Михаил Зуев-Ордынец - Всемирный следопыт, 1929 № 09
Анукуль приходил домой поздно, а за последний месяц стал приходить совсем ночью. Шашибушан терялся в догадках. Не похоже на Анукуля, чтобы он пьянствовал. Да и деньги он приносит домой целиком. Пробовал Шашибушан спросить сына, но тот угрюмо отмалчивался. Шашибушан испытывал смутное беспокойство и пробовал даже следить за Анукулем, да разве угоняться старым ногам за молодыми…
* * *
Филипс помнил слова губернатора:
«Ваши агенты ничего не делают, да и вы сами тоже. Извольте переловить эту проклятую организацию».
На другой день после разговора с губернатором Филипс жестоко распекал своих помощников. Те передали головомойку ниже, и постепенно она обошла всех служащих, не исключая и швейцара. Агенты-англичане всполошились, засуетились. Но на них мало надеялся Филипс. Агент-европеец хорош для раскрытия уголовного преступления, но в данном случае он бесполезен. У Филипса были два агента-индуса, он отдельно поговорил с ними и пообещал им крупную награду в случае успеха.
Началась упорная слежка.
Ворота распахнулись и оттуда, окруженный облаками пыли, вылетел автомобиль…Шли недели. Ежедневно губернатор нетерпеливо выслушивал доклады и досадливо махал рукой:
— Что вы меня кормите обещаниями! Дайте конкретный результат вашей работы.
Филипс краснел, бледнел, но молчал.
Однажды губернатор после обычного, доклада, в котором Филипс как обычно утешал его «верными следами», сказал с нескрываемой насмешкой:
— Куда девалась ваша энергия? Похоже, что вы сильно устали. Я думаю, вам будет полезен перевод на более легкую работу.
Филипс великолепно понял смысл этих слов. Губернатор предупреждал, что дальнейшее пребывание Филипса на почетном и прибыльном месте начальника полиции всецело зависит от раскрытия этой проклятой организации.
И вечером Филипс с тоской выпытывал у агента-индуса:
— Значит, никаких следов? Плохо. Может быть ты замечал какие-нибудь собрания? Нет? Плохо…
Однажды агент пришел к Филипсу в неурочное время, прошел прямо в кабинет и сказал коротко:
— Нашел.
Филипс вскочил с кресла и запер двери. С час он беседовал с агентом. Потом индус ушел, и Филипс пробежал пальцами по клавиатуре звонков во все отделения своей канцелярии. Звонки были настойчивы и требовали от помощников немедленной явки. Все собрались тотчас же, и Филипс, стараясь казаться спокойным, сообщил:
— Нити в наших руках, господа!
Приказ: «К девяти всем быть в канцелярии с оружием; экспедицией руководит сам Филипс». Ответ: «Будет сделано, сэр…»
К девяти все были в сборе. В десять выступили. В одиннадцать подошли к загородному саду. Но в самый решительный момент, когда, казалось, все дело было в шляпе, из глубины сада вдруг послышался резкий предупреждающий свист. Филипс вздрогнул, хрипло крикнул:
— Вперед!
Сад наполнился криками и треском револьверных выстрелов. Но ночь выдалась темная, сад был густой, а стрелять наудачу полицейские не решались из опасения перебить своих. Когда все утихло, Филипс мог созерцать свою жалкую добычу: трое были захвачены живьем, один убит и один ранен. Раненый хрипел, изо рта у него текла струйка крови; ясно было, что он не доживет до утра.
Но Филипс сделал вид, что он очень доволен результатами своего похода, и громко сказал, указывая на арестованных:
— Главари ликвидированы.
И хотя все знали, что это не так, что арестованные — мальчики лет по двадцати — не могут быть главарями, но тоже сделали веселые лица и начали поздравлять Филипса. Этот самообман был выгоден всем.
В эту ночь напрасно ждал Шашибушан сына. Думал, что подвернулась спешная работа, что к утру придет Анукуль, но встал мутный, зеленый рассвет, а Анукуля все не было. Шашибушан пошел в порт. И там торопливо (нельзя долго отрываться от работы) высокий худой грузчик сказал ему, что Анукуль больше не будет работать в порту, потому что он вздумал бунтовать и его поймали.
Шашибушан остолбенел. Анукуль? Бунтовать? Не может этого быть!.. Но все торопились, бежали, и никто не хотел рассказать ему подробно о сыне. Тогда Шашибушан решил найти Анукуля, расспросить его и выяснить эту чудовищную ошибку. Шашибушан знал, где надо искать его: низко опустив голову, он шел прямо к тюрьме. Старика прогнали от ворот, он подошел опять, и снова его отогнали. Тогда Шашибушан вернулся в порт и, дождавшись конца работы, повел двух грузчиков в харчевню и там узнал от них, что ошибки здесь не было, что Анукуль действительно бунтовал, что проклятые полицейские поймали его и теперь, наверное, убьют. Шашибушан вздрагивал и в муке кривил сморщенное лицо, но как ни старался разуверить себя, ужасная мысль в его мозгу все росла, крепла и превращалась в уверенность: «Анукуля убьют»…
На другой день Шашибушан опять пошел к тюрьме. И опять его не пустили, сказав, что Анукуля сейчас судят. И еще ему сказали, что он напрасно бьет свои старые ноги, потому что по закону человек, глядящий в лицо смерти, не должен видеться ни с кем. Шашибушан выслушал, кивая головой, и тусклым, безжизненным голосом попросил у привратника разрешения посидеть у ворот тюрьмы до конца суда.
— Хоть до вечера сиди, — ответил привратник.
Шашибушан сел прямо на землю на самом солнцепеке и застыл, уронив на грудь седую голову. Он не умел плакать, но сейчас не мог сдержать слез, и они крупным жемчугом прыгали по его бороде. Ломая пальцы, со смертной тоской глядел он на тюрьму. И такими страдальческими были его глаза, что проходивший мимо незнакомый индус тихо сказал своему спутнику:
— Это отец арестанта. И, наверное, сын приговорен к смерти.
Наконец ворота тюрьмы распахнулись, и оттуда, окруженный облаком накаленной белой пыли и бензинной вони, вылетел автомобиль. В нем сидели три офицера. Автомобиль исчез. Привратник безжалостно и привычно сказал Шашибушану, что эти три офицера только что кончили судить бунтовщиков и приговорили всех троих — Хуркумара, Нибарона и Анукуля — к смерти…
Привратник запер ворота и захлопнул окошечко. Шашибушан бегом бросился к губернатору. Он знал, что это всесильный человек. Дорогой Шашибушан потерял одну туфлю, но не остановился поднять ее. Заплаканный и запыхавшийся, он подбежал к калитке губернаторского дома, но его остановил часовой. Он преградил Шашибушану штыком дорогу и спросил:
— Что нужно?
Шашибушан торопливо и несвязно стал говорить, что ему спешно надо видеть губернатора. Необходимо видеть… Сегодня… Вот сейчас… Часовой терпеливо выслушал Шашибушана и равнодушно объяснил, что с такими делами к губернатору через эти ворота не ходят, а надо обогнуть квартал и итти с переднего хода. Шашибушан побежал вокруг сада. Железная ограда казалась нескончаемой. У Шашибушана от бега нестерпимо ныл бок. Вот наконец угол. Шашибушан передохнул секунду и опять побежал. Добежав до переднего входа, он промчался мимо ошеломленного швейцара и очутился в большой комнате. Хотя до сих пор он ни разу не был в губернаторском доме, но знал из рассказов Бени, что губернатор днем находится за дверью, украшенной тяжелыми бархатными портьерами. Не глядя ни на кого, Шашибушан пошел прямо к двери. Сидевший перед дверью за столом рыжий секретарь попытался остановить его, но Шашибушан отстранил секретаря и шагнул в кабинет.
Губернатор был не один. Перед ним стоял Филипс, держа в руке подписанный приговор. Они весело по-дружески разговаривали — от недавней размолвки не осталось и следа. Шашибушан подбежал к столу и кинулся ниц перед губернатором. Вслед за Шашибушаном в кабинет вбежал секретарь и остановился посреди комнаты, не зная что делать. Губернатор встал с кресла, отступил шаг назад и тихим, полным изумления голосом спросил секретаря:
— Что это значит, сэр?
Его слова были покрыты воющим криком Шашибушана. Губернатор внимательно осмотрел распростертого перед ним старика и еще раз спросил секретаря:
— Что нужно этому человеку?
Филипс, понявший Шашибушана, тихо пояснил с угодливой улыбкой:
— Это отец одного из преступников, сэр. Он просит о помиловании осужденного сына.
Губернатор сел в кресло. Помолчав, он обратился к Филипсу:
— Скажите ему, чтобы он встал.
Филипс перевел. Шашибушан покорно исполнил приказание и встал, пришибленный, жалкий, с заплаканным лицом.
Губернатор сказал:
— Переведите ему, что я его очень жалею, но не могу помиловать его сына, потому что я — не закон. Пусть он не просит, скажите ему — это невозможно. Я сам отец и вполне понимаю его, но закон выше меня, и я не могу…
Губернатор твердо помнил телеграмму, предписывавшую «радикальную ликвидацию организации».
Секретарь и Филипс подхватили старика под руки…Когда Филипс кончил переводить, старик опять с плачем бросился в ноги губернатору. Секретарь и Филипс подхватили Шашибушана под руки. По кабинету и приемной они вели его осторожно, словно он был стеклянный. В передней же Филипс грубо бросил его на скамейку и прошипел испуганному швейцару:
