Мина Полянская - Я - писатель незаконный (Записки и размышления о судьбе и творчестве Фридриха Горенштейна)
Уже много позже я прочитал у Фрэнсиса Кополы (его лекции привез из Америки Андрон Михалков-Кончаловский) некоторые теоретические высказвания на эту тему... Так вот, Фридрих все это умел и знал, так сказать, изначально. Он участвовал во многих фильмах, но, я, думаю, что первым был сценарий фильма "Седьмая пуля" ташкентского режиссера Али Хамраева. Это был нашумевший в свое время детектив.
Горенштейн очень ловко и технически здорово писал детективные сюжеты, умел насытить их характерами, диалог его был необычайно тонок и емок. Он участвовал в фильме Н. Михалкова "Раба любви". Первоначальная идея принадлежала не ему. Создатели фильма долго мучились над сценарием. Наконец, пригласили его, и работа пошла. Когда Андрей Тарковский взялся за "Солярис" по Станиславу Лему, он сразу пригласил Фридриха в качестве соавтора сценария. Таким образом, в кино, хотя начальство, особенно идеологическое, этого "самого важного из искусств" кривилось всякий раз при имени Горенштейн, он стал худо-бедно зарабатывать на жизнь".
Горенштейн рассказывал, что вначале сценарий для "Рабы любви" (реж. Н. Михалков) писал "непризнанный гений" Хамдамов, который провалил всю работу. После чего пригласили его, Фридриха, "спасать" сценарий. "Рабой любви" Фридрих гордился. "Раба любви" - это чистый фильм, - говорил он, чистая мелодрама, типично голливудская мелодрама. Не случайно Голливуд любит этот фильм".
До 1979 года Горенштейна знали, в основном, в кругу кинематографистов как сценариста. Всего он написал около двух десятков сценариев. Экранизированы были восемь, среди них кроме "Рабы любви" и "Соляриса", "Седьмая пуля" (реж. А. Хамраев), "Комедия ошибок" (реж. В. Гаузнер), "Щелчки" (реж. Р. Эсадзе), "Без страха" (реж. А. Хамраев), "Остров в космосе" (реж. А. Бабаян). Не всегда, впрочем, имя сценариста значилось в титрах. Андрей Кончаловский в своей книге "Возвышающий обман" перечисляет сценарии Горенштейна, которые однако в титрах шли под другими именами. Среди них, например, "Первый учитель". Сценарий к фильму по своей повести Чингиз Айтматов написать не сумел, хоть и пытался - это сделал Горенштейн. "Ему носили сценарии, чтобы он выправлял, - вспоминает Свободин, - за это что-то платили, но он не претендовал на свое имя в титрах. Говорили: "Пойдите к Фридриху, у него рука мастера".
"Детективный" вопрос: кому еще Горенштейн писал сценарии? Не сыграли ли эти подпольные сценарии свою печальную роль в трагическом отторжении и замалчивании писателя московской творческой элитой? В самом, деле, Горенштейн ненужный свидетель, литературный наемник, который слишком много знает. Сколько их, сценариев, проданных и торжествующих на экранах под чужим именем, сколько их, сценаристов, которым впоследствии вовсе не хотелось ловить на себе "понимающий" взгляд подлинного автора?
Горенштейн писал, например, каким образом ему удалось переправить за границу часть своих рукописей, в частности рукопись романа "Место". "Другую, большую часть рукописей, блокноты передали мне через Финляндию. Не бескорыстно, конечно, денег заплатить не имел, но отработал натурой - пахал и сеял литературную ниву на барина.".*
______________
* Ф Горенштейн, Как я был шрионом ЦРУ.
О том, кто был тем самым "барином", Фридрих в своих воспоминиях умолчал. Зато он назвал мне однажды имя "барина" устно - Андрей Кончаловский. С ним была совершена "бартерная" сделка. Горенштейн написал для Кончаловского сценарий для французского фильма. При этом, Кончаловский заверил писателя, что речь идет только о сценарии, который он, Кончаловский, продаст французам - фильма же не будет. И вот однажды, годы спустя, Горенштейн случайно включил телевизор и увидел фильм по своему сценарию. Это был фильм с Симоной Синьоре в главной роли - очень постаревшей. Фридрих это подчеркнул. Мне показалось, что он был огорчен не столько тем, что его обманули, сколько тем, что грузная, старая, по его выражению, Симона Синьоре - по фильму сестра парализаванного, прикованного к инвалидной коляске господина (который был еще и влюблен в свою сестру), сильно портила фильм. Также, как и неинтересно играющий актер, исполняющий роль брата.
Видимо, "барин" неплохо заработал. Известно, батрачество к уважению и благодарности не располагает. В одной недавно опубликованной статье Александр Прошкин сообщает: "О Горенштейне в Берлине хлестко сказал Андрон Кончаловский: "Прозябает в ожидании Нобелевской премии.""
Однако, вернусь к сценариям, написанным Горенштейном "официально". Прежде всего, назову сценарий "Возвращение" (продолжение "Дома с башенкой) и, написанный вместе с Андреем Тарковским, "Светлый ветер". Оба эти фильма хотел снимать Тарковский, но ему это не удалось, их запретили. В основу "Светлого ветра" положена повесть Александра Беляева "Ариэль". По сути дела, авторы сценария полностью изменили замысел писателя-фантаста. Горенштейн говорил, что в результате получилась история о человеке, который поверил в себя и научился летать, однако в основе сценарной интриги безусловно лежит религиозное начало. Писатель рассказывал: "Мы с Тарковским давно хотели сделать фильм по Евангелию. Тарковский понимал, что этого ему никогда не позволят". А вот роман Беляева давал возможность под прикрытием фантастики вывести на экран евангельские образы: конец 19-го века, Синайская пустыня, монах, которого посетил Некто, и ощутивший после посещения пророческий импульс. Сценарий "Светлый ветер" под авторством Горенштейна и Тарковского был опубликован в Москве лишь много лет спустя после написания, в 1995 году в альманахе "Киносценарии".
Горенштейн любил Тарковского, отзывался о нем даже с нежностью, что было для него совершенно нетипично. Он говорил, что им легко работалось вместе, что они мыслили в одном русле, когда снимали фильм "Солярис", чего он не может сказать, например, о Кончаловском, с которым совместная работа над фильмом о Марии Магдалине не сложилась (Горенштейн написал для этого фильма расширенный синопсис). В истории с "Солярисом" Горенштейн, впрочем, опять же, был в роли "спасателя". Этот сценарий Тарковский начал писать совместно со Станиславом Лемом, но из этого ничего не вышло, тогда он решил написать его один - не получилось. Только после этого он обратился к Горенштейну. Тот вначале отказался, сказав, что не любит технократическую литературу и технократическое мышление. Однако на следующий день он позвонил Тарковскому и сказал: "Этот сценарий можно сделать, если ввести в него Землю и проблемы Земли". В эссе "Сто знацит?"* Горенштейн вспоминал, как осенью 1970 года он встречался в Москве с Тарковским в небольшом рыбном ресторане "Якорь" на улице Горького, чтобы обсудить предварительную работу. "Встретились в "Якоре" втроем: моя бывшая жена - молдаванка, актриса и певица цыганского театра "Ромэн" Марика, и Андрей. Не помню подробностей разговора, да они и не важны, но, мне кажется, этот светлый осенний золотой день, весь этот мир и покой вокруг, и вкусная рыбная еда, и легкое золотисто-соломенного цвета молдавское вино, все это легло в основу если не эпических мыслей, то лирических чувств фильма "Солярис". Впрочем, и мыслей тоже... Марика как раз тогда читала "Дон Кихота" и затеяла, по своему обыкновению, наивно-крестьянский разговор о "Дон Кихоте". И это послужило толчком для использования донкихотовского человеческого беззащитного величия в противостоянии безжалостному космосу Соляриса... "Солярис" начинался в покое и отдыхе. Околокиношная суета, к сожалению, явилась, но потом. "Утонченные умники" внушали Андрею, что "Солярис" - неудачный фильм, чуть ли не коммерческий, а не элитарный, потому что слишком ясен сюжет и ясны идеалы... Что такое "Солярис"? Разве это не летающее в космосе человеческое кладбище, где все мертвы и все живы? Этакий "Бобок" Достоевского. Но воплощение не только психологическое, но и визуальное".
______________
* Зеркало Загадок, 1998, 7.
Горенштейн рассказывал, как Тарковский приходил к нему на Зэксишештрассе в Берлине - они вдвоем задумали тогда поставить "Гамлета" и он, Горенштейн, ездил потом в Данию в замок Эльсинор, чтобы наконец посмотреть на подлинный гамлетовский замок, который на самом деле произносится "Хельсингор". Писатель долго бродил у замковых стен по берегу, покрытому скользкими камнями у серого неспокойного моря, и строил "воздушные замки" новой постановки Шекспира. К сожалению, этот замысел не осуществился, как, впрочем, и многие другие (они еще вдвоем собирались ставить фильм по Достоевскому).
Он сокрушался, что его не пригласили на похороны Тарковского в Париже на кладбище Sainte-Genevieve-des-Bois. Кинорежиссер Иоселлиани рассказал Горенштейну о траурной церемонии, обернувшейся "безбожным кощунством". Из-за долгих торжеств, отпеваний, длинных речей, игры на виолончели (в исполнении Растроповича), кладбищенские работники разошлись, и могила осталась открытой под начавшимся проливным дождем. Публика разбежалась. Остались только сестра Тарковского Марина и ее муж Александр Гордон. "Сцена из фильма Тарковского, - писал Горенштейн, - Помните, какие чудесные дожди идут в фильмах Тарковского - в "Солярисе", в "Ивановом детстве" и прочих? То светлые, то темные, то грозные, то библейски-христианские, то языческие Перуна. На кладбище Sainte-Genevieve-des-Bois, несмотря на христианское отпевание, дождь был бесовский".*
