Виктор Илюхин - Виктор Илюхин «Катынское дело»: Проверка на русофобию
Совершенно очевидно, что М. Горбачев хотел быть хорошим для всех. Ему нужно было показать миру себя как президента СССР нового формата — миролюбивого, неопасного, открытого для диалога на любые темы, готового разделять чужое мнение, публично отвергающего советское тоталитарное прошлое. Поэтому он с добродушной улыбкой еще в 1989 году в ходе визита в Польшу передал В. Ярузельскому поименные списки 14 589 пленных офицеров, содержавшихся в лагерях в Козельске, Старобельске и Осташкове, не подозревая, что поляки сразу запишут этих людей в расстрельный список НКВД. Да если бы и знал, то вряд ли изменил себе в удовольствии выслушивать похвалы Запада. Как оказалось, это было выше его сил.
В свою очередь, позицию В. Ярузельского по Катыни сформировала политическая борьба за власть и страх понести ответственность за принадлежность к руководству ПНР. Ему пришлось разделить взгляды Валенсы и политиков, лезущих по ступеням реваншизма, иначе бы старый генерал оказался не просто на задворках истории, а, возможно, и того хуже. Ему могли не простить жесткое обращение с членами «Солидарности», интернирование руководства профсоюза, преследование его активистов. Поэтому, демонстрируя собственным гражданам небывалую смелость, В. Ярузельский начал диктовать условия М. Горбачеву. И тот, подбадриваемый международной «общественностью», своими собственными идеологами и «историками-архивистами», чутко улавливающими настроение руководителя, наконец сформировал собственное «твердое» убеждение: расстрел военнопленных в Катыни — дело рук советского НКВД. Отсюда появилось на свет это поспешное, ничем не подкрепленное, голословное Заявление ТАСС. Именно оно и показало направление, в котором должны в дальнейшем двигаться чиновники, волевыми усилиями проводя линию руководства государства.
Да что чиновники, все остальные президенты России разделили навязанную Горбачеву точку зрения Запада, в основе которой лежала провокация фашистского министра пропаганды!
1990–2004 годы. Главная военная прокуратура. Дело № 159
Что происходило в связи с Катынским делом после визита Ярузельского в СССР и в начале 1990-х годов в России? А вот что. Польская сторона реально обеспечивала следственную группу множительной техникой, бумагой. Поляки фактически самостоятельно проводили вскрытие могил, забирали с согласия, а то и без согласия российских следователей вещественные доказательства. Польским следователям в обход Генерального прокурора РФ передавались процессуальные документы. Список «отступлений» длинный.
Можно ли в таком случае вести речь о беспристрастности следствия? Очень сомневаюсь. Были и фуршеты, угощения в польском посольстве, Доме российско-польской дружбы, длительные поездки следователей в Польшу. Сам факт их награждения польскими государственными наградами тоже, согласитесь, о чем-то говорит.
Может быть, не все знают, но польское правительство на Катынское дело ежегодно выделяло до 70 миллионов долларов. Деньги немалые. Хватало, видимо, и на «поддержку» российских ученых, чиновников, следователей…
Не исключаю, может встать вопрос о необходимости возбуждать уголовные дела по самим следователям. Правда, по некоторым обстоятельствам уже истекли сроки давности. Но имена все известны. Надо проверять… Однако не могу не сказать, что встречающихся нечистоплотных ученых и следователей я просто называю людьми без стыда и совести, предателями российских интересов…
Дальше события развивались так. Уже при Б. Ельцине 24 сентября 1992 года был «случайно» обнаружен «Закрытый пакет № 1»(он же «Особая папка») в Архиве президента РФ комиссией в составе руководителя президентской администрации Ю. Петрова, советника президента Д. Волкогонова, главного архивиста РФ Р. Пихоя и директора архива А. Короткова. Напомню, что М. Горбачев еще недавно просматривал эти документы при свидетелях, о чем потом сообщил российской общественности, и ничего предосудительного не нашел. А при Б. Ельцине в этом пакете «вдруг» обнаружилось то, что в тот момент очень требовалось для доказательства вины СССР, НКВД и Компартии.
14 октября 1992 года Р. Пихоя, по поручению Ельцина, вручил в Варшаве президенту Польши заверенные ксерокопии всех обнаруженных документов. Второй комплект ксерокопий А. Макаров и С. Шахрай в тот же день представили в Конституционный Суд РФ. В то время Конституционный Суд рассматривал известное «дело КПСС». Документы из «Закрытого пакета № 1» стали преподноситься сторонниками Ельцина как главное доказательство «бесчеловечной сущности» коммунистического режима.
Я еще тогда обратил внимание на бездоказательность обвинений КПСС, да и всего СССР в расстреле польских военнопленных. На руки документы «Особой папки» нашей стороне не выдавали, и мы вели речь, опираясь на материалы Нюрнбергского процесса над нацистскими преступниками. Противная сторона, особенно господин Макаров, в выражениях не стеснялась, тем самым преследуя цель оказывать давление на судей. Однако последние, к их чести, аргументацию ельцинистов не приняли, было видно — все доказательства шиты белыми нитками.
А позже судья Конституционного Суда В. Лучин на историческом заседании «круглого стола» по поводу «неожиданно» возникшей секретной папки скажет: «Представители президента Ельцина — эти неистовые, оголтелые антисоветчики и антикоммунисты… пытались всеми силами использовать Катынскую трагедию в качестве основания для усиления своего обвинения против Компартии. И все, что они могли достать руками (либо своими, либо руками Ельцина) из сейфов, из архивов — документы и лжедокументы, они пытались использовать… Все-таки возобладал разум в Конституционном Суде, и мы отказались поддержать вот эти требования».
* * *Политическая борьба вокруг Катыни продолжала нарастать. Окружение Б. Ельцина активно включилось в пропаганду материалов «Закрытого пакета № 1», но почему-то не в России, а на Западе. Для жителей нашей страны материалы кремлевских сейфов и государственных архивов оставались секретными. Зато поляки размахивали документами по всему миру. Их даже допустили в Катынь вместе со следователями и экспертами Главной военной прокуратуры «искать» доказательства вины НКВД.
Как же двигалась совместная работа? Если учесть, что само следствие Главной военной прокуратурой велось 14 лет, то можно сделать вывод — оно не просто затягивалось, а шло в русле различных политических веяний. Когда было кому-то из президентов выгодно — ускорялось и выдавало «нужные факты», а когда контроль со стороны власти притуплялся, работа следователей переходила в стадию «укрепления дружбы российско-польских следственных органов». С. Габовский, полковник юстиции в отставке, который сам на определенном этапе короткое время находился в группе следователей, на уже упомянутом заседании «круглого стола» скажет следующее: «К сожалению, работники военной прокуратуры передавали часть материалов польской стороне, не согласовывая это с руководством — из чисто дружеских таких расположений, но опять-таки как бы идя по курсу политической окраски, как бы чувствуя, угадывая, что нужно. И поляки этим, безусловно, пользовались.
Только по разговорам было известно, что следователи и прокуроры военной прокуратуры, которые участвовали в деле, выезжали на отдых в Польшу, получали там различную оргтехнику, чтобы множить эти документы — служебные, секретные. Они посещали польское посольство, Общество польско-советской дружбы, находились в приятельских отношениях с отдельными чиновниками польского государства».
Такая плодотворная работа не могла не принести заметных результатов, о которых «не стыдно» было доложить наверх. Поэтому 2 августа 1993 года родилось историческое «Заключение комиссии экспертов Главной военной прокуратуры по уголовному делу № 159 о расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского спецлагерей НКВД в апреле — мае 1940 г.», которое подписали Б. Топорнин, А. Яковлев, И. Яжборовская, В. Парсаданова, Ю. Зоря, Л. Беляев. Все ученые. Все авторитетные специалисты. И как им не поверить, если они делают, к примеру, даже такой сногсшибательный вывод:
«Сообщение Специальной комиссии под руководством H. H. Бурденко, выводы комиссии под руководством В. И. Прозоровского, проигнорировавшие результаты предыдущей эксгумации и являвшиеся орудием НКВД для манипулирования общественным мнением, в связи с необъективностью, фальсификацией вещественных доказательств и документов, а также свидетельских показаний, следует признать не соответствующими требованиям науки, постановления — не соответствующими истине и поэтому ложными».
Но главное, что как бы подвело черту и не оставило никакой возможности для научных споров и дальнейшего поиска истины, это следующее основное заключение:
