Виктор Геманов - Подвиг "тринадцатой". Слава и трагедия подводника А. И. Маринеско
— Поднять перископ!
Командир лег предплечьями на рифленые рукоятки, прильнул к окуляру.
Густая непроницаемая тьма окружала лодку со всех сторон. Ни огонька! Ни искорки, ни проблеска — насколько видит глаз, усиленный шестикратной оптикой.
Командир еще раз, теперь уже медленнее, провел перископом по горизонту с борта на борт. Ничего!
— Всплывать!
И тут же командир, за ним рулевой-сигнальщик бросились к вертикальному трапу, ведущему из центрального поста в боевую рубку.
Лодка легко проскочила последние метры глубины и закачалась на довольно свежей волне…
Вид, открывшийся с мостика, поражал воображение. Огромные, мрачные волны, накатывающиеся на корпус лодки, казались отлитыми из чугуна. Лоснящиеся чернотой, они нависали над лодкой и падали, как бы намереваясь прихлопнуть ее. Но не успевали — лодка выскальзывала из-под них и оказывалась то у самой подошвы, то на гребне волны. Только снопы брызг хлестали в лица подводников. Жгуче-холодные, они скатывались за шиворот, забивали глаза, лезли в уши…
Море и в самом деле было пустынным. В общем-то это было хорошо: ничто не мешало заняться делом, самым важным для подводников сейчас.
— Внизу! Передать инженер-механику: начать зарядку!
Загрохотали дизели. Потянуло дымом с запахом сгоревшей солярки. Теперь оставалось только молиться военному богу, чтобы никто и ничто не помешало мотористам и электрикам. Чтобы не пришлось прерывать зарядку, не губить этим батареи, и так уже достаточно поизносившиеся.
— Горизонт чист! — в который уже раз доложил командиру вахтенный офицер, не отнимая от глаз тяжелый ночной бинокль.
Молча и сосредоточенно вглядывались в ночную тьму оба наблюдателя — кормовой и носовой. Полчаса, час, второй пролетели. Нет, этот вечер явно был удачным. Никто и ничто не мешало зарядиться после длительного перехода…
Монотонный рокот дизелей навевал дремоту. И вдруг уже на исходе суток краешек командирского сознания высветил: «Сегодня же тринадцатое! Сегодня мне стукнуло тридцать два года! Порядочно!..
Пацаны таких стариками уже зовут. А что сделано за эти годы? Если так вот, по совести, самому с собой разобраться? Да ничего особенного. Три боевых похода на „малютке“. Уже второй поход на „тринадцатой“. А вот на счету всего два потопленных транспорта. Конечно, если не считать высадку разведывательно-диверсионной группы да „шорох“, наведенный возле Эзеля. Как тогда бежали крейсер и эсминцы немецкие от лодки! Хоть ни одного из них не удалось потопить, зато наши войска от ихних артобстрелов освободились!
А что в личном плане? — продолжал размышлять командир. — Тоже, по сути дела, ничего хорошего. Отец, раненный осколком бомбы, умер перед самым выходом в море. Тяжело и обидно. Еще и семья развалилась. Спасибо „благожелателям“! Нине Ильиничне про меня наплели бог весть что, да и я хорош — поверил сказкам про ее поведение в эвакуации. Так что поделом!..
Впрочем, хватит об этом! — прервал командир сам себя. — Не об этом сейчас мысли должны быть. О войне, о боевом задании! С семьей разберемся потом, после Победы…»
Командир снова внимательным взглядом прошелся по горизонту. Ничего! Так уж получалось, что на этот раз (впервые!), в самом начале боевого крейсирования в районе Данцигской бухты, удача отвернулась от Маринеско. Противник прятался, хитрил, явно избегая встречи с ним.
Вот так безрезультатно завершился первый день. После этого безрезультатно прошла целая неделя. А море словно вымерло. Ни боевых кораблей, ни транспортных судов. Абсолютно ничего! Может быть, потому, что и советским подводникам, и фашистам мешала непогода? Все эти дни не утихал шторм. По морю бежали и бежали огромные гривастые волны. С большим трудом боцману удавалось днем удерживать лодку в равновесии хотя бы минуту-две, пока командир в очередной раз приникал к перископу. А ночью шла неимоверно опасная на болтанке подзарядка батарей. И так сутки за сутками. Монотонно и нудно. Словом, обстановка в море была не из легких. Вот как описывал ее все тот же радист лодки М. Коробейник:
«17.01.45 г. Из оперативной сводки Совинформбюро узнали о начавшемся наступлении войск 1-го Белорусского фронта южнее Варшавы. Экипаж обрадовался такой вести. А море свирепствует. Шторм около девяти баллов. Посуда, стол, всякие незакрепленные вещи с грохотом валятся на палубу. Кое-кто из моряков выпал из коек. Утром погрузились, потом легли на грунт. Хотя глубина 50 метров, лодку здорово качает с борта на борт…
18.01.45 г. Всплыли в 00.40. Шторм продолжается. Огромной волной чуть не смыло за борт мичмана Торопова. Удержал его, помог старший матрос Юров. Из радиосообщения узнали об освобождении нашими войсками Варшавы…
20.01.45 г. Ввиду плохой погоды всплываем под перископ редко. Транспортов не обнаруживаем. Иногда слышим взрывы глубинных бомб. Это явно дозорные корабли фашистов…»
Лишь 21 января вдохнуло в души подводников надежду. Ранним утром гидроакустик Иван Шнапцев доложил командиру, что слышит отдаленные взрывы глубинных бомб. «Что это может значить?» — задумался Александр Иванович. Он хорошо знал, что в этом районе нет ни одной советской подлодки. По крайней мере, его так ориентировали в штабе перед выходом «тринадцатой» в море. Значит, взрывы глубинок не признак того, что фашисты «гоняют» кого-то из его боевых друзей, преследуют обнаруженную советскую лодку. Видимо, немцы ведут профилактическое бомбометание в этом районе. А раз так, то надо ожидать, что вскоре через район бомбометания пойдут вражеские корабли, конвой.
— Готовьтесь, друзья! Будет горячее дело! — обрадовался Маринеско. — Чует мое сердце, что вот-вот подойдет конвой.
— Ну а на вас сейчас главная надежда, — подойдя к гидроакустической рубке, предупредил командир. — Что там слышно?
Иван Шнапцев поглубже нахлобучил наушники, прижал их руками, вслушиваясь. Через минуту-другую обрадованно повернулся лицом к Маринеско.
— Товарищ командир, слышу работу сторожевиков!
— А транспорты, транспорты там не проглядывают?
— Нет, товарищ командир!
— Ладно. Боцман, всплывай под перископ! Посмотрим своими глазами…
Едва подлодка взрезала перископом волну, командир приник к окуляру. И тут же увидел, как два сторожевика, шедшие чуть не на самом горизонте, начали поворот на лодку. За кормой их взбурлили пенные буруны. Значит, дан полный ход. Ничего другого это не могло означать, кроме того, что лодка обнаружена. Вероятнее всего, наблюдатели заметили пенную полоску за перископом.
— Боцман, ныряй! Глубина — двадцать… — ровным, спокойным голосом скомандовал Александр Иванович.
Еще не успела «тринадцатая» закончить этот маневр, как в отсеках услышали шум винтов, вслед за ним — шлепки сбрасываемых глубинок. Грохнули первый, второй… пятый взрывы. Лодку качнуло, хлестнули по ушам моряков огромной силы гидравлические удары. Но умелые руки боцмана уже увели лодку от них.
Через полчаса «тринадцатая» снова осторожно всплыла под перископ. Сторожевиков уже не было. Но и конвоя, сколько ни напрягал зрение вахтенный офицер, сколько ни вслушивался гидроакустик, не обнаружили. И вообще не появился он в тот день.
Примерно такая картина повторилась и 22 января. И 23-го с утра грохотали взрывы глубинных бомб. Опять фашисты занимались профилактикой. И опять подводники не обнаружили вражеские корабли…
Можно предположить, что конвои все-таки были. Возможно, они проскользнули возле самой береговой черты, обманув подводников этими отвлекающими бомбометаниями. Ведь, как стало известно позднее из вражеских документов, именно в те дни, выполняя решение самого Гитлера, принятое им на совещании в ставке 20 января, в Данциге собирались в конвой транспортные суда и боевые корабли — предстояла эвакуация войск и наиболее ценных гитлеровских сотрудников — партийных, административных, хозяйственных…
Как бы то ни было, вражеские суда проскользнули. Собственно говоря, что удивляться тому, если погода будто взбесилась?!
«26–27.01.45 г. Сильно качает, порой кладет лодку под 45 градусов на борт. Шторм свыше восьми баллов. Мороз. Антенна, леерные стойки, палуба покрываются сплошным льдом. Шахта подачи воздуха к дизелям при погружении пропускает воду до тех пор, пока лед на ее крышке не оттает. Из оперативной сводки узнали о выходе наших войск на побережье Данцигской бухты», — пишет радист в своем дневнике.
Почти на целую неделю наступила тишина в море. Зато в экипаже «тринадцатой» обстановка становилась все напряженнее. Больше полмесяца лодка в море, а они, по сути дела, еще не видели врага, ни разу не выходили в атаку! Надо было что-то предпринимать. Срочно. Во что бы то ни стало. Люди заждались дела!
29 января после полуночи вахтенный офицер Лев Петрович Ефременков заметил вдали затемненные огни какого-то судна. Разобраться сразу, что это такое, было невозможно. И видимость плохая, и мешала размашистая качка: лодку периодически подбрасывало на скользких хребтах волн, затем швыряло в провалы между ними. Однако наметанный глаз опытного подводника сумел заметить, что судно не одно. В отдалении, трудно уловимые взглядом, суетились какие-то стремительные тени.
