Филипп Грибанов - Ну ты же мужчина!, или МеЖполовые парадоксы
— А вам что надо?
— А нам надо деепричастие. Деепричастие, понимаете?
Взгляд вдаль, губа закушена, рука крутит пуговицы.
— «Написать?»
Мимо.
— А не глагол ли это совершенного вида?
Начинает капризничать:
— Да откуда я знаю?
— Ну, извините, — говорю и делаю ручкой.
— Нет, постойте! Мне самой стало интересно!
— Забавно, не правда ли? — говорю я не без злорадства. — Вы останавливаетесь по прихоти совершенно незнакомого человека, старательно ищите слово, которого не знаете и которого вообще, к вашему сведению, нет в русском языке, и вы не хотите отпускать этого человека! — но если бы я задал куда более легкий вопрос: «Как ваше имя?», то вы бы мне вряд ли ответили, хотя уж это-то вы знаете наверняка.
— Ну да… — промямлила она и образцово покраснела.
Следующая мишень. Видок: короткая мальчиковая стрижка, синюшно-фиолетовые губы, траурный балахон, джинсы, подвергнутые варварскому шрамированию, бутылка пива в руке и откровенно неженственная походка. О, эту братию мы все хорошо знаем. С июля сорок третьего бродят среди нас обрусевшие бедолаги из немецкой четвертой танковой армии, разбитой на Курской дуге. Ходят, сверкая металлическими осколками, застрявшими в носах, губах, ушах, бровях. Да, жестокая была сеча! Командовал ими кавалер Рыцарского креста с дубовыми ветвями и мечами генерал-полковник Герман Гот — был такой перец в гитлеровском вермахте. Вот теперь их так на Руси и величают — готами.
— Девушка, а как будет деепричастие несовершенного вида от глагола «писать»?
Реагирует быстро:
— Еще раз и по-русски!
Исполняю желание:
— Девушка, а как будет деепричастие несовершенного вида от глагола «писать»?
— «ПИсать»! — радостно припечатывает она, смещая ударение на первый слог. Делов-то…
— Хм. А вы знаете, что такое деепричастие?
— Ну да.
— Охотно верю. Давайте тогда по аналогии. Вот есть глагол несовершенного вида «Идти», так?
— Так.
— Соответствующее деепричастие от этого глагола будет… — Вешаю паузу.
— Как?
— «Идя», верно?
— Я так и подумала.
— Например, «Идя по улице, я докопался до вас с дурацким вопросом», так?
— Гы-гы-гы! Ну, так.
— Тогда как по этой самой аналогии должно выглядеть деепричастие от глагола «писать?»
Заскрипели жернова.
— «Писая?» — наконец предлагает вариант девушка.
— «Писая шариковой ручкой, я порвал страницу тетради» — так, получается?
— Нет, что-то не то… «ПисЯ»? Ну да — «писЯ!»
— Слушайте, девушка, — меняю я тему и показываю на ее пирсинг. — Вот вы понасовали себе гвоздей в лицо. А вы в курсе, что если вы попадете в сильное электромагнитное поле, например под линией высоковольтных передач, то вас может ударить индукционным током?
— Ты че, типа сумничал? — процедил мне в ответ вояка из армии генерала Гота. — Ладно, ауфвидерзеен, я спешу…
Входе дальнейшего опроса оказалось, что вариант «писЯ» наиболее комфортен для восприятия большинства. «ПисЯ» была на вершине хит-парада. Да и вообще, девушки за редчайшими исключениями с удовольствием составляли нам компанию в исследовательской работе, знакомились, иногда задерживаясь с нами до получаса без столь привычного нам жеманства и доведенного до автоматизма «некания». КПД наших подходов подскочил до облаков. Однако при этом дамы продолжали демонстрировать полнейшую. катастрофу в знании основ русского языка. Само слово «деепричастие» заставало их врасплох.
Тогда мы решили зайти с другого конца. Мы подходили и спрашивали:
— Девушка, а что такое «писЯ»?
— Что-о-о?
— Не деепричастие ли это от глагола «писать?»
— Эээ…
— Девушка, а что такое «писЯ»?
— Хи-хи-хи! Фу, как пошло!
— Ну да, — говорю, — это же «пИся» по-французски, с ударением на последний слог.
Но самое интересное произошло дальше.
— Девушка, как будет деепричастие несовершенного вида от глагола «писать»?
А девчонка, надо сказать, просто красавица. Испанского такого яркого типа. Молоденькая еще совсем, но в чертах и пластике движений уже проступило знамение неотвратимой мужской погибели, массового падежа секачей, я бы даже сказал. Года через три она будет носить ожерелье из пронзенных сердец. Разговорились, познакомились. С деепричастием дело тоже не идет, хотя по идее должна быть в хорошей форме перед выпускными экзаменами в школе. Разговор наш медленно дрейфует от языковых тем к более привычным. Лишь изредка она спохватывается: «Блин, ну все-таки — как это будет?» Время — полпервого ночи.
— Настенька, — предлагаем. — А пойдем к нам?
— Зачем это?
— Посидим, кофе попьем, до истины с деепричастием докопаемся. Пойдем!
Думает, испытующе разглядывает наши честные рожи.
— А что будем потом делать? А вдруг вы уснете?
— Ну уснем, так уснем.
— Так а зачем тогда к вам идти, если все равно спать будете?
Тут мы не выдержали и расхохотались, будя жителей округи.
Через десять минут мы втроем были у меня.
Еще раз пробегитесь по завязке сюжета, уважаемые наши читатели и читательницы, еще раз вникните в это. Глубокая ночь, два здоровых поддатых лба останавливают вполне интеллигентную девушку на улице, что-то мычат про какое-то деепричастие, через полчаса приглашают в гости. Можно ли с позиций привычного вообразить себе ситуацию более безнадежную? Трезво рассуждая, нас надо было тут же послать на эту самую заветную писю. По идее…
Но она просто поверила нам и пошла с нами. Не обратила внимания на то, что поздно и что она нас почти не знает. Она смотрела не на это. Настя увидела в Филиппе и Кирилле, этих бездельниках и баламутах, людей. Таких, какими нас воспитывали наши мамы, а не таких, которые большинству мерещатся в жутких снах собственной режиссуры. И — вытряхните свои стереотипы, как пыльные половики! — с ней ничего страшного не случилось. Мы просидели у меня всю ночь, общаясь обо всем, что приходило в голову, а утром я проводил ее домой. Вы в состоянии себе это вообразить? Если не в состоянии, то вас зовут «Никак».
Как-то раз, гуляя с родителями, я обратил внимание на сороку. Ее поведение было странно тем, что она абсолютно никого из людей не боялась: прыгала по дорожке среди прогуливающихся пар, садилась на коляски с детьми и плечи взрослых, будто выспрашивая: «А у вас как дела? А у вас что есть для меня?» Народ не знал, как реагировать, но никто не проявил агрессии. При этом было видно, что птица дикая, а не выпущенная кем-то из клетки.
— Молоденькая еще, — сказал отец. — Никто не успел обидеть.
Настя, как нам хочется, чтобы и тебя, доверчивого, светлого человека, никто не обидел. Пусть сколько угодно удивляются твоей непосредственности, открытости, всему тому, что они сами спустили в унитаз, — но только не обижают. Потому что этого пока очень мало в мире. А может, это просто мы мало даем друг другу шансов, запуганные сами же собой? Но я спрашиваю себя: а не лукавишь ли ты, дядя? Вот будет у тебя дочь — неужели ты станешь учить ее ходить в гости ко всем подряд? Нет, не стану — скорее наоборот. Потому что если я воспитаю ее доверчивой и чуткой к моим социологическим идеалам всеобщего братства, а потом с ней что-то случится — что-то, чего можно было избежать ценой недоверия, — я себе не прощу. И все мои утопичные гимны человеколюбию убьют меня же. И ты, мама, все еще спрашиваешь, когда я дам тебе понянчить внучат? Как только, так сразу. Вот только мир немного переделаю, чтобы детей в него было выпускать не боязно…
Мама однажды вернулась из гостей улыбающаяся и вся какая-то лучистая. Ездила к своим знакомым, дочка которых была на шестом месяце. Погрузилась в атмосферу всех этих счастливых приготовлений к встрече новой жизни, во всю эту милую пеленочную суматоху.
— Представляешь, — говорила она по возвращении. — Человечек еще не родился, а его уже так любят.
Да, любят, и, наверное, ему уже припасли красивое имя. Но какую любовь и какие имена он встретит за пределами семьи? Что за мир его примет? Тот, что мы с вами своими руками сделали? Нас почти всех любили и ждали тут, однако в толпе одиночек мы мастерски не подаем виду. Только недавно понял, что меня тяготило долгое время. Я просто не мог подобрать этому верной формулировки, но теперь скажу: я устал видеть вокруг себя людей, готовых к злу. Конечно, в нашем мире практично и дальновидно быть начеку, но диалектику вещей не перехитришь: человек, готовый к злу, это человек, готовый причинить зло. И, к сожалению, наша способность трезво оценивать ситуацию часто хромает, почему мы и воплощаем эту готовность в необоснованное действие. Заботясь о собственной безопасности, мы зачастую огульно причисляем не успевших провиниться людей к выродкам. Я в дальнейшем неоднократно рассказывал женщинам этот эпизод с Настей. Примечательно единодушие, с которым они осуждали ее доверчивость и возмущались неполноценностью ее воспитания. А я лично горжусь знакомством с таким человеком. В ней теплится искорка будущего, в котором люди научатся жить и мыслить иначе, без страха, унизительного для боящегося и унижающего того, кого боятся. Механизм страха изначально встроен в наш инстинкт самосохранения — верно! Но мы все как-то забываем перевернуть медаль, на обратной стороне которой начертано: испуг провоцирует на насилие. Именно испуг жертвы превращает латентного агрессора в агрессора активного.
