Литературная Газета - Литературная Газета 6553 ( № 20 2016)
А тогда он, молодой и любознательный, просто окунулся с головой в простодушную, уютную и вместе с тем утонченно-культурную жизнь обитателей русской колонии на Лазурном берегу. Его привлекала доверительная и благожелательная атмосфера долгих чаепитий с рассуждениями и спорами на различные культурно-исторические темы. Но куда больше его завораживали праздничные застолья. Обратимся к воспоминаниям Ренэ Герра: «..запоями в среде русских эмигрантов никто не страдал, я ни о чем подобном не слышал. Это всегда было застолье – особенно по праздникам – в добрых домашних традициях, с традиционными русскими блюдами: пирожки с капустой или с мясом, винегрет, селедка под шубой, салат оливье, пельмени, кутья, пасха и, конечно, кулич… Не было того, что появилось в те же годы в Советском Союзе – с уплотнением квартир и появлением чудовищных коммуналок. Коммунальное пьянство, разгулы, драки, рукоприкладство – особенно после водки… Здесь, в абсолютно другой среде людей с определенными моральными устоями, такое было исключено».
Юноша-француз легко вписался в среду русских эмигрантов. Ведь ее составляли люди с духовными интересами, интеллигентные по существу своему, дорожившие репутацией и обладающие чувством собственного достоинства. С какого-то времени Ренэ Герра стал постоянно посещать Русскую Православную церковь. Ведь как он точно определил, «стержень русскости в рассеянии – безусловно, церковь».
Началось его необратимое перевоплощение в русского человека. Но все это еще было только прелюдией к его многолетней русской Одиссее.
Приобщение к хранителям огня
С чем сравнить удивление Ренэ Герра, когда в своих снах он заговорил
по-русски? Он услышал свою русскую речь со стороны, словно это говорил кто-то другой его ломающимся мальчишеским голосом. Это было так чудесно и неожиданно, что он проснулся. Еще через несколько лет, беседуя с Константином Ивановичем Старовым, мужем Екатерины Леонидовны Таубер, он неожиданно обнаружил, что уже и мыслит по-русски.
Ренэ Герра слыл пылким и непоседливым юношей, но за чтением русских книг он словно прилипал к стулу и от всего постороннего отстранялся. Как он сам замечает в своей книге «О русских – по-русски», самым читаемым и больше других переводимым русским автором во Франции еще с дореволюционных времен считался Дмитрий Мережковский. Но нельзя сказать, что это был его любимый писатель. Его кумирами стали и остаются до сих пор четыре русских прозаика, создавшие именно в эмиграции непревзойденные шедевры: Иван Алексеевич Бунин, Борис Константинович Зайцев, Иван Сергеевич Шмелев и Алексей Михайлович Ремизов. С Буниным, Шмелевым и Ремизовым он, естественно, по своему малолетству общаться не мог. Иван Алексеевич к моменту рождения будущего знаменитого слависта уже не жил по соседству в Грассе, а умер великий писатель, когда Ренэ Герра исполнилось семь лет. Виллу «Бельведер», снимаемую когда-то Буниным, увлекшийся Россией юноша, посещал многократно, но уже как мемориальное место. А вот с Зайцевым он познакомился уже в Париже, в свою студенческую пору. У него с ним завязались самые теплые дружественные отношения, и несколько лет он был его секретарем.
Начиная с этих знакомств, круг русских друзей и знакомых Ренэ Герра, писателей и художников, стремительно расширялся, становился многолюдным. Благодаря этим неординарным и прозорливым личностям, он понял, почему русские, «приезжающие в Париж еще до революции, чувствовали себя здесь как дома». В своей книге «О русских – по-русски» он объяснил созвучие наших культур очень простой причиной – их конгениальностью со времен Фонвизина.
И еще одно проницательное наблюдение Ренэ Герра. В данном случае речь о том же самом – о прежней России и судьбе ее изгнанников. Эти мысли возникли у него при просмотре старых почтовых открыток: «Взгляните на виды дореволюционной России: они потрясающие! Один лучше другого: какие дороги, какие улицы! Россия во многом не уступала Франции, и, замечу, закономерно, что многие русские, прежде слывшие в России западниками, потом, в изгнании, волею судеб становились славянофилами. Возьмите тот же «Чистый понедельник» Бунина, шедевр русской литературы. Не говоря уже о Зайцеве. Мне в высшей степени понятна такая реакция на изгнание. В изгнании у них появилась только одна забота: Россия, судьбы России – вот что их занимало».
Здесь стоит привести очень важное замечание, сделанное Ренэ Герра словно бы походя, но точно определяющее несоответствие в моральных принципах некоторых видных представителей двух потоков эмиграции: «Из писателей первой эмиграции здесь, во Франции, ни один не купил себе квартиру или дом, а из третьей эмиграции Андрей Донатович Синявский – человек непростой, и Марья Васильевна Розанова (жена Синявского. – А. С. ) почти сразу по приезде купили себе особняк под Парижем в Фонтене-о-Роз. На какие деньги? Они же смогли вывезти из СССР свою библиотеку да еще и икону XVI века! За одну эту икону купили особняк, который хотел приобрести посол Алжира. Это сегодня как купить дом за несколько миллионов евро. А Владимир Максимов приобрел в фешенебельном парижском округе почти сразу две квартиры».
Одного этого отрывка из книги Ренэ Герра достаточно, чтобы понять, кто ему по душе, а кто нет. Поэтому совсем не случайно его первой женой стала православная девушка Екатерина, дочь Андрея Дмитриевича Зербино – грека из Таганрога, воевавшего на бронепоезде вместе с Гайто Газдановым.
В окружении Ренэ Герра еще в 1962 году в Каннах появился писатель Сергей Иванович Мамонтов, автор романа-эпопеи о Гражданской войне «Походы и кони», а позднее в Париже он оказался близок к целому созвездию необыкновенных талантов – Сергею Шаршуну, Юрию Анненкову, Павлу Мансурову, Сергею Иванову, Дмитрию Бушену, Николаю Исцеленнову, Михаилу Андреенко, Николаю Исаеву, Льву Заку, Александру Серебрякову, Ростиславу Добужинскому, Даниилу Соложеву, Олегу Цингеру. Это художники. А из писателей и мыслителей – Ирине Одоевцевой, Владимиру Вейдле, Николаю Арсеньеву, Владимиру Ильину, Дмитрию Кленовскому, Борису Заковичу, Валериану Дряхлову, Николаю Ульянову, Якову Горбову, Владимиру Варшавскому, Гайто Газданову, Леониду Зурову, Сергею Жабе, Тамаре Величковской, Зинаиде Шаховской.
Какими они были разными, а иногда и непредсказуемыми, его новые друзья, его радушные просветители! Что его еще удивляло в них? При всей раскованности в самовыражении в этих людях присутствовала непременная сдержанность и тактичность в отношениях друг с другом. Эти качества свидетельствовали и о взаимном уважении, и о стремлении случайно не обидеть собеседника каким-нибудь непродуманным высказыванием или поступком. К тому же, по словам Ренэ Герра, они по национальному признаку людей не делили.
Послереволюционные русские эмигранты, в отличие от последующих поколений русских, покинувших Россию, своим образом жизни и творчеством осознанно несли в себе некое послание потомкам. В определенном смысле, они в душе воспринимали себя, вероятно, членами духовного ордена, временно отстраненного от власти. Ведь «белые эмигранты … добром обрастать не спешили и всю жизнь жили на чемоданах в надежде вернуться в свободную Россию. Потому и не пускали корни в чужую землю».
Разумеется, некоторые из них надеялись на перерождение большевизма, за что впоследствии, вернувшись в СССР после разгрома фашизма, поплатились жизнью, стали жертвами своей наивности и легкомыслия. Стоит вспомнить, например, судьбу Дмитрия Святополк-Мирского. Надо сказать, что у представителей второй волны эмиграции оказался более здравый взгляд на советскую власть. Ведь, как справедливо пишет Ренэ Герра, «они испытали на себе все ее прелести, и в этом их отличие от патриархов первой волны». Зато наивные их предшественники, первые русские изгнанники, сделали своей жизнью и творчеством для духовного возрождения России несоизмеримо больше. Насколько это соответствует реальности, можно судить по тем процессам, которые с нарастающей силой начинают происходить в общественном сознании россиян. Ценности и идеалы, которые большинству советских людей десятилетиями казались отмершими и не стоящими внимания, медленно, но неотвратимо возвращаются в повседневную жизнь сегодняшней России. Несколькими словами происходящее определяется просто – это восстановление религиозно-нравственных начал и качеств в русском народе. Самыми основательными из них профессор Николай Сергеевич Арсеньев считал трезвенную простоту и смирение. Не эти ли сбереженные русскими людьми духовные скрепы помогли им выстоять на чужбине?
Человек по первозданной натуре своей слаб и грешен. Потому-то были среди друзей Ренэ Герра и те, кто постоянно делал выбор между «нашими» и «вашими». И вовсе не из-за шкурнических интересов, а чтобы России помочь, чтобы ей лучше жилось!
