Ф Грандель - Бомарше
Не могу закончить повествование об этом периоде жизни Бомарше, не упомянув о его последнем "безумстве": после 9 термидора он сделал попытку самостоятельно вступить в переговоры с иностранными державами от имени Франции, дабы побудить их к заключению "всеобщего мира"! Он, возможно, и добился бы своего, не возвести Париж городу и миру, что комиссар Республики - "преступник"! С этого момента голландские министры, с которыми Бомарше вел переговоры в качестве представителя Франции, закрыли перед ним двери и попросили его покинуть страну. Что он и вынужден был сделать с болью в сердце. Объявленный нежелательным лицом во всех европейских государствах, он все же нашел убежище - сначала в Любеке, а затем в Гамбурге, которые были свободными городами.
Пока Бомарше, проявляя чудеса храбрости, сражался за интересы Франции, руководители Конвента объявили отсутствующего эмигрантом и на этом основании конфисковали его имущество. Решение было принято Комитетом общественной безопасности, который не знал или делал вид, будто не знает, что Бомарше облечен доверием Комитета общественного спасения. В июле того же года агентами общественной безопасности были арестованы "три женщины" Бомарше. Приговоренные к смертной казни в тот же день, что и Гезман, которому не так повезло, как им, Жюли, Мария-Тереза и Евгения остались в живых только благодаря падению Робеспьера. Выйдя на свободу, г-жа Бомарше была вынуждена тем не менее развестись с мужем и снова взять свое девичье имя, чтобы спасти Евгению от "оскорблений черни".
9 термидора, положившее конец массовому террору и воспринятое большинством граждан как счастливое событие, по странной прихоти судьбы только усугубило невзгоды Бомарше. В августе 1794 года "чернь" по-прежнему преследовала его семью. Эти невзгоды навлек на нее все тот же Лоран Лекуантр, который, сменив хозяев, обвинял теперь уполномоченного Комитета общественного спасения - о ирония! - в сообщничестве с Робеспьером и в том, что Бомарше вместе с _Неподкупным_ участвовал в расхищении французской, казны! Лекуантр изложил свои нелепые доводы с трибуны, и к нему прислушались.
Клеветнические наветы у нас в национальной традиции, точно так же как и глупость или, если угодно, легковерие слушателей. Если за это взяться как следует, "нет такой пошлой сплетни, нет такой пакости, нет такой нелепой выдумки, на которую не набросились бы" парижане.
По вине Лекуантра - или Базиля - Бомарше был вынужден прозябать два долгих года - вплоть до 5 июля 1796 года - в предместье Гамбурга. В своем далеком изгнании, после того как миновало несколько недель тоскливого, страха за близких - он ведь мог опасаться самого худшего, - Бомарше отнюдь не сидел сложа руки! Живя на хлебе и воде в затхлой каморке, он позволял себе единственную роскошь - тратиться на перья, чернила и бумагу. Писать, писать - он не знал иного средства, чтобы найти выход из самого безвыходного положения. Поэтому он писал день и ночь. Всему свету, но прежде всего жене:
"Подчас я задаю себе вопрос, уж не сошел ли я с ума, однако, обнаруживая последовательность, здравость своих суждений, которыми я пытаюсь, как это ни трудно, парировать все удары, убеждаюсь, что отнюдь не безумен. Но куда тебе писать? На какое имя? Где ты живешь? Как тебя зовут? Кто твои истинные друзья? Кого должен я считать своими друзьями? Ах, если б не надежда спасти дочь, сама чудовищная гильотина показалась бы мне слаще, чем мое нынешнее ужасное положение!"
Он писал англичанам, Питту, "осмелившемуся" конфисковать "его" ружья в Тервере и переправить их в Плимут. С помощью своих лондонских корреспондентов или, попросту говоря, агентов своей сети Бомарше довольно долго мешал англичанам наложить лапу на это оружие, вставляя тем самым палки в колеса британскому премьеру, которому только в июне 1795 года удалось купить эти ружья, правда, за бесценок. Но в 1795 году военное положение Франции уже выправилось, и ее арсеналы не были пусты.
Писал он, естественно, и американцам, прежде всего, чтобы напомнить, что они остаются его должниками. Среди этих писем или мемуаров есть забавное послание американскому народу от 10 апреля 1795 года. Если читать его внимательно, за нарочитой патетикой проступает филигранью ирония Фигаро. Когда Бомарше протягивает одну руку, другой он выделывает фокусы.
"Американцы, я служил, вам с неустанным рвением, в благодарность же не получил при жизни ничего, кроме горьких обид, и умираю вашим кредитором. Я вынужден поэтому завещать вам в наследство свою дочь, дабы вы дали ей в приданое то, что должны мне. Возможно, после моей смерти, вызванной несправедливостью других, против которой я уже не в силах бороться, моя дочь останется обездоленной, и, возможно, воля провидения в том, чтобы, оттянув ваш расчет со мной, обеспечить ей средства, коими она сможет воспользоваться, когда останется одна в полной нищете. Удочерите ее, как достойную дочь Государства! Она будет привезена к вам своей матерью и моей вдовой, не менее несчастной. Отнеситесь же к ней: как к дочери американского гражданина. Но если б у меня возникло опасение, что вы отвергнете мою просьбу то - поскольку ваша страна единственная, жителям которой я могу без стыда протянуть руку, что оставалось бы мне сделать, как не молить небо, чтобы оно даровало, мне здоровье на какое-то время, необходимое; для поездки в Америку? Неужто понадобится, чтобы, оказавшись среди вас, я, ослабевший умом и телом и уже неспособный отстаивать свои права, был вынужден просить, держа в руках оправдательные документы, чтобы, меня доставили на носилках ко входу, в ваши национальные, собрания и тут, протягивая тот самый колпак свободы, который я больше, чем кто-либо другой, помогал вам водрузить на голову, обратился к вам с мольбой: "Американцы, подайте милостыню вашему другу, чьи услуги во всей их совокупности не заслужили иного вознаграждения, кроме: Date obolum Belisrio". {Подайте обол Велизарию (лаг.).}
В Гамбурге коммерческий гений Бомарше достиг апогея в своем размахе. Холодными ночами, лежа без сна в чердачной каморке, он строил химерические проекты планетарных масштабов! Например, как прорыть канал через Суэцкий перешеек или установить судоходный путь между Атлантическим и Тихим океаном по реке Сан-Хуан, озеру Никарагуа и короткому каналу длиной всего в 10 километров, который можно построить. Много лет спустя другой мечтатель, заключенный в форте Гам, тоже мысленно соединял океаны, избирая для этого ту же трассу. История не что иное, как осуществление давних грез. Бомарше "знал", рассказывает Гюден, что "нация, которая овладеет судоходным путем между двумя океанами, неизбежно станет владычицей мировой торговли". Он, естественно, мечтал, что владычицей этой будет Франция. Позднее, когда до Бомарше дойдет известие, что "Питт намеревается сделать англичан хозяевами озера Никарагуа", он потребует от Директории, чтобы она добилась от побежденных испанцев уступки Франции этой все еще дикой страны и этого озера, о выгодах которого они, кажется не подозревают". К сожалению, французы в ту пору были ничуть не дальновиднее испанцев.
Бомарше был далеко не единственным французом, нашедшим убежище на берегах Северного моря. Не говоря о многочисленных протестантах, живших здесь еще со времен отмены Нантского Эдикта, в ганзейских городах, в том числе и в Гамбурге, обосновалась большая колония эмигрантов, вольных или невольных. Бомарше сблизился с двумя из них - с Талейраном, недавно вернувшимся в Европу после недолгого пребывания в Америке, и неким Луи, молодым священнослужителем, терпевшим еще большую нужду, чем он сам. Бомарше помогал Луи, делясь с ним своими скудными средствами и добывая для него работу. Он не переставал пророчить своим двум товарищам по изгнанию счастливую политическую будущность. Если карьера хромого беса уже обещала быть блестящей, несмотря на этот немецкий "антракт", карьера аббата, напротив, казалась по меньшей мере сомнительной. Но Бомарше, который неплохо разбирался в государственных деятелях, быстро распознал в юном Луи качества, необходимые для успеха на общественном поприще. Впоследствии аббат не забыл доброты Бомарше, и ему действительно хватило ума, чтобы реализовать предсказания своего старого друга, сделавшись позднее, много позднее, превосходным министром финансов. Да, это-тот самый барон Луи, вы не ошиблись!
Некоторые изгнанники только и мечтали о возвращении во Францию, с нетерпением ожидая, когда они наконец будут вычеркнуты из списков эмигрантов; Бомарше, принадлежавший к этой категории, дрался за всех, засыпая своими обращениями членов Комитета общественного спасения. Из Гамбурга он проповедовал стоящим у власти в Париже милосердие и справедливость, причем в таком уверенном, авторитетном тоне, который, учитывая его положение, вызывает восхищение. Одно из подобных посланий Комитету общественного спасения датированное 5 августа 1795 года, было найдено Ломени. Оно заслуживает того, чтобы привести его здесь, ибо характеризует, как мне представляется, истинное благородство Бомарше, его отвагу и политическую мудрость. Это пространное обращение было написано после победы при Кибероне, одержанной республиканскими войсками над армией роялистов. Бомарше опасался, что победители не отнесутся к побежденным великодушно, и призывал правительство отдать приказ о милосердном обращении с ними. К сожалению, его вмешательство запоздало - мятежники монархисты были в большинстве своем перебиты при Кйбероне. Вот тем не менее письмо Бомарше:
