Максим Кантор - Сетевые публикации
Тем более что другой идеи не осталось: социалистическую-то отменили. В начале прошлого века Освальд Шпенглер сформулировал дилемму, стоящую перед миром, так: «Пруссачество или социализм?» Сам он был на стороне пруссачества, то есть национальной традиции, а социализм он считал разрушительным явлением. В 30-е годы мир большинством голосов выбрал «пруссачество». Кое-кто ратовал за социализм, но — попробовали делиться, и делиться никому не понравилось. Потом этот выбор «пруссачества» несколько скорректировали, но пафос сохранился и сегодня. И сегодня феномен «пруссачества» расцвел опять.
Не социалистическую идею убили — убили саму идею социума. Гражданская война возникает как субститут идеи социума. Отсутствует социум — появляется гражданская война. Это просто.
Профессор поправляет пенсне (22.05.2011)
Фон Триер попросил прощения у тех, кого задели его слова о Гитлере, но было поздно: совет директоров Каннского фестиваля объявил его персоной нон грата
Неудачная шутка (ничего себе шутка. — М. К.) на Каннском фестивале и последовавшее отлучение шутника от культурного общества — все это смотрится из России странно. Как раз в стране, победившей фашизм, осудить человека за симпатию к Гитлеру — не получится. Не столь давно я по наивности ввязался в полемику по поводу того, был ли фашизм по-настоящему страшен, или же можно считать (цитирую дословно) лагеря Освенцима санаторием по сравнению с ГУЛАГом. Надо сказать, что просвещенное общество меня освистало — мне как дважды два дали понять, что по сравнению с преступлениями большевиков нацистские акции бледнеют. Холокост давно не считается привилегией евреев, фашизм и нацизм уже лидерами в преступлениях не являются, коль скоро есть украинский Голодомор, массовые убийства и геноцид считаются практикой многих стран. Мне доказывали, что в сталинских лагерях погибло больше народу, чем во всей фашистской мясорубке. Фактически это не так — но поскольку чтение источников затруднено, а чтение газетных статей приветствуется — мнение сложилось. Это мнение является профашистским в том смысле, что преступлениям фашизма в понимании истории XX века отводится второстепенное место. Мало этого. Вы не найдете сегодня в Москве ни одного книжного магазина, в котором несколько шкафов не было бы посвящено доблести СС-ваффен, сложной фигуре Гитлера и трагической судьбе идеи фашизма. Это вовсе не преувеличение, это факт.
Изданы роскошные иллюстрированные тома (например, автор летописи войск СС Вольфганг Акунов) о деятельности и героической борьбе дивизий СС — с фотографиями, комбинированной подачей документов. Разумеется, в истории дивизии «Викинг» не упоминается, как ее бойцы вместе с айнзатцкомандой сжигали заживо мирное население русских деревень — но зато рассказывается о том, что в планы викингов входило освободить несчастную славянскую землю от идеологии евреев. Издана книжка некоего историка Пруссакова о Гитлере, которая заканчивается пассажем о том, что подлинная правда станет скоро ясна всем и время фюрера еще придет. Стало совершенно заурядным явлением обсуждение книг Суворова, из которых следует, что Гитлер является жертвой стратегии сталинизма, и не будь провокаций Ленина, не было бы ни Майданека, ни Бухенвальда.
В таком контексте безобидное заявление режиссера фон Триера, что он, дескать, понимает Гитлера и понимает, каково пришлось нацистам, — выглядит совершенно обыденно. Режиссер не сказал ничего такого, что не утверждалось бы сегодня на каждом шагу.
Фактически в цивилизованном мире в последние десятилетия акцент в исторической оценке минувшего века был смещен. Произошло это помимо выдающихся трудов крупнейших мыслителей и историков (Тойнби, Сартра, Хобсбаума, Рассела), но благодаря малозаметной поначалу возне на периферии исторической науки. Там Суворов, здесь Пруссаков, там воспоминания Гудериана, здесь мемуары Шелленберга. И постепенно сформировалось якобы фундированная — а на самом деле лишенная документальной базы — картина XX столетия. И в этой новой картине с фашизма снята вина — она целиком переложена на Россию, на коммунистический режим, на Октябрьскую революцию. Это не историческая, разумеется, посылка, а сугубо политическая. Очевидно, что события последних десятилетий потребовали новой идеологии — у новой идеологии оказались свои маленькие, но прыткие историки.
Ни один крупный историк никогда, ни под каким видом не опубликовал бы это утверждение, не подписался бы под такой доктриной. И прежде всего потому, что история фашизма уводит исследователя очень далеко — в XIX век, к Вагнеру и Ницше, затем к Хьюстону Чемберлену, Мориаку, Карлейлю, к Аксион Франсез и так далее. Дело не только в грабительском Версальском договоре, спровоцировавшем нацию. Приход Гитлера был подготовлен многолетней историей европейской мысли, — а то, что этот дискурс понятен, мы видим сегодня. Однако потребности видеть историю столетия нет — задача дня важнее: требовалось так убедительно заклеймить коммунизм, что оправдание фашизма вышло как бы само собой.
И в этом новом беспамятном мире решение кинематографистов осудить коллегу за понимание Гитлера выглядит старомодно и наивно. Так, вероятно, пожилой профессор мог бы советовать свой внучке не давать поцелуя без любви — плохо представляя себе, как подростки нынче проводят свой досуг.
Странноприимный дом как способ выжить. Всем нам (02.10.2011)
В Москве 24 сентября 2011 года снесли приют Общества сестер матери Терезы, приют для оставленных детей с пороками развития и бомжей, — дом расположен по адресу: ул. 3-я Парковая, д. 44, стр. 1. Общая площадь дома 129 м2, имеется пристройка — еще около 200 м2.
То есть произошло следующее: на фоне необъятных хором, возведенных чиновным ворьем, именно детский приют с неправильно оформленным чем-то — именно приют вызвал желание разобраться. И снесли именно приют, а не тысячи краденных метров вилл с золотыми унитазами. В это же самое время на сайте с говорящим названием «Сноб» невежественный журналист опубликовал эссе против ненавистного ему Маркса, фамильярно именуя автора «Капитала» Карлушей, а десятки невежественных болванов невежде аплодировали: ах, хорошо сказал! На снос приюта реакций маловато — зачем личности сострадание нищим? — зато осуждение коллективных заблуждений у нас в чести. Принято как аксиома, что коллективные утопии — это зло, а развитие общества осуществляется через соревновательное самоутверждение личности. Так совпало, что в это же самое время я сел писать текст с предложением возвести в Москве странноприимный дом. Пока писал, выяснилось, что странноприимные дома в Москве не жалуют. Тем не менее я публикую данный текст с твердым убеждением, что только и именно осуществление этого плана может дать импульс жизни умирающему русскому обществу.
Почему общество умирает?Умирает общество потому, что коллективная память стерлась за ненадобностью: на стройках капитализма мы забыли о том, что все мы смертны и надо успеть помочь ближнему, который, в свою очередь, поможет твоему потомству. Мы живем так, словно нашим внукам не понадобится кусок хлеба и глоток воды. Мы не успеваем дать, но каждый день успеваем отобрать. Возведенный в статус идеала принцип соревнования и победы сильнейшего напрочь вытеснил из общественного сознания то, что победа над себе подобными не является общественным идеалом. Нет, совсем наоборот! Эта мораль — «Умри ты сегодня, а я завтра», «Пусть всё достанется победителю» — есть мораль блатарей, многократно описанная в мемуарах выживших заключенных концлагерей. Даже в условиях общей беды мораль блатаря «Умри ты сегодня, а я завтра» оказывалась сильнее элементарного сострадания, простейшего инстинкта общественного самосохранения: если мы не поможем слабому, то и нам, и нашим детям никто не поможет.
Сегодня блатная мораль украшена якобы непререкаемой логикой рынка — как же: светлейшие умы человечества доказали, что равенство до добра не доведет, даешь неравенство! — и никому в голову не приходит, что логика эта не абсолютна. Рынок совсем не является идеалом общественного развития, напротив: рынок — это место, где побеждает хитрый, злой, лживый. Рынок — это место, где покупателя обвесят и обманут. Но прежде всего общество, назвавшее рынок идеалом, обмануло само себя. Общество до той поры является обществом — пока оно организовано так, чтобы помогать и давать, а не унижать и отбирать. Требуется помогать одиноким и старым, больным и лишенным крова, сиротам и калекам, детям и младенцам. Не давать из милости, дабы замолить грехи, — пресловутую «церковную десятину», налог на совесть, — но давать в первую очередь, и только во вторую — брать. Пока те, кто не может выжить без помощи, искомую помощь обретают — скопление людей в городах и селах можно именовать обществом и государством. Государство существует, чтобы защищать людей, а вовсе не затем, чтобы их использовать.
