Владимир Казарезов - Самые знаменитые реформаторы России
Получилось так, что к концу своего правления Никита Сергеевич растерял уважение к себе вышеуказанных сил. Партийные функционеры устали разрабатывать все новые и новые мероприятия, объяснять людям очередные повороты партии, думать — а найдется ли место для каждого из них при грядущей реорганизации. Многие, в том числе в высшем руководстве, так и не смирились с развенчанием Сталина, затаили обиду за него и лишь терпели хрущевскую критику культа до поры до времени. Об отношении скрытых сталинистов к Хрущеву можно судить по высказыванию Дмитрия Устинова, члена Политбюро, министра обороны, работавшего при Сталине, Хрущеве, Брежневе, Андропове, из его выступления на заседании Политбюро 12 июля 1983 г.: «А на мой взгляд, Маленкова и Кагановича надо было бы восстановить в партии. Это все же были деятели, руководители. Скажу прямо, что если бы не Хрущев, то решение об исключении этих людей из партии принято не было бы. Вообще не было бы тех вопиющих безобразий, которые допустил Хрущев по отношению к Сталину. Сталин, что бы там ни говорилось, — это наша история. Ни один враг не принес столько бед, сколько принес нам Хрущев своей политикой в отношении прошлого нашей партии и государства, а также в отношении Сталина… он нам очень навредил. Подумайте только, что он сделал с нашей историей, со Сталиным. По положительному образу Советского Союза в глазах внешнего мира он нанес непоправимый удар. Не секрет, что западники нас никогда не любили. Но Хрущев им дал в руки такие аргументы, такой материал, который нас опорочил на долгие годы». Так думал не только Устинов, что и показали будущие события.
Армия с пропагандой разоружения, мирного сосуществования переставала быть любимицей народа. Многократные сокращения, означавшие для сотен тысяч офицеров потерю работы и конец достойной жизни, вызывали возмущение.
Армия была обижена за столь беспардонное смещение маршала Жукова.
Значительная часть интеллигенции была недовольна слишком малой «температурой оттепели», другая часть, консервативная, критиковала за уже сделанное. А что касается народа, то он, хотя и «безмолвствовал», накапливал потенциал неприятия власти, кое-где взрываясь (пример тому — новочеркасские и другие события).
Далее, относительно органов госбезопасности. Говорить о степени поддержки Хрущева со стороны основной массы сотрудников трудно, а руководство в лице Семичастного предало его. Так что Хрущев был обречен объективно, а субъективные обстоятельства ускорили дело.
Считать Хрущева жертвой заговора, совершенного его соратниками, жертвой дворцовой интриги, как утверждают многие, можно лишь отчасти. Ну какой это заговор, если в нем участвуют почти все члены Центрального Комитета партии, органа, правомочного избирать и переизбирать первого секретаря партии. Другое дело, что эти члены Центрального Комитета, прежде всего — его Президиума, десять лет поддерживали своего руководителя, не перечили ни в чем на разного рода официальных и неофициальных заседаниях и просто встречах, и вдруг сразу, радикально — убрать.
Тут уж ничего не поделаешь, таковыми были правила игры, выработавшиеся за сталинское тридцатилетие. Слаб оказался Никита Сергеевич против лести, угодничества, подхалимажа, что способствовало его падению. Хорошо по этому поводу сказал Андрей Вознесенский в 1988 г.: «Но урок трагического опыта Хрущева надо понять для сегодняшней нашей и будущей жизни… Почему ему, сделав великий шаг освобождения, так и не удалось стать реформатором, победить сопротивление бюрократии и темных сил? Вот в чем вопрос. Его во многом погубили и льстецы типа Подгорного, типа создателей фильма „Наш Никита Сергеевич“. Льстецам он лично подписывал Ленинские премии по литературе за описание своих поездок. Окружение его, развив его самодурство, ослабило его в святой борьбе. Они… освещали в нем лишь „белый камень“ и этим помогали расти черной опухоли, которая губила его могучую натуру. Этим они убили в нем преобразователя».
Такое впечатление, что Вознесенский сговорился с Бурлацким в оценке причин заката Хрущева. Бурлацкий: «Он был всегда склонен скорее полагаться на льстецов, чем на подлинных сторонников его реформаторских преобразований. Поэтому он окружал себя такими людьми… которые в рот ему глядели и готовы были взяться за любое его поручение. Поэтому же ему мало импонировали самостоятельные, крупные личности, независимые характеры. Хрущев был слишком уверен в себе, чтобы искать опору в других. И это стало одной из причин его падения».
Это говорит не только о слабости Хрущева, но и о нравственной ущербности всей нашей тогдашней руководящей элиты. Впрочем, не только элиты, и не только тогдашней.
Стенограммы пленума ЦК, на котором принималось решение об освобождении от постов Хрущева, не велось. Но сохранились записи некоторых его участников. Воспользуемся дневниковыми материалами Петра Шелеста, тогдашнего первого секретаря компартии Украины, чтобы понять — в чем же обвиняли Хрущева и как он реагировал на эти обвинения. Шелест писал:
«Брежнев говорил, что в Президиуме нет коллегиальности. Многие решения принимаются непродуманно. Допускается оскорбление единомышленников по работе. Непомерно возрождается и растет культ личности Хрущева. Разделение обкомов партии на промышленные и сельские — это большая ошибка, в партии и народе это не поддерживается, неприемлемо. Последняя записка по управлению сельским хозяйством путаная. Здесь все запутано. Речь Брежнева была короткой, но, правду надо сказать, содержательной, казалась аргументированной и убедительной. Но в его речи ничего не было сказано, а какова же во всех этих вопросах роль самого Президиума ЦК. Чувствовалось, что постановка всех этих „жгучих“ вопросов в такой плоскости ставится впервые».
Правильно пишет Шелест. Все свалил Брежнев на Хрущева, впрочем, точно так же, как тот, в свое время, на Сталина. Предсказуемым было и выступление Никиты Сергеевича: «Все здесь сказанное Брежневым, к моему огорчению, я, возможно, и не замечал, но мне никто никогда об этом и не говорил, а если это так, то надо бы было сказать, ведь я тоже просто человек. Кроме всего, вы ведь все меня во всем поддерживали, всегда говорили, что делается все правильно. Вас всех я принимал как единомышленников, а не противников или врагов. Вы ведь не можете сомневаться в моем честном и искреннем отношении ко всем вам. Что касается некоторых выдвинутых здесь вопросов, в том числе и разделения обкомов партии на промышленные и сельские, так ведь этот вопрос не один я решал, он обсуждался на Президиуме, а затем на пленуме ЦК КПСС и был одобрен, в том числе и вами, здесь присутствующими. Каждое мое предложение было направлено к лучшему, а не к худшему, и каждое из них обсуждалось вместе с вами. Я предан нашей партии и народу, я, как и все, мог иметь какие-то недостатки. Так спрашивается: почему же о них мне раньше никто не сказал, разве это честно среди нас, единомышленников? Что касается допущенных грубостей к некоторым товарищам, то я приношу извинения».
По-человечески можно понять обиду Хрущева на тех, кто еще вчера ловил каждое его слово, подобострастно заглядывал в глаза и безмерно восхвалял по всякому поводу. Но это был глас вопиющего в пустыне. Все как в сказке о Маугли. Стая набрасывается на поверженного вожака. Впрочем, Никите Сергеевичу не на что и не на кого было обижаться. Его соратники хорошо усвоили уроки «нравственности», которые он преподал им при аресте Берии, на пленуме 1957 г., при разгроме «антипартийной группы» Молотова, Маленкова, Кагановича, при снятии с должности министра обороны Жукова.
И все-таки мы должны давать себе отчет в том, что бурное хрущевское десятилетие не прошло даром для руководящей элиты и для общества в целом даже в этом плане. Реформаторские усилия Хрущева, как и деятельность в целом, пусть непоследовательные и противоречивые, а порой и просто деструктивные, способствовали продвижению общества по пути утверждения общечеловеческих ценностей, начал демократизации, открытости. Без всего этого не состоялись бы перестройка 1980-х гг. и изменения 1990-х. Сами процедуры освобождения от власти высших руководителей страны, произведенные им и примененные к нему, принципиально отличались от подобных действий сталинских времен. Хотя до цивилизованных, демократических норм было еще далеко.
Алексей Николаевич Косыгин
(1904–1980)
Алексей Николаевич Косыгин родился в феврале 1904 г. в Петербурге. После службы в армии и окончания кооперативного техникума работал в кооперации в Сибири. Видя, что кооперации в истинном понимании этого слова как в городе, с переходом к крупной промышленности, так и на селе, в связи с коллективизацией, наступает конец, Косыгин решает выбрать более перспективное дело. Он поступает в Ленинградский текстильный институт. Тогда, в середине 1930-х гг., толковые инженеры карьеру делали стремительно, равно как не менее стремительно гибли специалисты, руководители всех уровней, освобождая свои места другим. С 1935 по 1937 г. Косыгин вырос от мастера до директора текстильной фабрики. А далее — совсем головокружительная карьера.
