Николай Ульянов - Происхождение украинского сепаратизма
Между тем, на гетмана восстал Мартын Пушкарь — полтавский полковник. Среди других начальных людей замечена была тоже шатость, так что Выговский казнил в Гадяче некоторых из них, а на Пушкаря отправился походом, призвав на помощь себе крымских татар. В Москве встревожились. К гетману послали Ивана Апухтина с приказом не расправляться самовольно со своими противниками и не приводить татар, но ждать царского войска. Апухтин хотел ехать к Пушкарю, чтобы уговорить его, но Выговский не пустил. Он в это время уже был груб и бесцеремонен с царскими посланниками. Он осадил Полтаву, взял Пушкаря вероломством и отдал город на ужасающий погром татарам. Москва, тем временем, успела вполне узнать о его намерениях. Со слов митрополита киевского, духовных лиц, родни покойного Хмельницкого, киевских мещан и всяких чинов людей стало известно о сношениях Выговского с поляками на предмет перехода к ним. 16 августа 1658 года прибежали в Киев работники из лесов с известием, что казаки и татары идут под город, а 23 августа Данило Выговский — брат гетмана — явился к Киеву с двадцатитысячным казацко-татарским войском. Воевода Шереметев не дал застигнуть себя врасплох и отбил нападение с большим для Выговского уроном. Казаки, таким образом, объявили Москве настоящую войну. 6 сентября 1658 г., гетман Выговский заключил в Гадяче договор с польским послом Беневским, согласно которому запорожское войско отказывалось от царского подданства и заложилось за короля. По этому договору, Украина соединялась с Речью Посполитой на правах, якобы, самобытного государства под названием «Великого Княжества Русского». Гетман избирался казаками и утверждался королем пожизненно. Ему принадлежала верховная исполнительная власть. Казачий реестр определялся в 30 000 человек. Из них, гетман имел право ежегодно представлять королю несколько человек для возведения в шляхетское достоинство с таким расчетом, чтобы число их из каждого полка не превышало 100. Договор был составлен так, что многие жизненные для Украины вопросы оставлялись неразрешенными и туманными. Такова была проблема Унии. Малороссы видеть ее у себя не хотели, но фанатизм польских католиков был не меньший. Они приходили в ярость при одной мысли о возможных уступках схизматикам. Польскому комиссару Беневскому, заключавшему договор с Выговским, пришлось долго уламывать депутатов сейма в Варшаве. «Мы теперь должны согласиться для вида на уничтожение Унии, чтобы их приманить этим, — говорил он, — а потом… мы создадим закон, что каждый может верить, как ему угодно, — вот и Уния останется в целости. Отделение Руси в виде особого княжества будет тоже не долго: казаки, которые теперь думают об этом, — перемрут, а наследники их не так горячо будут дорожить этим и мало по малу все примет прежний вид».[50] Такой же коварный замысел у поляков существовал относительно реставрации крепостного права. Ни полномочия земельных владельцев, ни права крестьян, что будут жить на их землях совершенно не оговаривались в трактате. Выговский и старшина молчаливо продавали простой народ в рабство, из которого он с такими мучениями вышел во время Хмельничины. Несмотря на то, что рада состояла из избранной части казачества, договор вызвал у нее так много сомнений, что едва не был отвергнут. Спас положение Тетеря, крикнув: «Эй! згодимоса панове-молодцы, з ляхами — бильшо будемо мати, покирливо телятко дви матери ссет!». На последовавшем после этого пиру, Выговский уверял казаков, будто все они по этому договору будут произведены в шляхетство.[51]
* * *Выяснилось, однако, что далеко не все войско запорожское последовало за Выговским, многие остались верны Москве, и выбрав себе нового гетмана Беспалого, начали войну с Выговским. 15 января 1659 г., кн. А. Н. Трубецкой с большим войском выступил на помощь Беспалому. Но в конце июня это войско постиг жестокий разгром под Конотопом. Туда пришли татарский хан и Выговский со своими приверженцами. Один из русских предводителей, кн. С. Р. Пожарский, увлекшись преследованием казаков, попал в ловушку, был смят татарами и очутился со своим войском в плену. Самого его за буйное поведение (он плюнул хану в лицо) казнили; остальных русских пленных, в количестве 5000 человек, казаки вывели на поле и перерезали, как баранов.[52] Узнав о гибели отряда Пожарского, Трубецкой в страшном беспорядке отступил в Путивль. Если бы татары захотели, они могли бы в этот момент беспрепятственно дойти до самой Москвы. Но хан, поссорившись с Выговским, увел свои войска в Крым, а Выговский должен был вернуться в Чигирин. Он пробовал оттуда действовать против москвичей, выслав на них своего брата Данилу с войском, но 22 августа Данило был наголову разбит.
30 августа, воевода Шереметев писал из Киева царю, что полковники переяславский, нежинский, черниговский, киевский и лубенский — снова присягнули царю. Услышав об этом, западная сторона Днепра тоже стала волноваться и почти вся отошла от Выговского. Казаки собрались вокруг Юрия Хмельницкого — сына Богдана, который 5 сентября писал Шереметеву, что он и все войско запорожское хочет служить государю. В тот же день, воевода Трубецкой двинулся из Путивля на Украину и везде был встречаем с триумфом, при громе пушек. Особенно торжественную встречу устроил Переяславль. Население повсеместно присягало царю.
Получилось так, как предсказывал Андрей Потоцкий, прикомандированный поляками к Выговскому и командовавший при нем польским вспомогательным отрядом. Наблюдая события, он писал королю: «Не изволь ваша королевская милость ожидать для себя ничего доброго от здешнего края. Все здешние жители (Потоцкий имел в виду обитателей правого берега) скоро будут московскими, ибо перетянет их к себе Заднепровье (восточная сторона), а они того и хотят и только ищут случая, чтоб благовиднее достигнуть желаемого».[53] Измена Выговского показала, как трудно оторвать Украину от Московского Государства. Каких-нибудь четыре года прошло со дня присоединения, а народ уже сжился с новым подданством так, что ни о каком другом слышать не хотел. Больше того, он ни о чем так не мечтал, как об усилении этого подданства. Ему явно не нравились те широкие права и привилегии, что казачество выхлопотало себе в ущерб простому народу. Некоторые из писем направленных в Москву содержали угрозу: если царь не пресечет казачий произвол и не утвердит своих воевод и ратных людей, то мужики и горожане разбегутся со своих мест и уйдут, либо в великорусские пределы, либо за Днепр. Этот голос крестьянского и городского люда слышится на протяжении всех казачьих смут второй половины XVII столетия. Протопоп Симеон Адамович писал в 1669 г.: «Воля ваша; если прикажете из Нежина, Переяславля, Чернигова и Остра вывести своих ратных людей, то не думайте, чтоб было добро. Весь народ кричит, плачет: как израильтяне под египетскою, так они под казацкою работою жить не хотят; воздев руки молят Бога, чтоб по-прежнему под вашею государскою державою и властию жить; говорят все: за светом государем живучи, в десять лет того бы не видели, что теперь в один год за казаками».[54] 10 октября 1659 г., Юрий Хмельницкий со старшиной прибыл в Переяславль к Трубецкому. Старшина извинялась за измену и жаловалась, что принудил ее к этому «Ивашко Выговский».
* * *Измена Выговского раскрыла московскому правительству глаза на страшный антагонизм между казачеством и крестьянством. Начали в Москве понимать, также, что десятки тысяч казаков только называются казаками, а на самом деле — те же крестьяне, которых матерые казаки и притесняют, как мужиков. После Зборова и Переяславля им удалось правдами и неправдами попасть в реестр и получить формальное наименование казака, но не воспользоваться ни одной из казачьих привилегий. Старое казачество их знать не хотело. Их устраняли от участия в казацких радах, пускали туда в незначительных количествах, а то и вовсе не пускали. При избрании Выговского, в Чигирине, рада сплошь состояла из старшины, полковников, сотников; когда «чернь» захотела проникнуть во двор в котором происходила рада, перед нею захлопнули ворота. Во всех петициях предъявленных старшиною московскому правительству, после измены Выговского, неизменно значился пункт о недопущении «черни» к разрешению войсковых дел. Борьба с нею приняла столь острый характер, что, начиная с конца шестидесятых годов XVII века, полковники начинают заводить себе «компании» — наемные отряды, помимо тех казаков, над которыми начальствовали и, как раз, для удержания в повиновении этих самых казаков. Гетманы, точно так же, создают при себе гвардию составленную чаще всего из иноземцев. Еще при Хмельницком состояло 3000 татар, правобережные гетманы нанимали поляков, а Мазепа выпросил у московского правительства стрельцов для охраны своей особы, так что один иностранный наблюдатель заметил: «Гетман стрельцами крепок. Без них хохлы давно бы его уходили, да стрельцов боятся».[55] Постепенно, Мазепа заменил их польскими сердюцкими полками. В 1696 году, киевский воевода кн. Барятинский получил от стародубского жителя Суслова письмо, в котором тот пишет: «Начальные люди теперь в войске малороссийском все поляки. При Обидовском, племяннике Мазепы, нет ни одного слуги казака. У казаков жалоба великая на гетманов, полковников и сотников, что для искоренения старых казаков, прежние вольности их все отняли, обратили их себе в подданство, земли все по себе разобрали. Из которого села прежде на службу выходило казаков по полтораста, теперь выходит только человек по пяти или по шести. Гетман держит у себя в милости и призрении только полки охотницкие, компанейские и сердюцкие, надеясь на их верность и в этих полках нет ни одного человека природного казака, все поляки… Гетман в нынешнем походе стоял полками порознь, опасаясь бунту; а если б все полки были в одном месте, то у казаков было совершенное намерение старшину всю побить».[56]
