Лев Троцкий - Наша первая революция. Часть I
В комнату входит шеренга городовых. Они окружают всех членов Исполнительного Комитета, становясь в ленту по стене. Тов. Троцкий объявляет заседание Исполнительного Комитета закрытым.
– Ага, Исполнительный Комитет! – злорадно раздается среди полицейских высших чинов.
– Наконец-то нам удалось захватить это «временное правительство»! – потирая руки, говорит один из офицеров.
Сверчков. «На Заре Революции», стр. 163 – 165.
Приложение N 18
Предисловие к «Истории Совета Рабочих Депутатов г. С.-Петербурга»
Эта книга о Петербургском Совете Рабочих Депутатов написана членами Совета и непосредственными участниками той борьбы, во главе которой он стоял.
Пятьдесят дней, которым посвящен наш сборник, не представляют собою законченной эпохи – не в том только смысле, что революционное развитие России еще не сказало своего последнего слова, но и в том, более ограниченном смысле, что преходящая форма политического самоопределения пролетариата, какою явился Совет, еще далеко не исчерпала себя. И это видно не только из того факта, что для рабочих масс организация Совета остается необходимым условием каждого нового выступления, но и из того общего соображения, что в эпоху революции, с неизбежными чередованиями приливов и отливов, периодов либерализма и неистовых репрессий, – организацией, которая была бы достаточно авторитетной для рабочих масс, может быть только их широкое свободно организованное представительство.
Но если история Совета (или, вернее, Советов) еще не завершилась, то все же первая глава ее – октябрь и ноябрь – имеет более или менее законченный характер. После того страна пережила период карательных экспедиций, период Государственной Думы и теперь, по-видимому, заканчивает период военно-полевых судов.
Пролетариат больше смотрит в будущее, чем оглядывается на прошлое; но именно в интересах будущего ему необходимо проверять свои политические методы, обозревать свои завоевания и поражения, анализировать свои ошибки, значит – все же оглядываться на пройденный путь. Цель нашей книги и состоит в том, чтобы помочь пролетариату сделать выводы из его борьбы в октябре и ноябре прошлого года.
Статьи этого сборника написаны с социал-демократической точки зрения, или, что то же, с точки зрения классовой борьбы пролетариата. В пределах этой общей позиции, объединяющей всех авторов, в сборнике имеют место некоторые индивидуальные оттенки, напр., в вопросе о борьбе петербургских рабочих за 8-часовой рабочий день. Чего, однако, все авторы искренно стремились избегнуть, так это личного или партийного субъективизма в изложении событий и их внутренней связи. Эта книга – история, а не апология.
«История Совета Раб. Депутатов г. С.-Петербурга». Книгоизд. Н. Глаголева. СПБ. 1906 г.
Приложение N 19
Хрусталев
Многих русских рабочих поразит своей трагической неожиданностью весть о том, что Хрусталев, бывший председатель Петербургского Совета Рабочих Депутатов, арестован парижской полицией за воровство.
И они должны сами перед собой поставить вопрос: как могло это случиться? Что означает арест Хрусталева? Как связать его роль в 1905 году с его жалким концом?
Имя Хрусталева в ноябре 1905 г. приобрело колоссальную популярность. Оно повторялось во всех газетах и на всех перекрестках. Огромная политическая инициатива, проявленная Петербургским Рабочим Советом, его энергия, решимость, его авторитет в массах, – все это сразу встало перед пробужденным российским обывателем, как таинственная загадка. «Кто это у них там командует»? – спросил себя обыватель, привыкший к мысли, что все на этом свете делается по команде, – и буржуазные газеты в один голос ответили ему: Хрусталев.
До образования Совета Георгий Носарь – таково подлинное имя Хрусталева – был беспартийным левым, из молодых адвокатов. К социал-демократии относился недружелюбно, с рабочим движением сталкивался только тогда, когда оно выходило временно на открытую арену, как в комиссии сенатора Шидловского (февраль 1905 г.). В председатели Совета Хрусталев был выбран на втором заседании. Главным доводом за него была его беспартийность. В Совет, который создавался, главным образом, усилиями меньшевиков, входили также большевики, социалисты-революционеры и беспартийные. Партийный председатель – в ту первую эпоху, когда Совет только создавался, – породил бы сразу партийные и фракционные трения.
Без самостоятельной точки зрения, без социалистического образования, довольно посредственный оратор, Хрусталев проявил большую энергию, находчивость и практический смысл. В глазах широких рабочих масс, которые сами с восторгом и изумлением смотрели на свое собственное создание, Хрусталев выступал, как организованное средоточие их собственной силы. Но наиболее сознательные рабочие, составлявшие исполнительный комитет точно так же, как и интеллигенты-представители социалистических партий, чувствовали в нем чужака, пришельца, человека, внутренно не связанного с делом социализма. В исполнительном комитете Совета социал-демократы окружили Хрусталева надежным конвоем. Сознавая свою полную политическую беспомощность, Хрусталев покорно шел навстречу всем предложениям, вносившимся представителями социал-демократии, а вскоре, считаясь с ее растущим влиянием в Совете, и сам объявил себя социал-демократом. Хрусталев светил двойным светом: партии и массы. Но и тот и другой свет был отраженным, т.-е. чужим. Собственный рост Хрусталева совершенно не соответствовал ни той внешней роли, которую ему пришлось сыграть, ни – еще менее – той легендарной популярности, какую ему доставила буржуазная пресса.
В эмиграции это скоро обнаружилось. В развертывающейся за границей идейной борьбе, хотя и осложненной подчас до неузнаваемости кружковщиной, шла все же важная работа оценки опыта, подведения итогов и определения дальнейшего пути. К этой работе Хрусталев был совершенно неподготовлен. В нем сразу обнаружилось полное отсутствие как политической, так и нравственной устойчивости. Ему не хватало ни той дисциплины мысли, какая дается теорией, ни той дисциплины характера, какая дается партией. Он сразу почувствовал себя не у дел, стал метаться из стороны в сторону, выступил из социал-демократии, где не надеялся добиться влияния, объявил себя синдикалистом, и в то же время ярко стал проявлять оборотную сторону своего авантюристского темперамента – в разных темных операциях финансового характера. Это окончательно отрезало его от политической эмиграции. Он сам потерял всякое уважение к себе, опускался все ниже и ниже и – может быть, с рассудком, наполовину помутившимся от головокружительных превратностей судьбы – кончил воровством…
Личная судьба Георгия Носаря глубоко трагична. История раздавила этого нравственно-нестойкого человека, взвалив на него тяготу невмоготу. Обывательская фантазия создала, при содействии прессы, романтическую фигуру Хрусталева. Георгий Носарь разбил эту фигуру вдребезги и… разбился сам.
Несчастному Носарю рабочие не откажут в сочувствии. Но о разрушении легенды Хрусталева они жалеть не станут. Подводя свои итоги эпизоду хрусталевщины, они скажут твердо и четко:
– «Одной иллюзией меньше, одним опытом больше. Теснее ряды и – вперед!».
Л. Троцкий. «Луч», 21 марта 1913 г.
Приложение N 20
К ликвидации легенды
(Письмо в редакцию)
В N 67 «Луча» я дал краткую характеристику Хрусталева, которая заканчивалась словами: «Личная судьба Георгия Носаря глубоко трагична. История раздавила этого нравственно-нестойкого человека, взвалив на него тяготу невмоготу. Обывательская фантазия создала, при содействии прессы, романтическую фигуру Хрусталева. Георгий Носарь разбил эту фигуру вдребезги и… разбился сам. Несчастному Носарю рабочие не откажут в сочувствии. Но о разрушении легенды Хрусталева они жалеть не станут»… Цель моей статьи была: облегчить русским рабочим понимание страшного нравственного падения этого человека, сыгравшего в известный момент если не серьезную, то яркую роль в русском рабочем движении. И вот теперь Хрусталев требует меня за мою статью к ответу. Он требует, чтоб я указал ему, «когда, с кем и какими темными финансовыми операциями он занимался».
В этой области я ничего не могу прибавить к тем, совершенно точным «указаниям», которые давались Хрусталеву не раз, и на которые он, по совершенно понятным причинам, давно перестал реагировать.
В своей статье я не перечислял поименно «темных дел» Хрусталева – по мотивам, которых нет надобности более точно определять. Но после того формальное требование Хрусталева уже было удовлетворено в русской печати. «Часы Циммермана», – писал парижский корреспондент «К. Мысли», г. А. Воронов (N 126), – маленькая деталь, пустяки по сравнению с подложными векселями на имя г-жи Скаржинской, с растратой эмигрантских денег, с займами под несуществующую адвокатскую контору и т. д. и т. д.
