Василий Берви-Флеровский - Отрывки (сборник)
На жизнь и смерть. Изображение идеалистов
Выдержки из рукописи Скрипицына
[…] Проследим человека, начиная с первых, отдаленнейших времен известного его существования; пусть пройдут перед нами один за другим все фазисы его исторической жизни, все стремления, наполнявшие его душу могучим энтузиазмом, их ход, развитие и конец. В тумане отдаленнейшей древности мы видим его подавленным чувством своего бессилия. Со всех сторон он окружен врагами: и природа, и животные, и другие люди ополчаются на него; он не смеет насадить плодовых деревьев, развести сада, делать запасы; он привлечет этим только на себя алчные взоры и лишится всего, даже жизни. Ему тяжко выносить этот гнет, он вздыхает и ищет исхода. В то время, когда он изнемогает в этой тяжкой, безотрадной борьбе, его душу освещает первый луч надежды, первый живительный энтузиазм вырывает его из давящей, мрачной апатии. Он обращает свои взоры к героям, и герои говорят ему: «Будь верен нам, иди за нами, и ты будешь и безопасен и никто не осмелится до тебя прикоснуться». Он верит им, он начинает обожать геройство; на геройство он возлагает первые свои упования, ради своих героев он готов переносить все страдания; его путь освещает радужная заря надежды. Читайте его геройские песни; их страстные преувеличения, их непоколебимая вера в величие того, что они воспевают, а нередко неподражаемая сила, поэзия и художественность изображения не оставят в вас ни малейшего сомнения в глубоком и неподдельном энтузиазме их сочинителей. Читайте историю пленников, с восторгом на челе переносивших все пытки и мучения до последнего своего издыхания, потому что их воображение было полно идеей геройства. Волна этого энтузиазма была так могущественна и велика, что после всех тяжких и горьких разочарований она несется над миром еще и теперь, и до сих пор военная слава имеет для масс обаятельную прелесть. Громадные полчища собирались под знамена героев, погибали за них в жестоких сечах, среди сыпучих песков, безводных пустынь, непроходимых горных трущоб, болот и лесов или в снежных равнинах севера. Они завоевывали для них до того необозримые царства, что их пределы были плохо известны даже самим властителям. Одно царство разрушалось, другое воздвигалось, редко удерживаясь более нескольких поколений, и так шло из века в век в течение тысячелетий. Что же давал людям этот энтузиазм: они сеяли страдания и пожинали рабство. Чем могущественнее были те цари, которых они возносили над народами, тем сильнее и безжалостнее была та рука, которая их попирала; чем более воображение людей воспламенялось геройством, тем более душную атмосферу они создавали вокруг себя. Женщины, которых сердце так билось при мысли о героизме, делались гаремными женщинами, если они были хороши собою, и ради прихотей одного человека влачили жалкое существование в пожизненной тюрьме; если же они не были хороши собою, то их долею было беспощадное рабство. Барщина и подневольный труд были долею мужчин, и незавидна была участь тех избранников, которые ставились правителями над ними. Способность переносить с безропотным и терпеливым восторгом все причуды властелина, с услужливой готовностью и с веселым лицом подвергать себя всяким страданиям для малейшей их прихоти – вот что давало им право на высокое положение; только те, которые были способны для своего честолюбивого идеала выносить жизнь, невыносимую ни для кого, имели успех. Когда же успех этот достигался, они делались предметом самой жгучей зависти, целью всех интриг, всевозможных подкопов; если после нескольких лет такой мучительной жизни властелин, в виде милости, давал им право лишить себя жизни, вместо мучительной публичной казни, они могли считать это благоприятным исходом. Успех человека в жизни был возможен только в организованном обществе; герои составляли для него эту организацию, и он боготворил героев. Но лишь только союз составлялся, он оказывался союзом, где каждый мучил всех и все каждого. Невидимая железная рука стиснула всех, и они не могли вырваться из этих тисков. Чтобы избавиться от тирании, оставалось одно: делаться завоевателями; а завоевания водворяли тем более тяжкую тиранию, чем чаще они повторялись. Стоял стон по всему лицу земли, всюду слышались вздохи и плач. Безотрадная апатия овладевала людьми, на труд у них не подымались руки, и пустела земля, и вымирали племена, и побежденные и победители одинаково влачились в грязи бедности и злополучия.
Горько разочаровался человек в своем обожании геройства и с отчаянием в сердце искал нового исхода. Тогда перед ним явились восторженные люди, великие проповедники и увлекали его: «Вы загнаны, унылы и уничтожены, – говорили они людям, – руки у вас не подымаются на труд, и жизнь вам не мила; все вы давите друг друга – каждый задавлен всеми, и все давят каждого. Может ли быть иначе? посмотрите, кому вы служите, перед кем вы поклоняетесь? Вы служите таким же людям, как и вы, и эти люди полны ненасытного злоумышления против вас; вы даете им власть, а они думают только о том, как бы употребить эту власть для своей прихоти и корысти. Не людям должны вы служить, а богам. Боги сильнее ваших владык, и им не нужно вашей корысти; они одинаково возвышаются над всеми вами, и все вы перед ними равны. Ваши владыки, ваши судьи не могут быть справедливы; это судьи пристрастные и подкупленные, они судят в свою пользу и отбирают для своей корысти. Только боги могут быть справедливы по отношению к вам, потому что перед их лицом вы все одинаковы. Служите богам, поклоняйтесь им, и между вами будет мир, любовь и счастье, потому что над вами будет суд нелицеприятный, и этот суд не даст слабого в обиду сильному; в угоду им и преклоняясь перед их недосягаемым величием, сильные будут употреблять свою силу не для своей корысти, а на благо вам. Мы служители богов, мы их вдохновенные проповедники и пророки; смотрите же, каковы мы: мы всем говорим правду в глаза, мы не боимся вашей силы, и нет между вами власти страшной для нас». Они везде говорили без страха, клеймили порочную силу, и власти ополчались на них; но, среди мучений и пыток и лицом к лицу поставленные со смертью, они восторженно повторяли все те же речи, и народ с удивлением и благоговением внимал им. «О, если бы расплодились между нами эти люди, – повторял народ, – наша жизнь пошла бы совсем другой чередой; посмотрите, как они бескорыстны: им ничего не нужно, они ходят нагие, они едят самую простую пищу, они равнодушны ко всем благам. Если кому-нибудь можно вверить суд над нами, то этим людям; их суд будет нелицеприятен, и сильные и бессильные перед ними равны, потому что им ни от кого ничего не надо; всю жизнь они посвящают божеству и для его славы они готовы отказаться от всего и принять смерть. Водворим же между собою царство божества, между нами будет мир и любовь; придет конец нашему унынию, и спокойная, светлая радость будет вечно царить в нашем сердце». Ополчились люди с энтузиазмом на водворение царства божества. Они поощряли друг друга на страдание и на смерть мученическую. «Страдайте, выносите все гонения, – повторяли они, – страдать вам придется годы, и после этого человечество будет счастливо миллионы лет». Сравните поэтов, воспевавших геройство, и восторженных проповедников религий, и вы поймете разницу между этими двумя родами энтузиазма. Поэзия увлекательна, прелестна, но это увлекательная сказка, а что может быть серьезнее религии; если что-нибудь наполняет благоговейным трепетом вашу душу, вы называете это святым. Как в былые времена для геройства, так теперь, для водворения царства божества, люди шли толпами на страдание и смерть. Но по мере того, как это страстно призываемое царство начинало водворяться, людям начинало делаться ясно, к чему оно приводило. Не боги царили, а их жрецы, и чем выше народы ставили божество, тем более жрецы требовали от них жертв и поклонения. Они требовали, чтобы люди естественные свои мучения усугубляли искусственными. Еще в больших размерах, чем воины, они овладевали и землею и людьми и всеми источниками их благосостояния. «Не для земных благ должны вы жить, – говорили они людям, – а для царства небесного; чем более вы будете переносить для этого лишений, тем большая вас ждет за это награда. Живите же в трудах, посте и молитве, а все свое имущество, все, что вы создадите этими трудами, отдавайте храмам, для божества вы должны жертвовать и своим добром, и своей жизнию, и своим телом». Самые грубые, грозные и заносчивые герои никогда не говорили таким языком, каким теперь говорили жрецы; никогда они не решались порабощение человеческое доводить до таких пределов. Герои насиловали людей, а жрецы уродовали их душу до глубочайших ее корней. Имущие и сильные передавали храмам свое имущество и свою власть; красивые женщины приходили в храмы и предавали свое тело на прелюбодеяние, ради служения божеству; родители приносили им в жертву своих детей; население всею своею массою презирало благосостояние и труд. Не сеять, не жать, жить как птицы небесные, поститься и нищенствовать – вот к чему оно стремилось. Герои плодили гаремы, жрецы плодили монастыри аскетов, весталок. Все должны были влачить жизнь лишений и страдания, и все это для немногих, управляющих и главенствующих, а эти главенствующие должны были быть образцами суровости нравов и аскетизма. Места их были предметом ожесточенной зависти и борьбы, и зависть эта непременно настаивала на исполнении правила. Вот почему места эти постоянно доставались суровым, мрачным старикам, годы и годы упражнявшимся в искусстве подавлять в человеческих душах всякую искру радости и жизни. Царило такое олицетворение подозрительности, которому тирания героев не могла служить и тенью. Совершая величайшие жестокости, они со слезами на глазах возводили взоры к небу и просили его оказать милосердие приносимой ему жертве.
