Наталья Точильникова - Жизнь и судьба Михаила Ходорковского
Между прочим, он сидит за вас. Потому что это вы вели приватизационные сделки, и в приговоре первого суда по этим эпизодам через абзац — ваша фамилия. Да, конечно, все было законно, но он там, а вы здесь. И при этом вы вовсе не законченный подлец, у вас есть совесть, и она даже иногда просыпается.
А потому вы до дрожи боитесь того дня, когда вас будет допрашивать тот, кого вы предали. И потому вы заранее записались к врачу.
Если бы вдруг оказалось, что Алексей Дмитриевич лег на обследование (а то и на операцию), я бы не удивилась. Речь о враче зашла еще 22-го, в пятницу. Голубович попытался отпроситься с заседания. «А в понедельник сможете?» — спросил судья. «Ну, если меня не зарежут», — сказал Голубович и пояснил, что это он о враче.
В больницу надолго Алексей Дмитриевич не лег. Михаил Ходорковский все же смог допросить его.
26 января 2010-го.
Алексей Дмитриевич шел к трибуне крайне неуверенно, оглядываясь на зал, положил на стол футляр от очков, покрутил его рукой, открыл, закрыл, погладил пальцем.
Михаил Борисович формулировал вопросы медленно, четко и ясно. Алексей Дмитриевич лавировал, крутил, напускал тумана и уходил от ответов.
И в голосе Ходорковского отчетливо звучало презрение, что не мешало ему быть совершенно спокойным и говорить как врач или учитель.
Волнение выдавали только покачивания головы, чуть-чуть, из стороны в сторону. Как у его отца.
Он говорил негромко. Не этого ли тихого голоса так боялись его подчиненные, как признака крайнего гнева?
Он говорил тихо, но тишина в зале стояла мертвая, только слышно было, как журналисты стучат по клавиатурам ноутбуков, словно бисер рассыпают.
Говорил тихо, но смотрел тяжело и жестко.
«Хорошо, — повторял после каждого ответа. — Очень хорошо».
Голубович сутулился над свидетельской кафедрой, плечи опущены, и с опущенных плеч, не касаясь больше его худощавого тела, свободно свисал дорогой пиджак.
В зале за моей спиной кто-то шептал «Иуда! А ты забыл, как Ходорковский подарил тебе «Русских инвесторов» и «Русский продукт» — твоей жене?»
Я не жажду крови, но предательство заслуживает хотя бы морального осуждения. У нас даже этого нет. Думаю, что Голубовичу в так называемом «приличном обществе» даже руку подают.
Иногда Ходорковскому все же удавалось подвигнуть Голубовича на прямой ответ.
«То есть вы знаете, что прибыль у дочерних добывающих предприятий «ЮКОСа» была?» — спрашивает он.
«Да, была, — отвечал Голубович [252]. — Трудно работать без прибыли, будут проблемы с налоговыми органами».
«Что тогда вы имели в виду под трансфертными ценами?»
«Имеются в виду цены между материнскими и дочерними компаниями, которые устанавливаются не на рыночной основе, а на основе экономической целесообразности для участников этих сделок… От миноритарных акционеров я не раз слышал, какие мы «мерзавцы и воры». И нас тыкали носом именно в трансфертное ценообразование».
То есть знали об этом все.
28 января выяснилось, что на следующий день свидетель улетает в Англию, и все равно не удастся задать ему все 100 вопросов, обещанные Ходорковским.
В основном речь шла об обмене акций, что и понятно, поскольку это проект Алексея Дмитриевича. Но касались и «хищения» нефти.
«Когда ставился мною вопрос о хищении нефти?» — спрашивал Ходорковский.
«Такой вопрос не ставился. О торговле нефти на совещаниях вопросы не велись», — отвечал Голубович.
«А за пределами совещания я ставил перед вами вопрос о хищении всей нефти?»
«Мне лично не говорилось».
«Я на совещании делил нефть между членами Группы?»
«Не слышал такого».
А Ходорковский цитировал обвинительное заключение:
«Слышали ли вы, что Лебедеву было поручено руководить действиями членов организованной группы, направленными на распределение, присвоение средств, совершать финансовые операции с денежными средствами, полученными таким преступным путем?»
«При мне на совещаниях с вашим участием термины «организованная преступная группа», «хищения» и подобные не упоминались» — отвечал Голубович.
«За счет чего финансировалась деятельность добывающих компаний?» — спрашивал Ходорковский.
«За счет реализации продукции».
«Какой продукции, уж тогда для суда уточните?»
«Видимо, нефти…»
Угу! Той самой, что была полностью украдена.
Периодически Ходорковского сменял Лебедев, а Голубович все стоял на свидетельской трибуне и отвечал, точнее, пытался уходить от ответов.
Допрос длился до восьми вечера, когда, наконец, судья объявил перерыв до следующего заседания. Оно продолжалось недолго, до двух часов дня, когда свидетеля отпустили в Лондон. «Летите, Голубович!» — написала «Новая».
Финансовый директор «Томскнефти»
В марте на суде была еще пара ярких моментов. Десятого допрашивали Дмитриеву Ольгу Федоровну, с 2001 года работавшую финансовым директором «Томскнефти».
«Скажите, а в какой должности вы работали в «Томскнефти» с 2004-го и по 2007 год?» — интересовался Ходорковский.
«В той же должности финансового директора».
«За этот период выявлялись ли хищения нефти, произошедшие в период до 2004 года, и проводилась ли в связи с этим инвентаризация «Томскнефти»?»
«Мне об этом ничего не известно».
«Отражался ли в экономических материалах, которые вы направляете в государственные органы, с 2004 года по сегодняшний день факт убытка от хищения нефти за период с 98 по 2003 год в размере 50 млн. тонн?»
«Мы просим снять вопрос, поскольку это не входит в предмет доказывания!» — вмешалась прокурор Ибрагимова.
Конечно, не входит! Как может входить в предмет доказывания хищения факт убытка от него? Особенно если в результате хищения у ограбленных образовалась прибыль.
«В бухгалтерской отчетности убытков от хищения нефти отражено не было», — все-таки ответила свидетельница.
«Известно ли вам, что «Томскнефть» является потерпевшей по нашему делу в связи с тем, что я похитил у вас всю нефть за 98 — 2003 год?» — поинтересовался Платон Лебедев.
«Нет», — засмеялась финансовый директор «Томскнефти».
«Какие-то документы для процесса как потерпевшая сторона вы готовите?»
«Я — нет!»
«Правильно ли я понял, что вы сказали, что никаких изменений в бухгалтерской отчетности «Томскнефти» с 98 года по 2010 год не вносилось в связи с гособвинением в хищении всей добытой нефти?»
«Мне об этом не известно»…
«Являетесь ли вы сейчас одним из руководителей исполнительного органа «Томскнефти»?»
«Да».
«И когда общество «Томскнефть» признавалось потерпевшим, вас об этом в известность не поставили? И в отчетности этого нет?»
«Нет».
«Фантастика! — воскликнул Лебедев. — Больше вопросов нет».
Эдуард Ребгун
Вторым ярким моментом марта был допрос конкурсного управляющего «ЮКОСа» Эдуарда Ребгуна.
«Поскольку меня обвиняют в похищении нефти, а с похищенного у нас, как известно, налоги не платят, вот я вас и спрашиваю, считали ли вы, когда вы признавали требования налоговой службы по включению в число кредиторов налоговой службы с требованиями уплатить налог на добавленную стоимость от реализации нефти и нефтепродуктов и налог на прибыль от реализации нефти и нефтепродуктов, — считали ли вы, что это требование обоснованно, если да, то почему?» — спрашивал Михаил Ходорковский.
«Мы не рассматривали вопросы наличия или отсутствия признаков похищения нефти, у меня нет такой информации. У меня нет информации от служб, что нефть была похищена. Мы считали, что все, что вы добыли, это ваша нефть, которая продавалась и из которой должны были быть уплачены соответствующие налоги», — отвечал Эдуард Ребгун.
Выступление Михаила Ходорковского
С 5 апреля в Хамовническом суде начался новый этап — доказательства стала предъявлять сторона защиты. А все вышеперечисленные, между прочим, были свидетелями обвинения…
Пятого апреля защита заявляла ходатайства.
Самое интересное началось шестого: к микрофону поднялся Михаил Ходорковский.
В этот же день, наконец, была возобновлена трансляция в зале для журналистов.
Михаил Борисович начал с ходатайства: «Меня обвиняют в хищении всей нефти, добытой с 98 по 2003 год, 350 млн. тонн. Нефть — это жидкость обычно черного цвета и маслянистой консистенции. Ее можно перелить из емкости в емкость, перекачать по трубе, передать вместе с емкостью. Но сторона обвинения постоянно подменяет нефть правом собственности на нее. Право собственности нельзя перелить или перекачать, зато можно передать по договору без перемещения самого товара. <…> Нефть и право собственности на нефть переходят в практике нефтяной торговли разным способом и разным лицам. Путать эти два разных события может либо очень некомпетентный, либо очень недобросовестный человек».
