Ф Грандель - Бомарше
Под руководством и наблюдением своего компаньона Бомарше приобщился к финансовым, банковским и коммерческим тонкостям. Пари-Дюверне привил ему предприимчивость и вкус к спекуляциям. Сейчас это слово неблагозвучно, но здесь не следует понимать его в дурном смысле. Без спекуляций не было бы ни духа завоеваний, ни промышленного развития, ни общественных перемен. Бомарше ворочал миллионами не ради удовольствия обладать, но ради удовольствия действовать. Деньги, заработанные им на поставках муки для армии, пойдут на освобождение Америки, на издание собрания сочинений Вольтера, на помощь первым воздухоплавателям и т. д. Спекуляции, хотя они подчас и увлекательны, нередко грозят разорением. Самое удивительное, что Пари-Дюверне, открыв своего подопечного, словно бы открывает для себя на старости лет радости риска и авантюры. До сих пор, вплоть до 1760 года, его осторожность и цинизм брали верх над всеми соблазнами. Но теперь, когда банкиру под восемьдесят, ему терять нечего, разве что состояние.
Вступив сперва в десятой доле, а затем и на половинных началах в дела, о которых нам ничего или почти ничего не известно, но которые, очевидно, сперва сводились к военным поставкам, Бомарше очень скоро сравнялся с учителем, что только увеличило дружеское расположение последнего. Самое замечательное в их отношениях это, кажется, удовольствие, которое оба от них получают. Вскоре работа превращается в игру, в ритуал. Они придумывают свой код, свой тайный язык: "восточный стиль", полный двусмысленностей. В 1770 году Бомарше, как ни в чем не бывало, пишет своему старому сообщнику: "...как здоровье, дорогая крошка? Мы так давно уже не обнимались. Потешные мы любовники! Мы не смеем встречаться, опасаясь гримасы, которую скорчат родственники: но это не мешает нам любить друг друга. Да уж, моя крошка..." И дорогая крошка, не сморгнув, отвечал в том же духе.
Привыкнув избирать кратчайший путь, Бомарше, по-видимому, чересчур заспешил и впервые споткнулся. По правде говоря, он чуть не сломал шею, но был ли бы написан "Фигаро", если б все ему удавалось сразу? Безусловно нет, ибо, как мы увидим, "Фигаро" - плод ряда поражений и новых побед.
После кончины одного из главных лесничих королевства его должность оказалась вакантной. Звание и соответствующие права стоили 500 000 ливров, но обязанности, отнюдь не обременительные, сулили быстрое обогащение. За деньгами остановки не предвиделось, Пари-Дюверне пообещал раскрыть свой сейф. Во Франции было всего восемнадцать главных лесничих, круг довольно замкнутый. Для получения должности, кроме денег и согласия короля, требовалось в принципе предъявление дворянских грамот. У Бомарше, как известно, на дворянство имелась только квитанция, но зато у него были козырные карты - король, дофин и принцессы. Сначала все шло как по маслу. Принцы обещали, генеральный контролер дал согласие. Но семнадцать главных лесничих воспротивились с невиданной яростью, кое-кто из них осмелился даже угрожать отставкой. Обеспокоенный генеральный контролер взял свое согласие назад. Тут вступила в игру королева, поспешив через своего конюшего протянуть Бомарше руку помощи. Принцессы в полном неистовстве осаждали Людовика XV, поставленного сопротивлением корпуса главных лесничих, опиравшихся на двор, издавно враждебный Бомарше, в весьма затруднительное положение. Чтобы лучше понять положение короля, можно бы сравнить его с положением теперешнего президента, который, столкнувшись с ожесточенной кампанией в печати, колеблется, ставить ли ему на карту свой авторитет ради дела второстепенной важности. Главные лесничие, отвергая Бомарше, выдвигали довод, что "отец его был ремесленником, и, сколь бы он сам ни был славен в своем искусстве, его сословная принадлежность несовместима с почетным положением главного лесничего". Битва была проиграна почти наверняка, и Бомарше не отказал себе в удовольствии уязвить своих высокородных противников в замечательном письме, адресованном генеральному контролеру:
"Вместо ответа я сделаю смотр семьям и недавней сословной принадлежности некоторых из главных лесничих, о коих мне представили весьма точные справки.
1. Г-н д'Арбонн, главный лесничий Орлеана и один из моих самых горячих противников, зовется Эрве, он сын Эрве-паричника. Я берусь назвать десяток лиц, и поныне живых и здравствующих, которым этот Эрве продавал и надевал на голову парики; господа лесничие возражают, будто Эрве был торговцем волосами. Какое тонкое различие! В правовом отношении оно нелепо, в фактическом - лживо, ибо в Париже нельзя торговать волосами, не будучи патентованным паричником, в противном случае - это торговля из-под полы; но он был паричником. Тем не менее Эрве д'Арбонна признали главным лесничим без всяких возражений, хотя не исключено, что в юности и он был подмастерьем у отца.
2. Г-н де Маризи, занявший лет пять или шесть тому назад должность главного лесничего Бургундии, зовется Легран, он сын Леграна, шерстобита и чесальщика из предместья Сен-Марсо, впоследствии купившего небольшую лавку одеял неподалеку от Сен-Лоранской ярмарки и нажившего известное состояние. Его сын женился на дочери Лафонтена, седельщика, взял имя де Маризи и был признан главным лесничим без всяких возражений.
3. Г-н Телле, главный лесничий Шалона, сын еврея по имени Телле-Дакоста, который начал с торговли украшениями и подержанными вещами, а впоследствии разбогател с помощью братьев Пари; он был признан без возражений, затем, как говорят, исключен из собрания, поскольку было сочтено, что ему надлежит вернуться в сословие своего отца, не знаю, сделал ли он это.
4. Г-н Дювосель, главный лесничий Парижа, сын Дювоселя, сына пуговичника, впоследствии служивший у своего брата, чье заведение находилось в переулке неподалеку от Фера, затем ставший компаньоном брата и, наконец, хозяином лавки. Г-н Дювосель не встретил ни малейшего препятствия на пути к своему признанию".
Главным лесничим пришлось не по нутру напоминание о том, что один из них был сыном паричника, а другой - еврея, и еще меньше, что этот Бомарше проявил дурной вкус, не тая, что сам начинал как часовщик, подобно своему отцу и деду, протестантам.
Людовику XV, который вынужден был при сложившихся обстоятельствах отступиться, вскоре представился случай вознаградить Бомарше. Когда этот последний пожелал приобрести должность старшего бальи Луврского егермейстерства и Большого охотничьего двора Франции, король упредил всякую возможность возражений, поторопившись подписать патент. Таким образом, Бомарше сделался первым чиновником при герцоге де Лавальере, генерал-егермейстере, пэре и великом сокольничем Франции. Высокая должность отдавала под начало Пьеру-Огюстену графа де Рошешуара и графа Марковиля, особ куда более аристократического происхождения, нежели большинство главных лесничих.
В обязанности Бомарше по его новой должности входило править еженедельно или почти еженедельно суд в одном из залов Лувра, отведенном для судебных заседаний по браконьерским делам в королевских угодьях. Облаченный в длинную судейскую мантию, сидя в кресле, украшенном лилиями, он с серьезным видом выносит приговоры. Итак, он внутри системы, он - старший бальи, королевский судья, сановник, он в лоне истэблишмента, по дурацкому нынешнему определению, но и это отнюдь не вскружило ему голову. Часовщик, музыкант, финансист или судебный чиновник, он всегда остается самим собой, то есть человеком, который забавляется и протестует. Судья сам не раз окажется в тюрьме, когда дело дойдет до защиты не запретных королевских угодий Монружа или Ванва, а подлинного правосудия.
Теперь, чтобы обосноваться окончательно, ему не хватало только дома, где он мог бы устроить свою семью и принимать гостей. Пари-Дюверне и на этот раз помог ему, так что вскоре Бомарше оказался владельцем красивого особняка на улице Конде, 26. Самой большой радостью для Пьера-Огюстена было поселить там весь свой клан, то есть двух незамужних младших сестер и отца, овдовевшего в 1756 году. Последний не заставил себя долго просить. Страдая почечными коликами, настолько мучительными, что он был на грани самоубийства, г-н Карон не мог жить в одиночестве. Поэтому он с восторгом вручил свою судьбу сыну: "...есть ли на свете отец счастливее Вашего? Я умиленно благословляю небо, даровавшее мне в старости опору в сыне, столь прекрасном по натуре, и мое нынешнее положение не только не унижает меня, но, напротив, возвышает и согревает мою душу трогательной мыслью, что я обязан моим теперешним благоденствием, после господа бога, только одному сыну..." Надо сказать, что г-на Карона грела мысль не об одном сыне. В ту пору его обхаживали две дамы почтенного возраста, г-жа Грюель, которой старый часовщик дал прозвище г-жа Панта, и г-жа Анри. В конце концов, после долгого жениховства, он уступит авансам второй. Что до Бекасе и Тонтон, то за ними на улицу Конде последовал рой воздыхателей. При переезде Жанна-Маргарита, по прозвищу Тонтон, как и сестра, присвоила себе дворянскую частицу и стала именоваться де Буагарнье - в память о своем дяде Кароне де Буагарнье, умершем в чине капитана гренадеров. Частыми гостями на улице Конде были дальняя родственница Каронов Полина Ле Бретон, уроженка Сан-Доминго, к прелестям которой не остался равнодушен Пьер-Огюстен, и ее тетушка г-жа Гаше, а также Жано де Мизон, молодой адвокат Парижского парламента, де ла Шатеньре, конюший королевы, и шевалье де Сегиран, креол, как и Полина. Весь этот очаровательный мирок любит, играет в любовь или порой прикидывается, что любит. "Дом, - пишет Жюли, - любовная пороховница, он живет любовью и надеждами; я живу ими успешнее всех прочих, потому что влюблена не так сильно. Бомарше - странный тип, он изнуряет и огорчает Полину своим легкомыслием. Буагарнье и Мизон рассуждают о чувствах до потери рассудка, упорядоченно распаляя себя, пока не впадут в блаженный беспорядок; мы с шевалье и того хуже: он влюблен как ангел, горяч как архангел и испепеляющ как серафим; я весела как зяблик, хороша как Купидон и лукава как бес. Любовь меня не дурманит сладкими напевами, как других, а все же, как я ни сумасбродна, меня тянет ее испробовать; вот дьявольский соблазн!" Она ошибается, дьявол оставит ей на всю жизнь лишь цвета брата.
