Никита Кричевский - Экономика во лжи. Прошлое, настоящее и будущее российской экономики
В переводе «на рубли» это означает, что незаконный финансовый оборот в 2008–2009 гг. мог составлять 4–5 трлн руб. Применив «шуваловский» алгоритм расчета бюджетных потерь (от 25 до 50 % налогов, «сидящих» в обналичиваемых суммах), мы можем подсчитать, что федеральная казна в те годы недополучила от 1 до 2,5 трлн руб., или от 13,7 до 34,2 % доходов (общий объем доходов федерального бюджета в 2009 г. – 7,3 трлн руб.). При прочих равных в 2013 г. масштабы недополученных бюджетом средств могли составить от 1,8 до 4,4 трлн руб. (прогнозируемый общий объем доходов федерального бюджета в 2013 г. запланирован в 12,9 трлн руб.).
Такова цена обналички для общества.
Послесловие
Итак, что мы имеем? В современной российской экономике обналичку эпизодически либо регулярно используют 90–95 % компаний[70]. Более 60 % российских организаций существуют «на бумаге». Федеральная казна ежегодно недополучает до трети доходов. Нелегальный «заработок» обнальщиков и их покровителей (если исходить из средних расценок в 3–7 % в зависимости от суммы, принадлежности денег к бюджетным и благонадежности клиента) может доходить до 350 млрд руб. в год и выше.
Можно объявлять все новые и новые финансовые амнистии, предоставлять налоговые послабления, приравнивать уклонение от уплаты налогов к тяжким преступлениям, но до тех пор, пока не в лживой риторике, а в реальной жизни не снизится острота проблемы коррупции, ни о каком кардинальном уменьшении «параллельных» финансовых операций можно даже не мечтать. Второе слагаемое противообнального успеха – понижение градуса легитимности (общественного признания) обналички: люди должны знать, что компании и граждане, «оптимизирующие» налоги и взносы, являются прямыми виновниками непостроенных больниц, непроложенных дорог или маленьких пенсий. Если оба условия начнут соблюдаться, синергетическое улучшение качества жизни будет значительно выше, чем от их простого арифметического сложения.
Глава 5. Коррупция, или Что нам законы, коль судьи знакомы
В повести Николая Лескова «Смех и горе» мировой посредник Готовцев, получивший от земских чиновников задание увеличить местную сеть общеобразовательных учреждений, справился с поручением своеобразно: «Я, честный и неподкупный человек, который горло вырвет тому, кто заикнется про мою честь: я школами взятки брал!» Кроме школ, Готовцев великодушно принимал мзду книгами, учителями и больницами.
«Россия, – вздохнем мы. – У нас со времен Карамзина на вопрос «Что происходит на Родине?» принято отвечать «воруют»».
Если имперская сущность – мать России, а институт единоличной верховной власти – отец, то коррупция, бесспорно, тетка. Нелюбимая, раздражающая, но всеми родственными узами привязанная на протяжении долгой российской истории. Ненависть к ней достигла таких размеров, что уже более двух десятков лет абсолютное большинство российского населения считает коррупцию главным препятствием на пути экономического развития.
Борьба с ветряными мельницами
Россия хронически больна коррупцией. Хотя многие полагают, что коррупция – то есть противоправная деятельность (действие или бездействие), заключающаяся в использовании должностным лицом предоставленных полномочий с целью незаконного достижения личных и (или) имущественных интересов (заметьте, речь о коррупции не только в системе власти, но и о деловой коррупции), – расцвела лишь в последние годы. Явление это существовало в России с незапамятных времен и делилось на мздоимство (плату за соблюдение закона) и лихоимство (потворствование противозаконным действиям должностного лица).
В XII–XVI вв. «кормление» (так в те времена называли подношения государевым людям) было единственным средством оплаты труда наместных чиновников. Великие и удельные князья направляли в подконтрольные им территории своих представителей, а тамошнее население обязывалось содержать, или «кормить», княжеское управление на протяжении всего периода пребывания. «Корм» кормленщикам предоставлялся в основном съестными припасами, а для лошадей предписывались поставки овса и сена.
Злоупотребления пожалованным статусом начались еще тогда – местные управители быстро смекнули, как «монетизировать» свое пребывание у власти. С того же времени ведется «непримиримая борьба» с коррупцией.
Еще в XV–XVI вв. московские князья пытались усмирять аппетиты кормленщиков, регламентируя «питание» в специальных грамотах. В 1555 г. в ходе первой в России реформы местного самоуправления укоренившийся к тому времени порядок «кормления» был ликвидирован, а сборы на содержание кормленщиков преобразованы в особый налог в пользу казны. Несмотря на это, «кормление» в различных вариациях просуществовало вплоть до XVIII в. Естественно, помимо обязательной уплаты налога.
Петр I «реформаторски» повелел платить чиновникам фиксированное жалованье, а взяточничество было приравнено к уголовно наказуемым деяниям[71]. Однако многочисленные военные кампании, «прорывные» градостроительные проекты и непрекращающееся воровство держали казну в «голодном теле», посему содержание чиновникам выплачивалось нерегулярно, и взятки, особенно для бюрократии низших подвидов, вновь стали основным источником дохода.
После смерти Петра I власти, по сути, смирились со сложившимся положением и постепенно восстановили систему «кормлений». Екатерина II снова попробовала справиться с порочной практикой, распорядившись выплачивать чиновникам фиксированное довольствие, тем не менее, низкие размеры жалованья и практически полное отсутствие эффективных антикоррупционных мероприятий привели к тому, что поборы продолжились.
Коррупция что в дореволюционной России, что в наши дни процветала не только в системе государевой службы, но и в общественном секторе. Например, в 1914 г. были опубликованы результаты аудита расходования средств по шести страховым больничным кассам юга России. Из собранных средств непосредственно на лечение, выдачу пособий и пенсий было израсходовано 625,4 тыс. руб., а на содержание аппарата и организационные расходы – 533,1 тыс. руб.[72]. Понятно, что никакие дрова, веники или чернила не закупались. Собранные деньги и «купленные» на них товары по документам списывались, а на деле – попросту разворовывались.
Коррупция стала одной из причин недовольства населения, вылившегося в поддержку Октябрьского переворота 1917 г. Не случайно в Уголовном кодексе Советской России 1922 г. взяточничество приравнивалось к контрреволюционной деятельности, а мерой наказания за коррупцию стал расстрел. Впоследствии меры ответственности были смягчены, однако в периоды сталинских чисток пострадало, в том числе, немало коррупционеров, имевших дорогостоящую недвижимость, часто оформленную на близких родственников или подставных лиц, а также огромные сбережения[73].
Что же до недавнего советского прошлого, то в памяти сохранились коррупционные дела министра внутренних дел СССР Николая Щелокова (большого друга Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева), узбекское «хлопковое дело», на котором сделали имя следователи Прокуратуры СССР Тельман Гдлян и Николай Иванов, громкий судебный процесс (с расстрельным приговором) директора Елисеевского гастронома в Москве Юрия Соколова.
Знали бы борцы с коррупцией из далеких 80-х, что менее чем через десять лет, когда в обиход войдет неведомый прежде термин «приватизация», а коррупционные поборы станут привычными, многие школяры в размышлениях о собственной будущности все чаще станут задумываться о госслужбе как наиболее быстром способе безнаказанного обогащения!
Сегодня в мире
Можно сколь угодно долго рассуждать о масштабах распространения коррупции в современной России, спорить об объемах коррупционного оборота и сокрушенно вздыхать после ознакомления со свежими данными Индекса восприятия коррупции (ИВК) Transparency International (в 2012 г. Россия заняла в ИВК 133-е место из 174), но в любой дискуссии рано или поздно прозвучит извечный русский вопрос «Что делать?».
Начнем с международных практик. В умах сограждан железобетонно утвердилось убеждение, что коррупцию нужно выводить из нашей жизни минимум лет сто. Мировой антикоррупционный опыт свидетельствует, что сроки могут быть значительно уменьшены. Посмотрим, как боролись с коррупцией там, где ее уровень некогда был сопоставим с нашим, а ныне стабильно низок.
В Швеции (четвертое место в ИВК-2012) еще несколько десятков лет назад коррупция цвела и благоухала. Однако в середине ХХ в. после кардинальных институциональных нововведений (смены приоритетов государственного регулирования экономики с компаний на домохозяйства, открытия доступа к внутренним государственным документам, создания независимой судебной системы, повышения престижа госслужбы, в том числе за счет увеличения зарплат чиновников) настроения шведской бюрократии существенно изменились. Сегодня за нарушение этических норм, а тем паче за коррупционное преступление в Швеции наказывают невзирая на лица, лишая и денежного довольствия, и текущего социального обеспечения, и будущей пенсии. Вряд ли кто-нибудь из нынешней шведской бюрократии, находясь в здравом рассудке, станет рисковать публичным имиджем, общественным положением и материальным статусом[74].
