Алексей Бердников - Жидков, или о смысле дивных роз, киселе и переживаниях одной человеческой души
И, стало быть, и так писать не стыд.
Где в языке приязливость, уместность?
Поэт -- бандитствующий индивид,
Или -- ничтожество, одна известность... "
Тут вы еще подкрутите фитиль:
"А стих! А форма! А язык! А стиль!"
О форме тетя скажет вам по форме,
Что "дело тут совсем не в языке,
А в том, что все нуждаются в прокорме.
И даже с типуном на языке
Теперь поют, и в милицейской форме
Теперь поют, и что на языке
У всех -- будь женщина или мужчина -
Стихотворение, как матерщина".
Очки наденет и возьмет тетрадь
Чтобы прочесть свои шестнадцать строчек.
Там все как в заповеди "не украдь",
На месте знаки запятых и точек.
Там слов организованная рать
Пленяет сердце в вас без проволочек.
Вы брякнете, повержены, тихи:
"Изрядные, изрядные стихи!
Как? По заказу? Иль по вдохновенью?"
И молвит вам смутясь: "Какой заказ!
Верней сказать вам -- для отдохновенью.
А вдохновенье -- что мне за указ!
Так ждать его мне нет обыкновенью.
Как за перо возьмусь -- тотчас экстаз.
А отложу перо -- и нет экстазу.
А чтоб иначе -- не было ни разу.
Однако, вы зачем-то ведь пришли?"
-- Да нет, я на минуту, так... по делу...
-- Так что же вы? Едва ведь не ушли!
Уж я вас заболтала до пределу...
Так в чем же дело? -- Да... видите ли...
(Но бегают глаза у вас по телу,
И вы готовы провалиться в пол
На полный рост или хотя бы -- впол).
КОЩУНСТВЕННЫЙ НЕДОРОСЛЬ
Не Тетушкой сложился ритуал:
Кто б ни пришел хоть по какому делу,
Знай смотрит на мою хариту ал,
Глаза в смущенье шастают по телу -
Кто им дурных советов надавал? -
Пока она не спросит: "Вы -- по делу?"
И слышит неуверенный ответ:
"Да! Тыщу раз... или... вернее, нет!"
"Ну, дело иль не дело -- видьте сами!" -
И вот в ступицу поступает сок
Слюнных желез в толченье с словесами.
Иной раз тенорок, а то -- басок
Нас тешит подлинными чудесами,
Где правды только что на волосок -
В речах и в позах -- никакого толка,
Зато апломбу -- зашибись и только!
И Тетушка их слушает, дивясь
Тому, как нескладнехонько выходит,
Как, мыслями тошнехонько давясь,
Из положенья плохонько выходит
Суровый гость. Она: "Постойте, князь!"
(Иль: "Погоди, товарищ! ") -- ведь выходит,
Над вашей лжой задуматься когда,
То мой племянник... " -- Тысячу раз да!
Вернее -- нет... иль сами посудите...
Давайте по порядочку: ваш брат
Павел Михайлыч, стойте... погодите...
Не прерывайте... я уж сам не рад,
Что рот открыл... А впрочем... последите.
Каким им выведен отец! Пират!
И вертопрах! И нигилист! Ведь странно,
Что в воине нет мужества ни грана.
А где же страсть к отчизне? Где любовь
К миропорядку, лучшему в подлунной?
Ведь ежели вчитаться -- стынет кровь!
Ведь хуже ж балалайки однострунной:
Трень-брень! -- ведь это же не в глаз, а в бровь!
Скажите, братец ваш... золоторунный...
Не мог быть... нет, он не искариот?
Он... наш был человек? Был патриот? -
-- Что, что?! -- воскликнет тетушка Ирина. -
Должно быть, я ослышалась! Ах, нет!
Мой братец был отменный молодчина,
Герой, каких досель не видел свет,
При том при всем отчаянный мужчина,
Любивший родину, сомненья нет!
Так при оценке дорогого братца
Вам на меня всех лучше опираться.
Узнав о нападении на нас,
Пробормотал он: "Дня здесь не останусь.
На сборный пункт я побреду тотчас.
Там, если надо, ночевать останусь.
Ах, Ольга, вот уж радость-то для нас:
Ведь так, пожалуй, я с тобой расстанусь.
Мне станет смерть желанная жена,
А бронь и на понюх мне не нужна.
Вот и прекрасненько! И повоюем!
С кем? С Гитлером? Чудесненько, ей-ей!
Мир -- хижинам! Война -- дворцам! Ату им!
Чужого не желай! Свое -- жалей!
Вотрем землицу эту нам, а ту -- им.
Мир на земле, а в волосах елей!" -
Сказавши так, он отошел в пункт сбора,
Добавив, что теперь придет не скоро.
-- Но не хотите ль вы сказать, что брат
Ваш жаждал гибели всерьез и скорой?
-- Нет, просто за отчизну он был рад
Отдать ту жизнь, несчастлив был в которой.
Оно конечно -- Ольга -- сущий клад.
К тому ж, он очень увлекался Флорой,
Ну и -- Помоной... -- Имена двух дам?
-- Нет: по полям скучал и по садам. -
-- Он подлинный был друг своей отчизне! -
Вскричал на это, как безумный, гость.
-- И, зная истинную цену жизни,
Он воспитал в себе святую злость.
А в наше время размазни и слизни
Ее, как шляпу, вешают на гвоздь,
Смотря в глаза! Да им и дело в шляпе!
И сын такое написал о папе!
Тут Тетушка, подняв горе глаза,
Промолвила: "Увы, мой бледный юнош!
Кем не однажды пролита слеза!
Позвольте, я затем и строй пою наш,
Чтоб в том ему не смыслить ни аза!
Ну что вы гладите по острию нож!
Быть может, чаю вам еще налить? "
Но грустно гость в ответ: "Душа болить
Сносить кощунственную точку зренья
На всех нас, как на юмора предмет..."
-- Ах, что вы, это ведь не из презренья!
В том есть немало времени примет...
-- Да ваш племянник и вне подозренья.
Вот только б не наделал больших бед...
-- Каких же бед? Не поняла немного...
О чем вы? Поясните, ради Бога!
-- Вы понимаете, есть некий стиль
Быть в наше время "гомо социалис",
Все остальное ерунда и гиль.
Так вот. Как бы они не отказались
Принять на веру этот странный "штиль",
Не заключив о нем, что "аморалис".
-- Но он отнюдь не враг, не диссидент...
-- Но стих его содержит... прецедент.
-- Усвоенный им "штиль" не больно ловок, -
Прервала гостя Тетушка сейчас, -
Но не содержит никаких уловок,
Направленных на разоренье масс...
-- Но в нем такая пропасть подтасовок!
Взревел уж гость. -- Я вам повем зараз:
Где он берет столь женщин озверелых
И пишет! Где он только усмотрел их!
Не может мать столь зверьей бабой быть!
-- Мать никогда другою не бывала!
-- Не может женщина волчицей выть!
-- На памяти моей она вывала!
-- Не станет сына мать до крови бить!
-- Представьте все-таки: она бивала!
-- Так что ж она -- крутее кипятка?
-- Отнюдь! Она прекрасна и кротка!
-- Как может быть она небесный ангел
При жутком обращении с детьми!?
-- Да мой племянничек-то бес, не ангел, -
Сказала Тетушка, -- вот черт возьми!
Не Пушкин, сукин сын Дантес, не ангел,
А кое-что похуже, в толк возьми,
Товарищ! (если с князем: "Вот в чем дело,
Князь! Что вы смотрите остервенело?").
В душе он, видите ль, аристократ,
А внешне скромен и благовоспитан, -
Да нам-то что с того? Покойный брат
Следил, чтобы, премудростью напитан,
Не стал он, Бога ради, как Сократ
И приобрел чтоб пролетарский вид он.
Но вы представьте: этот эрудит
Не метит в враны! В соколы глядит!
Какой-то Датский принц, какой-то Гамлет,
Носящийся с отравленным отцом,
Которого сковал не по годам лед,
И в собеседованьях с мертвецом
Он черпает подпору... Сколько вам лет?
Вам за шестьсят? Двенадцать и с концом!
В двенадцать лет кто не бывал принц Датский?
Бесспорно, взрослый вид, но ум -- дурацкий!
Вы приведете веский аргумент,
Что в этом возрасте или чуть позже
Дивизией командовал Дик Сэнд
И кораблем Гайдар -- но те ли дрожжи?
И наши дети пьют уже абсент!
Чем беспомощней -- тем для нас дороже!
И выклик наш: "Ах, вырастешь когда ж?!!" -
Поверьте, просто выспренная блажь!
Блаженны, кто детей за ручку водят
До самой старости последних сих,
От них же искусительство отводят,
Их думать приучив от сих до сих, -
А чуть ребенок взросл -- его уж содят! -
Ну нет, избави Бог несчастий сих!
Пока есть дяди из кремня и стали -
Не надо, чтобы дети вырастали!
-- Но вы в ошибке! -- восклицает гость, -
Ведь метод проб, ошибок и попыток -
Он щуп и знамя! Палица и трость!
Вы правы, что избави Бог от пыток!
Но в остальном всем -- как собаке кость
Весьма полезен трудностей избыток!
Так тяжкий млат дробит стеклохрусталь,
Зато кует, как говорится, сталь! -
-- Ах, ничегошеньки-то не кует он!
Но огрубляет норов молодой, -
Сказала Тетушка, -- вам через год он!
К лицу ль, скажите, деве молодой
Боксировать с мужчиной? Ведь убьет он!
Что до Антоши, то большой бедой
Была нам смерть отца в войне кровавой
И материнский суд, куда как правый!
Отец наш умер на войне, а мать
Сошла с ума от пытки неустройством.
Вольны вы выдумки не принимать
И гибель на войне считать геройством, -
Ну да, вы в полном праве полагать,
Что вы с героем состоите свойством,
Заботами лишь коего страна
Россия и Европа спасена.
Да, это он в армейском полушубке
Прошел Европу из конца в конец,
Спас вас и вашу дочь от душегубки,
И вы вот живы, ну а он -- мертвец.
