Мишель Уэльбек - Враги общества
С полмесяца назад я прочел в иллюстрированном приложении к «Фигаро» (не пугайтесь, оправдание классическое — разумеется, оно попало мне в руки в приемной зубного врача. Я, конечно, шучу, знаю, что вы человек без предрассудков, однако хочу подчеркнуть, что действительно не покупаю эту мерзость: я не простил им полицейского досье, которое они опубликовали после выхода «Возможности острова»). Так о чем бишь я? Ах да, я читал критическую статью: автора новой книги хвалили за отсутствие «штампов экспериментального романа». Нежелательные штампы были перечислены, и внезапно я осознал, что это мои находки, изобретения пятнадцатилетней давности из «Расширения пространства борьбы». Красноречивая деталь! Какой же я старый…
Франция (да и не только она — вся Западная Европа) впала в глубокую депрессию после «тридцати славных лет», и, по-моему, это вполне закономерно. После чрезмерного оптимизма, наивной безоглядной веры в прогресс, больших всеобщих надежд неизбежно наступает спад. Мне кажется, что «Расширение пространства борьбы» — полезная книга, но сейчас я не смог бы ее опубликовать. Потому что наше общество достигло последней стадии распада, оно и знать не хочет о своем неблагополучии, ему подавай иллюзию беззаботности, сладкий сон, мечту; оно утратило мужество и не может посмотреть правде в глаза. Неблагополучие не уменьшилось, оно разрослось и проникло глубже; обратите внимание, как напивается молодежь: до одури, до беспамятства, до скотского состояния. Или выкуривает с десяток «косячков», пока душевная боль не стихнет. Не говоря уж о более сильных средствах.
Несколько месяцев назад я к великой своей радости побывал в Москве. Мы там встретились с Фредериком Бегбедером (совершенно случайно, мы приехали по разным причинам, с разными целями). Нам довелось пару раз быть диджеями в ночных клубах, разрекламированных журналами, где полно соблазнительных роскошных блондинок. И мы с Фредериком оба заметили: молодые русские любят «Beatles», при первых же тактах оживляются, приходят в полный восторг (уверен, что «Beatles» они совсем не знали, западная музыка пришла к ним поздно, в восьмидесятых слушали «U2» и «А-ha»). Больше всего им нравятся ранние песни вроде «Ticket to Ride» или «Love Me Do», бессмертные, гениальные, насыщенные энергией, жизнерадостные. Песни юности, песни первого дня каникул (музыка эпохи экономического роста и полной занятости).
Когда я вернулся во Францию, во всех журналах обсуждалась ошеломляющая новость: начало экономического спада. Атмосфера полностью переменилась.
Разумеется, правы экологи. Проблемы человечества невозможно решить, если не удастся стабилизировать количество населения на Земле, если не будет разумного управления невосполнимыми природными ресурсами, если не учитывать опасных изменений климата.
Все это так, но, вернувшись в Западную Европу, я ощутил, что нахожусь среди мертвецов. Да, в России тяжелые, подчас невыносимые условия, там много насилия, но русские щедро одарены вкусом к жизни, жаждой жизни, которая у нас расточилась. Как же мне захотелось быть юным и русским! И наплевать на все экологические катастрофы!
Захотелось стать идеалистом (признаю, сейчас их и в России немного). Вернуться в прошлое: тогда боготворили Гагарина и «Beatles», вся Франция смеялась над Луи де Фюнесом, Жан Ферра пел песни на стихи Арагона.
Я снова стал размышлять о тех временах, когда мои родители были молоды.
Простите великодушно, письмо изобилует «музыкальным» материалом, но вы знаете, как много значила популярная музыка для моего поколения. Наверное, анализ положения в литературе позволил бы быстрее прийти к определенным выводам. Если общество здорово и уверено в своих силах, оно не поморщившись проглотит любую горькую истину, что преподнесет ему литература. Франция пятидесятых годов XX века беспрекословно выслушивала Камю, Сартра, Ионеско и Беккета. Франция XXI века уже не желает слушать таких, как я.
Что поделаешь… Я старею, слабею, мне хочется быть счастливым, пока я еще жив. И я мечтаю вернуться в Россию.
12 марта 2008 года
Уважаемый Мишель, хотя именно вы заслуженный депрессионист, пришел мой черед брюзжать и остужать ваш пыл.
В противоположность вам я не хочу, слышите, ни в коей мере не хочу стать русским или вернуться в Россию.
Раньше я чтил русскую духовность.
Защищал и любил русскую культуру. В семидесятые-восьмидесятые годы ее символами были Солженицын и Сахаров, славянофилы и западники, последователи Достоевского и Пушкина, диссиденты правого и левого толка, а также те, кто, по выражению знаменитого математика Леонида Плюща, не принадлежал ни к одному лагерю, но оказался в лагере за колючей проволокой. Ради них я вышел к советскому посольству с протестом в тот день, когда мой отец должен был подписать деловые соглашения с представителями Госплана. Должен был, но не подписал, тоже стал неподписантом. Я вам об этом уже рассказывал.
Теперь коммунизм сошел со сцены окончательно, ваш отец-альпинист сравнил бы этот процесс с оползнем в горах, река вскрылась, лед сошел. И что сталось с Россией? Что обнаружилось? Что узнал о России мир, что узнала Россия о себе самой? Россия Путина воюет в Чечне. Убивает Анну Политковскую в подъезде ее дома; незадолго до гибели Анна написала о своей страдающей родине прекрасную книгу «Путинская Россия». Науськивает своры националистов на «неэтнических» русских: банды расистов разгуливают по Москве. Избивает китайцев в Иркутске, дагестанцев в Ростове, «черных», как здесь называют людей со смуглой кожей. И нагло заявляет, что плевать ей на демократию и права человека: у нее своя демократия, особая, доморощенная, не имеющая ничего общего с западной. Чего стоит хотя бы партия под названием «Наши» — сборище сталинистов и фашистов, если говорить откровенно. Россия воспитала достойную смену европейским памфлетистам-антисемитам XIX–XX веков и читает запоем мерзкую брошюру «Список замаскированных евреев», где свалены в одну кучу Сахаров, Троцкий, де Голль, Саркози и Юлия Тимошенко, деятельница украинской Оранжевой революции. Вы рассуждали о музыке — извольте: русская поп-звезда Ирина Аллегрова снялась для модного журнала[28] в форме надзирательницы лагеря смерти, с овчаркой на поводке. Россия, если не брать в расчет ее идиотские мании и суеверия, не верит сейчас ни во что, начисто лишена общей идеи, там царит лишь потребление, нажива, ценится только престижный бренд. Когда я был в России в последний раз, меня поразило тотальное невежество и бескультурье. Несчастная Анна Политковская сокрушалась, что население России, в большинстве своем пассивное, вялое, приспосабливается к любым условиям: к примеру, теперь там фактически нет законов об охране труда, с рабочими обращаются абсолютно бесчеловечно, а народ все терпит. Россию разъедает страшная нищета, многие ли посещают ночные клубы, где вы с Фредериком резвились и наслаждались жизнью? В России, как при коммунизме, за грош отца и мать продадут, стащат все, что под руку подвернется, веник, лохань, плохо прикрученный кран — помните, у Брехта в «Покупке меди», — любую железяку на заброшенных строительных площадках, благо хозяев нет: олигархи кто в бегах, кто в тюрьме. Такая Россия, признаюсь честно, вызывает у меня не зависть, а ужас и отвращение. Больше того, я всерьез боюсь ее, боюсь, что подобная участь может постигнуть и европейское развитое капиталистическое общество. В эпоху ваших любимых «тридцати славных лет» буржуазию пугали, предрекая, что коммунизм Брежнева — не отживший строй отсталой страны, а будущее Европы. Так вот, поздравим себя, мы ошиблись: нас подстерегает не коммунистическая угроза, а коммунистическая отрыжка, «путинизм». Возможно, вполне возможно, что и нам придется пройти это испытание.
Однако вы ведь прекрасно все знаете.
Знаете не хуже меня.
Не зря же вы пишете, что Селину, «дутой величине», удавались одни памфлеты.
Мне как-то неловко разыгрывать перед вами благонамеренного поборника прогрессивных идей и нравственности, борца с одиозными заблуждениями, напоминать в ответ на ваши прекраснодушные рассуждения о любви русских к «Beatles»: «Там плохо, там страшно, прежней России не существует, грех плясать и веселиться, когда людей запугивают и убивают!»
Речь не о том. Мы оба достаточно осведомлены об истинном положении дел, но по-разному освещаем факты. Вот что самое интересное. Важно установить, отчего при равной осведомленности один человек делает вид, будто ничего не происходит, лишь бы ему не мешали слушать ностальгическую «Ticket to Ride» в компании пышных блондинок, а другой бьет во все колокола: «Так нельзя, мы не вправе умыть руки и отступиться. Россия бедствует духовно и материально, от нее веет смертью!» Важно разобраться (простите за патетику, я захотел разобраться, и именно вы навели меня на эту мысль), из каких соображений писатель решает, вернее, провозглашает, что судьба человечества ему безразлична, или, наоборот, заявляет, что людские страдания его ранят, что он ощущает свою причастность к общим проблемам, более того, личную ответственность за все, что происходит в мире, будь то безвестные войны в Африке, резня в Сараеве, медресе Пакистана, где ученикам внушают, что джихад угоден Аллаху, Алжир, истерзанный терроризмом, Россия, уничтожающая Чечню, — он, чтобы действительно чувствовать себя «человеком», должен хоть отчасти разделить с другими их боль.
