Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Борисов Александр Николаевич
«Вопреки толкам многих в публике, — пишет Кашинцев, — наблюдение благородное никогда не унизится до шпионства; тут все доводится до света, там — мрак сомнения, пристрастия, пороков. Наблюдение необходимо, а шпионство — верное зло; это подкуп, следственно, порча нравов, поколебание правил, шаткость обязанностей…» Тем не менее автор не отрицает и значение «шпионства»; «В крайности и оно может принести пользу, но разве случайную и только косвенную». В заключение он провозгласил своеобразное кредо: «Постигая возвышенное, значение полезных наблюдений, готов с усердием продолжать оное, сообщать все до меня доходящее, докладывая, как и всегда, искренно: что мое — мое, что сообщено — чужое; что правда — правда, что слух — слух. За чужое и за слух не могу отвечать, но если написал, что верно, то верьте, что это верно по происшествию…» Так в несколько примитивной форме Кашинцев показал свое отношение к методам «надзора» и отмежевался от когорты шпионов и доносчиков.
К середине 40-х годов XIX века число чиновников по особым поручениям-и лиц, причисленных к III Отделению, не превышало 10 человек. Вполне вероятно, что не все имена этой категории агентов стали известны. Неполный перечень их можно найти в «Месяцесловах» и «Адрес-календарях» за 1840–1844 годы. Позднее фамилии таких сотрудников III Отделения в справочники не включались. Основная масса агентов была представлена осведомителями «широкого профиля», собиравшими всевозможные слухи и толки. Чины корпуса жандармов также нередко использовались и в качестве тайных агентов.
Действуя под лозунгом борьбы против «враждебной России прессы», за «поддержание в Европе престижа русского правительства», III Отделение начало создавать «опорные пункты» своей агентуры. Первые из них возникли в Пруссии и Австрии в 1832–1833 годах при активном участии опытного агента Швейцера и содействии главного редактора «Journal de Francfort» Шарля Дюрана. За свои труды в этом консервативно-монархическом журнале Дюран получал значительные субсидии одновременно от трех правительств: русского, прусского и австрийского. Впоследствии подобные пункты были созданы во Франции, где с осени 1837 года начал свою деятельность Я. Н. Толстой, а также в Швейцарии, Бельгии и других странах.
Как показывают архивные материалы, русская Заграничная агентура все же почти целиком состояла из иностранцев, которые в большинстве своем были связаны с III Отделением через особо доверенных лиц. Например, по представлениям барона К. Ф. Швейцера с июля 1833 года III Отделение стало отпускать денежные суммы своим агентам в Пруссии Гутману, Декену, Мейеру, Гартману, а с конца 1836 года и агенту Берли, по рекомендации небезызвестного Н. И. Греча около 10 лет выполнял задания III Отделения французский журналист де Кардонн, который характеризовался своим покровителем как «человек честный, благородный и искренне преданный России».
Первые итоги заграничной деятельности агентов III отделения были подведены в 1839 году. В частности, в «нравственно-политическом» обзоре III Отделения отмечалось, что главное внимание оно уделяло польским эмиссарам и развитию революционной пропаганды на Западе. Основываясь на донесениях агентов Толстого, Дюрана, де Кардонна, Бакье, Вернера, Швейцера, Бингера и на сообщениях русских послов в Париже, Вене, Риме и Берлине, III Отделение представило Николаю I обширную информацию. В обзоре речь шла, главным образом, о польской политической эмиграции, ее планах ца будущее, отношении иностранных кругов к «польскому вопросу». Эта информация перепроверялась и подтверждалась сообщениями от Меттерниха, а также киевского и Виленского военных губернаторов.
На первый взгляд, получалась довольно благополучная, с точки зрения III Отделения, картина. Однако в действительности все было значительно сложнее. Многие заграничные агенты не оправдали возлагавшихся на них надежд. С начала 1844 года III Отделение перестало субсидировать почти всех агентов, представленных десять лет назад Швейцером Бенкендорфу. Оно признало «недействительными» их заслуги перед «высшей» полицией. В числе «неудачников» оказался, в частности, Дюран. Он был гласно разоблачен как агент русского правительства, и III Отделение поспешило прервать с ним всяческие отношения. Невысокой репутацией у руководства III Отделения пользовался и де Кардонн. Донесения этого агента, по словам А. Ф. Орлова, были чересчур «многословны и длинны», содержали «старые сведения», в основном «слухи парижских газет и журналов».
На отсутствие хорошо организованной Заграничной агентурной сети указывает и то обстоятельство, что руководство III Отделения, испытывая «недостаток» в агентах, широко использовало в своих целях служебные поездки чиновников других ведомств. Например, князь Э. П. Мещерский, находясь в 1838–1839 годах за границей, выполнял не только поручения Министерства народного просвещения, которым был командирован, но и задания, полученные лично от начальника III Отделения. Охранка не чуждалась сотрудничества с людьми довольно сомнительной репутации и щедро субсидировала их. Так, иностранцам Г. Зиберу и Г. Стенишу (он же Ф. Манн) III Отделение выплатило через Нессельроде соответственно 2200 талеров и 2500 франков. Однако их сообщения о существовании мифических обществ в России и Западной Европе III Отделение встретило неодобрительно и отнесло этих агентов в разряд ложных доносителей.
В целом во второй четверти XIX века результаты заграничной агентурной деятельности III Отделения были незначительными. Охранка не имела больших агентурных штатов. По мнению советского историка и писателя Н. Я. Эйдельмана, III Отделение было организацией сравнительно примитивной. Заведующий секретной агентурой Филиппеус жаловался своему начальству, что при вступлении в должность обнаружил в штатах агентов весьма сомнительных: «Один — убогий писака, которого обязанность заключалась в ежедневном сообщении городских происшествий и сплетен. Первые он за-уряд выписывал из газет, а последние сам выдумывал. Кроме того, ко мне явились: один граф, идиот и безграмотный, один сапожник с Выборгской стороны — писать он не умел вовсе, а что говорил, того никто не понимал… двое пьяниц, одна замужняя женщина, не столько агентша сама по себе, сколько любовница и сотрудница одного из агентов, одна вдовствующая, хронически беременная полковница из Кронштадта и только два действительно юрких агента». Историк и библиограф П. А. Ефремов в декабре 1861 года отмечал, что «в четверг в Знаменской гостинице собралось на обед все Третье отделение. Не знаю, что праздновали, но кричали „ура" и выпили, кроме других питий, 35 бутылок шампанского на 32 человека».
Во Франции, например, с ее буржуазными свободами и либерально-демократическими учреждениями, аппарат тайной полиции был куда более развит, дисциплинирован и многочислен. Отсюда, однако, вовсе не следовало, что III Отделение слабее французских коллег. Наоборот, влияние его было большим, власть — громадной и долгое время достаточной. Эффект объяснялся страхом, темнотой, пассивностью большей части населения России, отсутствием каких-либо политических учреждений, действовавших в «ином плане». В России, до поры до времени, для всеобщего устрашения и смирения достаточно было нескольких десятков сотрудников, сидевших в знаменитом доме у Цепного Моста, и нескольких сотен вспомогательных персон: ведь по их приказу и министры, и губернаторы, и генералы были обязаны «всячески содействовать». Другое дело, когда работа переносилась за границу. Тут приходилось труднее, нужны были специальные (хотя бы знающие французский язык) кадры. Это признавало и само руководство III Отделения. Пытаясь перестроить работу охранки за рубежом, ее идеологи искали и новых агентов, и новые методы политического сыска. Во второй половине XIX века деятельность заграничных агентов охранки приобретает отчасти уже характер «персональной опеки».
По-своему выдающимся агентом III Отделения, действовавшим за границей в 60—70-х годах, был Юлиус (Александр) Фабианович Балашевич. Агентурная карьера Балашевича началась своеобразно. В мае 1861 года он посетил московского митрополита Филарета в целях исповеди и передал митрополиту прокламации и брошюры антиправительственного содержания. Филарет нарушил тайну исповеди, и вскоре Балашевича вызвали в Петербург для беседы в III Отделение. Там он, по всей вероятности, и был завербован в агенты. Уже в июне Балашевич прибыл в Париж под непосредственное начало Толстого с секретной миссией — воспрепятствовать проникновению европейской заразы в Россию, следить за деятельностью Герцена и стараться подорвать его связи с польскими революционерами. Новый агент III Отделения с самого начала действовал в среде эмигрантов весьма решительно и выдавал себя за ярого революционера. Методы неприкрытой, наглой провокации были тогда новым словом в агентурной деятельности русской политической полиции за границей. Шеф Балашевича Толстой неодобрительно отзывался о стиле работы своего подчиненного.
