Нина Кондратковская - Круг зари
Виктор Туманов,
строитель
ДОБРАЯ БЕСЕДА НОЧИ СТОИТ
Рассказ Ильи Петровича
— Нет, ты скажи мне, старуха, будет в нашей жизни такое время, что выйдешь ты на работу, часа три повкалываешь и пять часов после этого будешь за бригадиром или мастером бегать, еще чтоб работой тебя завалил, а он тебе в ответ: «Иди-ка ты, Иванов, домой, — надоел, голова разболелась, ничего для тебя придумать не могу?» То-то! Сама знаешь, что не будет такого. Хватаем мы эту работу руками и зубами, а ее впереди еще на миллион лет. А хочется всю ее до конца переделать так, чтобы сесть и сказать: баста! Небо я сделал, землю сотворил, цветы распустил, злаки выколосил, животных выпестовал, птиц петь научил, человека породил — пора и кваску попить. Так нет же, нет! Оглянуться не успеешь, как на пенсию провожают, а ты еще и половины того, по чем руки зудели, не сделал. Без тебя комбинат расширяют, плотины строят, пятое там, десятое, а ты уже, как лишняя спица в колесе… Даже думать о том времени страшно!
Тут еще бригада в июльскую жару тает день ото дня: нет, чтобы подождать, — в отпуск потянуло; кто ангину, черта бы ей в глотку, летом хватил; и как нарочно из ГПТУ ребятишек не выпустили еще с экзаменов… Вот и осталось всего работников четырнадцать плотников. А работы!..
За смену, сказали бригадиру, тепляк с одной стороны коксовой батареи разобрать и до последней щепки на трактора погрузить. Батарея новая, разогрелась, расширилась, двери железные, штук пятьдесят, на крючки вешать пора, а тепляк — помеха. Неделю строили мы эту сторону тепляка, стойки раскрепляли, потолок настилали, железом обшивали, и вот теперь, хоть оно ломать — не строить, за смену должны разобрать. Это с четырнадцатью-то человеками!
И вот еще что скажу: когда бригада в полном составе, командовать ею легче. Дал каждому звену по участку — и справляется оно с работой двумя или тремя головами. А тут всего четырнадцать, каждый — сам себе звено. Взять хоть нашего Черного, как раз на его звеньевого ангина-то и нашла. Что с этим Черным без его звеньевого делать? А упрямый… Говоришь ему: так вот надо, а он по-своему, пока сам не увидит, что полсмены зазря на щепки извел.
И находятся ж мученики командовать всеми! Анатолий, к примеру… чем не бригадир? Видит, что можем не справиться, уши топориком держит, из разговоров наших выуживает — путное кто предложит. Алексей у нас — молодая, но разумная голова, давно бы пятый разряд ему иметь пора, а он все не хочет, по четвертому все… Алексей этот и говорит: железо с крыши сорвать, прогоны, что стойки соединяют, распилить и по частям тепляк весь веревкой свалить. Анатолию и слушать дальше не к чему, смотался из будки, минут через пять кричит:
— Выходи на работу!
Глядим: веревка уже принесена, белая, новая, только что со склада. Подходим к тепляку, а нам от ворот поворот. Начальство с коксохима нашему мастеру втолковывает, что тепляк пока разбирать нельзя: загазованность. Позвал нашего прораба. И прорабу от коксохимического начальства такой же ответ. Прораб привел нашего главного. И тоже никакого толку. Подвел тогда главный инженер к коксохимикам начальника управления. Поговорили начальники между собой — и такое же решение: часа два ждать придется. Два часа рабочего времени носом груши околачивать! Трактора тарахтят, мы стоим. Коксохимики по батареям лазают, один понизу ходит, в рупор спрашивает: газ, воздух. Сверху крик: готов! Чего «готов» — не нашего ума дело, — стой, жди. Да что мы, анекдоты сюда пришли точить?
Спишь, что ли, старуха? Слышь, ветер какой поднялся, к дождю, должно быть. Встань, окно затвори, как бы стекла не выбил… Во, так и языку теплее. Ночь долгая — не торопи.
Видит Анатолий, что скучными мы становимся, отвел в сторону мастера, пошушукался с ним. Вернулся, дал команду: айда за мной! Нашел-таки чем занять. Две машины бетону в другом управлении выклянчил. Мы этот бетон носилками… и куда следует уложили. А уж вечереть стало, животы про ужин напомнили. Глянули мы на батарею: — Газ! Воздух! Готов! — кричат еще. Поужинали. Прислушались — крику нет. И все наши командующие уже на нас ворчат: что, дескать, мешкаете. Полезли мы наверх, железо с крыши мигом сбросили. Прораб рукой нам машет: трактора простаивают. Успеют, отвечаем. Анатолий с Алексеем уже веревку привязывают за верхний прогон. Кто пилит этот прогон на части, кто ниже спустился другие прогоны перепиливать. Черный на землю слез, за веревку тянуть, — не любит он высоты. Гляжу, и главный инженер за веревку с ним уцепился. Рванули они — ни с места тепляк, даром, что на части, или по-ученому говоря, на секции распилен. Вразумило тогда Гришку-тракториста трактор к ним подогнать. Привязали веревку к трактору, натянулась она, как струна, дернулся трактор — веревка лопнула. Кинулся мастер вовнутрь тепляка — нашел прогон. Перепилили, связали веревку, опять трактором дернули. И пошло-поехало, пыль, треск, веревку подавать не успевали. Слезли мы все на землю и с пылу, с жару накидали первый трактор досками! Отправили. И тут-то почувствовали, что выдохлись. Сели передохнуть. А начальник управления другой трактор подгоняет. Быстрей, говорит, ребята, надо!
— А чего ему надо? — спрашивает Алексей. — Работу организовал, нечего больше около нас крутиться, сами знаем, что надо.
Минут пятнадцать мы отдыхали. Понял начальник, что промахнулся, и отошел от нас к кучке, где стояли мастер и прораб с главным инженером. Снова принялись за работу. Но не простил Алексей начальнику последнего понукания, подбил Черного подойти к командирской кучке. А Черному что, он со своей придурью и к управляющему трестом попрется.
— Александр Александрович, — негромко так, но внятливо говорит Черный, — может, займете на пару бутылочек? С устатку бы не мешало.
— А где ты, Черный, найдешь на комбинате? — не поняв подвоха, начальник спрашивает.
— Я и за проходную сбегаю.
— Нету у меня с собой, — отвечает Александр Александрович.
— А я думал есть, — говорит Черный, — раньше, я в книжках читал, если люди работают, а человек иной, вроде вас, в стороне землю топчет, словно купец какой, то обязательно на водку дает.
— Черный, туды-т твою, иди железо грузить! — кричу, чтоб выручить Александра Александровича из неловкости. Совсем ни к чему подбил на этакое Алексей Черного. Отработало начальство первую смену и на вторую осталось, — ценить это надо, а не зубоскальством тешиться. Ну сама посуди, старуха, этот Черный без году неделя, как в бригаде, а туда же, насмешничать. Не видел, небось, как в трудную пору тот же начальник по целой смене был такелажником, как рабочий простой. И то бы Черному в разум взять: работали мы слаженно, дружно, куда им, начальству, в наш круг затесываться, стеснять нас только, и кроме того, мы в рабочей одежде, а они-то ведь в этих же костюмах, небось, и дома ходят. А попробуй, запачканное-то отмой, сама, чать, знаешь… И стал мне Черный с той поры противен. Лучше бы он из бригады ушел. Пусть хоть на всю жизнь нас в бригаде тринадцать останется, а по таким нечего плакать.
К двенадцати мы закончили работу, да с той стороны батареи тоже тепляк две другие бригады раскидывали. Попозже чуть нашего кончили. Жаль, конечно, что не вся наша бригада в сборе была, не видать бы им второй стороны тепляка, как своих ушей, Да теперь уж ничего не попишешь: работа сделана. Уж никто не вспомнит, что окружал батарею тепляк. Стоит она теперь красивая, движутся вдоль нее коксовыталкиватели, и полыхает она огнями. И всегда вот так! Сделал что-то, другие твоим трудом пользуются, а тебе новое начинать. Это ведь только в сказке сказывается: баба у разбитого корыта. А мы, если разбираем одно старое, так на другой же день новое делаем.
Слышь, а будильник-то завела? И не заводи. Утро, кажись. Добрая беседа ночи стоит.
Александр Фомин,
сталевар
НАЧАЛО
Стихотворение
С ветерком откинув тень,
улыбнулось солнце бойко.
Начался рабочий день
на строительстве поселка.
Старый мастер принимал
для бригады пополненье:
— Ну-ка, парень, — ростом мал,
доставай-ка назначенье!
Поглядим твои листки,
где работал, где учился.
Значит, парень, ты с Оки
прямо к нам сюда явился?
Ну, а ты чего стоишь?
Доставай-ка назначенье!
Значит, батюшка Иртыш
посылает пополненье?
Стало быть, со всех концов.
Что ж, проверим молодцов!
А потом пошли, пошли
вдоль березовой опушки.
Груды поднятой земли,
колья, доски, бревна, стружки.
И как будто от небес
вдалеке, в большом просторе,
лес тянулся, темный лес,
там, где город будет вскоре.
Александр Тюнькин,
