Газета День Литературы - Газета День Литературы # 148 (2008 12)
– Не тянешь ты на вялотекущего шизоида, – глянул искоса Прохоров. Горькая зависть полоснула по сердцу: сидела в армянине, соратнике по науке, глубинная этнопамять. По опыту знал: спроси практически любого русака, увенчанного докторской степенью в его НИИ, – кто из арийских предков возводил Москву иль Новгород, иль Киев, кто строил Аркаим, кто разгромил хазар на Белой Веже, где странствовал и впитывал в себя познания Иисус до тридцати лет, кем был, какую веру исповедовал Иоанн Креститель до крещения Христа, и что за письменность и мифология блистали на Руси до офанфаренных Кирилла и Мефодия, спроси – и будет пялиться на тебя остепенённый, как баран на новые ворота. Поскольку постаралась чужая антигуманоидная банда сколь можно безнаказанно обкарнать, обгадить великую историю ведической Руси и заменить её тухлой белибердятиной вечных изгоев.
– Ложись! – вдруг пригнул к земле Василия Ашот: где-то неподалеку хрипло кашлянул, взрычал матёрый зверь. Ашот сунул соты на лопухе Прохорову. Ползком стал взбираться по крутому склону, сливаясь с валунами. Застыл на острозубой гранитной перемычке, с минуту вглядывался вниз. Ударил кулаком по камню. Спина его подёрнулась. Ощутил Прохоров всей кожей – ругается Григорян калёным непечатным слогом. Ринулся Ашот вниз пятнисто-серой кошкой, снижаясь рваными зигзагами меж каменюк. Не останавливаясь, дёрнул Прохорова за руку, выцедил:
– Идём! – Лицо армянина оцепенело свирепой и гадливой маской.
… Они взбирались по зыбким, осыпающимся уступам, цепляясь за кустарник. И Прохоров в паническом изнеможении ощутил: ещё две-три минуты такой гонки и он рухнет на камни замертво. Ашот стоял вверху. Прильнув к гранитной трёхметровой громадине, он запустил руку в расщелину за валуном по самое плечо. Что-то дёрнул на себя. Упершись в округлость глыбы плечом, надавил на камень, скользя по осыпи ногами. И Прохоров впитал в раздёрганность сознания непостижимое: валун с тяжёлым хрустом стал разворачиваться вокруг своей оси.
Ашот спустил на Прохорова сверху нетерпеливый шип:
– Ты можешь порезвее шевелить своим научным задом?
Он втащил соратника за руку на площадку рядом с собой. Протиснулся в разверзшийся проход, втянул Василия. Упёрся плечом в камень. Глыба встала на место.
Во тьме вёл Григорян Василия за собой, сворачивая в стороны круто и внезапно: вздымающийся маршрут в кромешном гроте был пройден им, скорей всего, не раз.
– Ашот…
– Стоять! Здесь ничего не трогай. Вопросы потом.
Чиркнула зажигалка, выхватив из тьмы искрящуюся, будто облитую глазурью стену. В неё впаялись два бронзовых старинных трёхсвечника. Ашот зажёг их. Они стояли под двухметровым, отблескивающим слюдяными блёстками, сводом. Стена с подсвечниками ощетинилась железно-коваными штырями. На них висели автомат, винтовка с оптикой, ракетница. И арбалет с колчаном, полным стрелами. Жирно маслилась на корпусах оружия смазка.
– Ашот, ты хочешь, чтобы у меня поехала крыша?
– Василий-джан, ты можешь рот не раскрывать минут пятнадцать? – спросил Григорян.
Он вламывался в предстоящее дело с неукротимой торопливостью. Шагах в пяти от них упиралась в потолок четырёхногая стремянка. Ашот снял арбалет, извлёк тряпицу из колчана. Снял смазку с дуги арбалета и приклада. Напрягшись, натянул тетиву. Уткнул оперённый задок стрелы в неё, шагнул к стремянке. Рядом с ней свисал с потолка трубчатый цилиндр с глазками окуляров и ручками.
– Можешь подглядывать, – кивнул на окуляры Ашот. Он поднимался по стремянке. Добравшись до верха, разогнулся, упёрся головой в свод грота. Свод продавился и разъялся щелью: брезент, окрашенный под камень, зиял прорехой. Ашот просунулся в неё по пояс, втащил за собой арбалет. Прохоров двинулся к свисавшему цилиндру – по виду перископу. И ощутил в руках помеху: брусок пчелиных сот истекал янтарным соком, пятнал лопух, сочился с него нитями на пол. Василий огляделся, пристроил лакомство в гранитной нише, выдолбленной в стене. Взялся за ручки перископа, прильнул глазами к окулярам. Навстречу взору скакнул величественный вздыбленный хаос камней и скал: граниты, гнейсы, острозубое рваньё базальта в щетине низкорослого кустарника – набрякло всё рубиновым окрасом позднего заката.
В полусотне метров на узкой, едва приметной среди камней тропе дёргались двое турок с автоматами. Нетерпеливой и опасливой досадой насыщено было их топтанье: двое, истекая паникой, звали третьего.
Закинув автомат за спину, третий – молодой и резвый, метался по осыпи средь валунов. Замахивался крючковатой палкой и бил ею по камням. Какая-то невидимая Прохорову живность спасалась бегством от погони погранца. Турок, вихляясь туловом, попал-таки по цели. Остановился, бросил палку. Нагнулся, стал что-то поднимать. Поодаль, почти сливаясь с камнями, за ним наблюдала стая. У вожака, готового к броску, стояла дыбом шерсть на загривке, светились рафинадной белизной в оскале зубы.
Василий видел в перископ лицо охотника, блаженно-хищный охотничий азарт на нём. Турок разогнулся, вытянул руку. Из кулака свисало блёсткое, полутораметровое веретено змеи. Оно подёргивалось в судороге издыхания.
– Шакал… тебя ещё не научили, как вести себя на склонах Масиса!
Шипящий клёкот от Ашота канул вниз, к Василию, застрял в его ушах калёной стружкой. Младой и резвый турок, между тем, развернувшись к старшим, потрясал увесистым, уже затихшим гадом… Беггадиком?! Тем самым?
Негромко, хлёстко цокнуло над головой Василия. Оторопело выдохнув, увидел он: воткнувшись в турко-зад, торчала из него оперённая стрела. Истошный вопль пронизал рубиновый закат над Араратом, шарахнулся по скалам эхом. Оно просочилось в грот через гранитность потолка. Не смея двинуться и выронив змею, безостановочно орал охотник на гадюк.
Ашот спускался по стремянке. Точёная изящность спущенного арбалета отблескивала надменным, свершившимся возмездием. Последнее видение впиталось в память Прохорова: двое, треща игольчатыми огоньками из автоматных стволов, бежали к раскоряченному третьему. В заднице которого дрожало оперение стрелы, проросшей из тьмы веков: армянская стрела всегда торчала из задов завоевателей – Парфении и Рима, арабов и сельджуков, османов, персов, селевкидов.
– Конец кина, – Ашот с настырной мягкостью оттёр Василия плечом от телескопа. Взявшись за ручки, опустил его на метр к полу. Пояснил: – угробят пулей оптику – возни на месяц.
– И что теперь? – Прохоров подрагивал в ознобе.
– Не больше, чем всегда, – сцедил усмешливо Ашот, – пригонят вертолёт с десантом. И те прочешут весь этот участок. Для вида расстреляют пять-шесть рожков по скалам, по камням. И уберутся с мокрыми штанами.
– Так уже было?
– Много раз.
– И что, ни разу не наткнулись на этот схорон?
– На нём топтались. Гадили от страха. Но ни одна ищейка ничего не обнаружила. Здесь мы хозяева. И сделано всё по-хозяйски.
– Где… здесь?
– От армянской границы до места назначения, куда идём, ведёт запретная для них Зона трёхсотметровой ширины. Им разрешается пересекать её строго по тропам. Рысью! Сойти с тропы для турка пограничника – значит стать дичью для охоты. Они уже познали, чем всё заканчивается за пределами тропы: стрелою или пулей, укусом скорпиона или гадюки. Иль нападением собачьей стаи.
– И турки терпят это на своей территории?
– В конце 1916 года младотурки устами своего главаря Талаата сказали американскому послу Маргентау: "Армянского вопроса практически не существует!"
Потом Талаат добавил: "Но окончательно мы его решим, когда Ротшильды, Рокфеллеры, Шиффы решат руками Троцкого русский вопрос".
За пятнадцатый-шестнадцатый год кемалисты истребили полтора миллиона армян в геноциде. Пятьсот армянских монастырей, церквей, соборов было разрушено. А в двадцать первом году троцкисты примкнули к геноциду: подписали с турками договор в Карсе. По этой проститутской местечковой бумажонке Армения потеряла области Карса, Ардагана. И гору Арарат – священную для нас и человечества. К её вершине поднимались поклониться АЛТАРЮ, ПРИБЫВШЕМУ ВЫСОКОЙ ВОДОЙ, мой дед и прадед. Тогда наши вожди диаспоры сказали младотуркам: вот эта Зона была и останется нашей.
– И турки проглотили ультиматум?
– Через семь лет пришлось глотать. За это время в Зоне окачурились сто восемьдесят их погранцов, солдат, спецназовцев и президентской гвардии: они пытались утвердиться здесь. В конце концов эти бараны уяснили – в Зоне летает, ползает, кусает, жалит, рвёт клыками сама смерть. И наши стрелы с пулями. Вдобавок к ним из скал, расщелин здесь вырываются струи отравленного газа, бьют насмерть молнии при ясном небе, срыва- ются литые бомбы из застывшей лавы и не дают дышать сернистые туманы. Всё это начинает действовать на них, как только турки пересекают границу Зоны – свою деревню Донузулбулак. В итоге они панически зовут теперь Арарат Агри Даги – Гора боли.
