Федор Раззаков - Коррупция в Политбюро: Дело «красного узбека»
Кадыровой и А. Эркаева. 21.30 – «Время». 22.05 – Перспективным сортам хлопчатника – широкое применение. 22.25 – Конкурсная программа. Выпуск 4-й. 22.35 – «Футбол-81». Обозрение. 23.55 – Програма передач.
Программа Таджикского ТВ: 17.00–21.30.
Весьма насыщенной в те февральские дни была культурная жизнь столицы Узбекистана. Так, 15 февраля во всех крупнейших кинотеатрах Ташкента началась Всесоюзная премьера фильма Евгения Матвеева «Особо важное задание»; 17–18 февраля в концертном зале имени Я. Свердлова выступал актер московского Театра на Таганке Валерий Золотухин; 18–21 февраля в Республиканском Доме знаний играл для публики джаз-ансамбль «Аллегро».
Что касается героя нашей книги, то он без дела тоже не сидел: 16 февраля Рашидов вручил переходящее Красное Знамя ЦК КПСС руководству Ташкентской области, а спустя несколько дней был уже в Москве, чтобы принять участие в работе XXVI съезда КПСС. Выступление Рашидова на нем состоялось 24 февраля: руководитель Узбекистана поделился с собравшимися теми успехами республики, о которых речь у нас шла выше. О недостатках практически ничего не говорилось, поскольку партийные съезды давно уже превратились в мероприятия, где речь шла исключительно о достижениях.
Между тем недостатков в жизни республики (впрочем, как и всей страны) тоже хватало. Например, пусть медленно, но росла преступность, высыхал Арал, все чаще происходили перебои со снабжением республики зерном и мясом. Кстати, многие из этих проблем Рашидов обсудил во время работы съезда с Брежневым и тот обещал помочь. Однако надежды на то, что Генсек выполнит обещанное, было мало – в последнее время тот много чего обещал, но его аппарат затем заволокичивал проблему, спуская все на тормозах. Во всяком случае, с Узбекистаном было именно так.
Например, еще на прошлом съезде партии (в 1976 году) было принято решение о начале грандиозного проекта о заборе и переброске части стока реки Обь в Среднюю Азию, но воз, как говорится, и ныне был там: различные ведомства всячески торпедировали эту идею. Причем в этом неприятии проекта сошлись в едином мнении как либералы, так и державники, а также… политики США и Турции, поскольку строительство канала не отвечало их геополитическим интересам в этом регионе.
Этот проект помог бы Узбекистану решить сразу несколько стратегических задач. В частности, республика получила бы новые инвестиции, размеры которых в начале 80-х начали существенно уменьшаться. Кроме этого, освоение очередных тысяч гектаров целины позволило бы резко нарастить производство сельскохозяйственной продукции, дать работу и жилье миллионам людей, был бы спасен Арал. От этого проекта выиграла бы вся страна: среднегодовая рентабельность канала (2320 км.) оценивалась в 7 миллиардов 600 миллионов рублей.
Тем временем противники проекта уверяли руководство страны, что его осуществление вызовет непредсказуемые изменения климата. По их мнению, проект таил в себе серьезные политические и экологические риски, которые вместе с крайней затратностью проекта (а общая сумма затрат равнялась 32 миллиардам 800 миллионам рублей), делали его не вполне жизнеспособным. По мнению сторонников проекта, изъятие мизерной доли стока Оби (в проекте канала шла речь о 3–4 % от годового стока этой реки) никоим образом не угрожало экологии сибирского региона, зато позволило бы дать воду плодородным, но безводным землям, где можно было выращивать кукурузу на зерно и сою – столь необходимые для животноводства фуражные культуры. Кроме этого, проект мог значительно укрепить геополитические и экономические связи между республиками СССР. Однако, судя по всему, многим людям в высших сферах страны именно это укрепление связей и не было уже нужно. Помогать Средней Азии, которую многие в Центре называли «захребетницей», у этих людей большой охоты не было. Как пишет С. Кара-Мурза:
«В порядке лирического отступления замечу, как протекал день типичного интеллектуала – организатора кампании против «поворота рек». Утром, приняв хорошую ванну из переброшенной в Москву волжской воды, он садился писать статью или повесть, проклинающую водохранилища, а вечером надевал рубашку из хорошего узбекского хлопка и шел на собрание, где протестовал против проклятой административно-командной системы, загубившей Аральское море. При этом он никогда прямо не говорил: «Пусть узбеки не пьют воду и не умываются» или «пусть узбеки не выращивают хлопчатник, он нам не нужен». Этот интеллектуал – гуманист. И если бы кто-то попробовал лишить его ванны или хорошей рубашки, он поднял бы визг на весь мир. Ради этого можно и нужно перебрасывать воду и поливать хлопчатник, но сверх этого – ни-ни…».
Отметим, что в последние годы два проекта переброски части стока рек в СССР уже были осуществлены. Так, в 1962–1974 годах был построен канал Иртыш – Караганда, по которому за 458 километров вода Иртыша была подана в Караганду, Экибастуз, Темиртау (Казахская ССР). Еще по одному каналу вода Каховского водохранилища пошла в засушливую Таврию и на Крымский полуостров для виноградников, санаториев. Теперь должна была настать очередь Узбекистана, но у этого проекта оказалось слишком много противников, чтобы позволить ему осуществиться.
Рашидов воочию мог наблюдать с какой интенсивностью нарастает сопротивление этому проекту. Если на предыдущем съезде в 1976 году его противники отмалчивались, не осмеливаясь перечить Брежневу, то теперь у них прорезались голоса и свое недовольство они высказывали в открытую, не опасаясь навлечь на себя гнев Генсека. Впрочем, тот уже особенно и не возражал, больше озабоченный состоянием своего здоровья, чем каким-то проектом о переброске части северных рек в Среднюю Азию.
Поскольку Рашидов не был слепцом и всегда отличался умением мыслить стратегически, он не мог не видеть, что советский режим стоит на пороге серьезных испытаний. И дело было не столько в экономических трудностях, сколько в идеологических. Рашидов отлично знал историю и помнил как завершили свои дни великие империи, вроде Византийской, или более близкого ему Хорезмского царства. Многие столетия эти государства являли миру свое могущество, которое многим казалось несокрушимым. Однако внутренние противоречия, которые буквально раздирали тамошние высшие элиты, сыграли роль того самого червя, который исподволь подтачивал опоры обоих режимов. И внешнему врагу достаточно было нанести незначительный удар по этим империям, чтобы они рассыпались в прах. И нет теперь ни Византии, ни Хорезмского царства.
Советский Союз имел все предпосылки повторить судьбу этих государств, поскольку слишком много уязвимых мест появилось за последние десять лет на его некогда могучем теле. С тех пор как Брежнев согласился подписать Хельсинкские соглашения в 1975 году и особенно пакет документов из «третьей корзины» (гуманитарные проблемы), началась стремительная вестернизация советской идеологии, которая играла на руку «кремлевским глобалистам». К началу 80-х все большая часть населения огромной страны превращалась в откровенных апологетов западного образа жизни с его культом наживы. Особенно заметно это было в центральной части России, Прибалтике, на Украине и в Закавказье. Менее заметно – в республиках Средней Азии, где подавляющую часть населения составляли сельские жители, которые придерживались патриархальных традиций, и которым не был присущ радикальный национализм кавказцев и прибалтов.
Именно в прибалтийских и закавказских республиках капитализация экономики сопровождалась мощнейшим всплеском национализма. Это было связано со стремлением тамошних элит контролировать ресурсы своих территорий без участия союзных органов власти. В итоге за два последних десятилетия (1960–1980) развитие товарно-денежных отношений в республиках Прибалтики и Закавказья привело к появлению полулегального слоя коммерсантов, стремившихся найти поддержку со стороны властей республик. И они эту поддержку нашли, в результате чего в этих регионах сложился альянс части партийно-хозяйственной элиты, националистически настроенной интеллигенции и нарождающегося класса предпринимателей.
Читатель вправе спросить: а разве в том же Узбекистане не было подобного? Конечно, было. Но в меньшей мере, и это не сопровождалось всплеском оголтелого национализма и сепаратизма, когда республиканские власти где исподволь, а где и в открытую настраивали жителей своих республик против Центра, называя его оккупантом (как в Прибалтике) или кровососом (как в Закавказье). В Узбекистане ничего подобного не было – тамошняя высшая элита в большинстве своем была лояльна Центру, хотя в душе, конечно, могла его и не любить.
Повторюсь, что именно Узбекистан был одним из лидеров среди союзных республик по числу проживающих там русскоязычных жителей. И это было не случайно. Как верно пишет В. Казначеев: «Русская национальная психология, пожалуй, единственная, которая не только не исключает братство народов, но и подразумевает его. Только русские со своей врожденной толерантностью смогли скрепить гигантское евразийское пространство, не дать поглотить его активной капиталистической среде, постоянно требующей захвата новых колоний, получения дешевой рабочей силы и новых рынков сбыта».
