на ноги, исполнятся смелости и веры в себя и будут готовы снова сражаться за экономическое и социальное равенство. В 2001 году, 24 года спустя, Аргентина действительно снова начала протестовать против жестоких мероприятий, навязанных МВФ, и всего за три недели вынудила уйти в отставку пятерых президентов.
В этот период я была в Буэнос-Айресе и могла видеть, как люди кричат: «Сегодня диктатура закончилась!» Тогда я не понимала смысла этого торжества, поскольку со дня окончания диктатуры уже прошло более 17 лет. Теперь же я это понимаю: оцепенение шока прошло, как это предсказывал Вальш.
В последующие годы сопротивление шоку получило широкое распространение и в других странах, где проводили экономические эксперименты: в Чили, Боливии, Китае, Ливане. И когда люди избавляются от коллективного страха, который несли с собой танки и пытки электричеством, внезапное перемещение капитала или резкое сокращение социальных расходов, многие из них начинают требовать больше демократии и более полного контроля над рынком. Подобные требования являются самой серьезной угрозой наследию Фридмана, потому что ставят под вопрос его основной тезис, что капитализм и свобода — это две части одного неделимого проекта.
Администрация Буша настолько упорно продолжает поддерживать этот ложный союз, что в 2002 году включила в Стратегию национальной безопасности Соединенных Штатов Америки следующий пункт: «Величайшие битвы двадцатого столетия между свободой и тоталитаризмом закончились решительной победой сил свободы — победой единственной устойчивой модели успеха страны, которая сводится к свободе, демократии и свободному предпринимательству»11. Это утверждение, подкрепленное всей военной мощью США, не помешало многочисленным гражданам, использующим разные формы своей свободы, отказываться от признания ортодоксии свободного рынка — даже в Соединенных Штатах. Как говорил заголовок в газете Miami Herald после промежуточных выборов 2006 года, «демократы побеждают благодаря противостоянию идеям свободной торговли». По данным опроса, проведенного газетой New York Times совместно с CBS несколько месяцев спустя, 64 процента граждан США считают, что государство должно покрывать расходы на здравоохранение для всех, и «продемонстрировали решительную готовность... пойти на компромиссы» ради достижения этой цели, включая выплату дополнительных 500 долларов в год в виде налогов12.
Если же говорить обо всем мире, то твердые противники неолиберальной экономики побеждают на одних выборах за другими. Президент Венесуэлы Уго Чавес, использовавший в своей предвыборной кампании программу «социализма XXI века», в 2006 году был выбран на третий срок, набрав 63 процента голосов. Несмотря на попытки администрации Буша представить Венесуэлу псевдодемократической страной, опрос в том же году показал, что 57 процентов венесуэльцев удовлетворены положением своей демократии. Это ставит Венесуэлу по уровню одобрения на второе место в Латинской Америке после Уругвая, где правительство сформировала коалиционная партия левых «Френте амплио», а серия референдумов сорвала планы проведения масштабной приватизации13. Другими словами, в двух государствах Латинской Америки, где результаты голосования стали реальным вызовом для «вашингтонского консенсуса», граждане обрели новую веру в способность улучшить свою жизнь демократическим путем. От этого энтузиазма резко отличается положение в тех странах, где экономическая программа остается прежней, несмотря на любые обещания, данные во время предвыборной кампании. Тут опросы показывают устойчивое снижение веры в демократию, и это проявляется в неявке на выборы, глубоко циничном отношении к политикам и подъеме религиозного фундаментализма.
