Н. Черушев - Удар по своим: Красная Армия: 1938-1941 гг.
Рейхману очень хотелось показать себя на новом месте в лучшем виде, и он нещадно подгонял своих подчиненных, торопя их быстрее «закруглять» дела. По-стахановски — всего за два месяца — следственное дело по обвинению В.Д. Свиридова было закончено. Обвинительное заключение утвердил Рейхман. На суде Свиридов от показаний, выбитых у него на предварительном следствии, отказался и заявил, что он оговорил не только себя, но и многих других не по своей воле. И тем не менее Военная коллегия приговаривает его к ВМН.
Итак, поработав кнутом и поманив подчиненных пряником, Фриновский убыл в Москву, а Леплевский остался в Киеве... Надо было работать, чтобы оправдать оказанное ему доверие. И трудиться следовало в полную силу. Контрольные ориентиры ему Ежов с Фриновским обозначили, а остальное было, как говорится, делом техники, имеющиеся документы позволяют приподнять завесу над тайной успехов, вскоре достигнутых НКВД УССР, узнать, в чем же заключались чудеса этой «техники»...
Из свидетельских показаний современников Леплевского — бывших сотрудников НКВД УССР Б.И. Борисова (Когана) и Н.А. Григорьева: «В 1935 и 1936 году запрещенных методов следствия не проводилось. Их начали применять в конце 1936 года, а в особенности в 1937 году, когда прибывший на должность наркома внутренних дел УССР Леплевский И.М. лично наносил побои арестованным».
Об этом же показал и другой бывший работник НКВД — полковник в отставке В.М. Казакевич. На допросе в конце марта 1955 года он показал: «С приездом на Украину на должность наркома внутренних дел УССР Леплевского в аппарате НКЗД УССР установилась практика жестокого избиения арестованных. Этот пример показывал сам лично Леплевский. Подражая Леплевскому бить стали арестованных и другие сотрудники аппарата НКЗД УССР. До приезда на Украину Леплевского о фактах избиения арестованных в НКВД УССР я не слышал...»17
Как в Москве, так и в Киеве Леплевский требовал от своих подчиненных выхода на «больших людей» — партийных, советских и военных руководителей. Благо что многие пласты этой элиты к его приезду на Украину были лишь едва затронуты. Еще находились на свободе первые и вторые лица в Политбюро ЦК КП(б)У С.В. Косиор, М.М. Хатаевич, бывший второй секретарь ЦК КП(б) У П.П. Постышев, командующие войсками округов И.Ф. Федько и И.Н. Дубовой.
С прибытием Леплевского работа в этом направлении развернулась широким фронтом. Тот же В.М. Казакевич, трудившийся тогда в центральном аппарате НКВД УССР, засвидетельствовал факт личного участия Леплевского в следствии по делу бывшего первого секретаря ЦК ЛКСМУ С.И. Андреева и применения к нему мер физического воздействия с целью получения обличительных показаний в отношении П.П. Постышева.
«...После ареста Андреева он был передан мне. Первые допросы Андреева проводил я. На всех допросах Андреев категорически отрицал свое участие в контрреволюционной организации даже после того, как я по указанию бывшего начальника отделения Брука потребовал от Андреева признать свою вину, последний никаких показаний о своей принадлежности к контрреволюционной организации не давал и не назвал лиц, принадлежащих к контрреволюционной организации. Андреев начал давать показания о своем участии в контрреволюционной троцкистской организации только после того, как был подвергнут жестокому избиению в моем присутствии бывшим НКВД УССР Леплевским...»18
Пружина, до отказа закрученная на Украине Фриновским и Леплевским, начала бешено раскручиваться, все более набирая скорость. Мощнейший удар обрушился на кадры Киевского и Харьковского военных округов. Так, Леплевским в июле—августе 1937 года было подписано более сотни справок на арест высшего и старшего комначсостава этих округов, соответственно завизированных наркомом обороны Ворошиловым. Вот только один акт этой драмы под названием «Кадры РККА в 1937 году». Так, в августе этого года в секретариате НКВД СССР получили из Наркомата обороны следующий документ, касающийся ареста ряда видных военных работников:
«Сообщаю резолюцию народного комиссара обороны СССР на справках Леплевского:
О командире 7 кав. корпуса комдиве Григорьеве П.П. «Арестовать. К.В.».
О командире 58 сд комбриге Капцевиче Г. А. «Арестовать. К.В.».
О начальнике 2 отдела штаба КВО полковнике Родионове М.М. «Арестовать. К В.».
В данном конкретном случае, не имея абсолютно никаких доказательств вины, кроме краткой справки-ориентировки, тенденциозно составленной в особом отделе соответствующего военного округа, Ворошилов дает свое согласие на арест полторы сотни руководящих армейских работников, что равносильно их физическому уничтожению и безвозвратной потери для Красной Армии.
Нередко случалось и так, что особисты, не дожидаясь получения санкции Ворошилова (между собой они считали это просто формальностью и пустой тратой времени), производили арест того или иного военачальника. Примером тому служит арест командира 7-го кавалерийского корпуса комдива Петра Григорьева. Когда в августе бумага на сей счет еще путешествовала из одного наркомата в другой, Григорьев уже несколько недель находился за решеткой. Правда, при этом надо учитывать, что помимо почты, пусть даже и специальной, существовала также телеграфная и телефонная связь. Достаточно было одного звонка из компетентных органов, чтобы судьба человека оказалась перечеркнутой раз и навсегда.
На Украине Леплевский сурово расправлялся и со своими коллегами-особистами. О том свидетельствуют бывшие сотрудники этих органов А.Я. Санин-Затурянский и И.Г. Гудзь, арестованные в 1937 году. Они подробно рассказали о «методике» работы подручных Леплевского.
Санин-Затурянский: «4 августа 1937 года, работая заместителем начальника особого отдела Харьковского военного округа НКВД УССР в г. Харькове, я в 10 часов утра был в кабинете исполняющего обязанности начальника областного управления НКВД по Харьковской области, он же начальник особого отдела Харьковского военного округа полковника Шумского Игоря Борисовича, где в присутствии работников комендатуры, явно волнуясь и держа телеграмму дрожащими руками (Еще бы! Ведь в ней вполне могла быть и его фамилия. — Н. Ч.), Шумский объявил мне, что по распоряжению наркома НКВД УССР Леплевского я арестован, после чего был водворен в тюрьму в одиночную камеру.
Вечером того же дня под усиленным конвоем в отдельном вагоне я был отправлен в гор. Киев, где водворен в тюрпод (видимо, тюремный подвал. — Я. Ч.) НКВД УССР.
Вызвавший меня ночью на допрос следователь НКВД УССР Артемьев стал требовать с меня показаний о моей якобы контрреволюционной троцкистской деятельности...
Ночью следующего дня я вновь был вызван к Артемьеву и тот, узнав, что я ничего не придумал, стал ругаться, стучать по столу, требовать и угрожать. Убедившись, что я категорически отрицаю обвинение, Артемьев впервые ударил меня кулаком по лицу... Продержав меня до утра, он отпустил меня в камеру, где опять мне не дали уснуть.
На третий день... на мою просьбу сказать, на чем основано такое обвинение, Артемьев разразился еще большими ругательствами и криками. В это время раздались душераздирающие женские крики, которые сразу повергли меня в состояние психической невменяемости, а Артемьев заявил: «Слышишь эту пластинку, так поступят и с тобой...»
Крики избиваемых и истязаемых женщин, не говоря уже о мужчинах, продолжались до утра и повторялись в последующие ночи, что меня приводило в состояние психической депрессии. Так,примерно в течение десяти дней продолжались ночные допросы надо мной и избиение меня Артемьевым, так я уже совсем ослабел. Видя мое упорство, Артемьев в один из ночных допросов (сами следователи после ночных бдений отсыпались днем. — Я. Ч ) сказал: «Ладно, оставим пока твою троцкистскую деятельность, говори о своей шпионской работе...» Нанося мне побои, ругаясь и издеваясь, Артемьев требовал все же сознаться в шпионаже... Тогда я потребовал очной ставки с Соколовым (видимо, речь идет о начальнике штаба ХВО комдиве Н.Л.Соколове-Соколовском. — Н.Ч.), который, как Артемьев заявил, арестован и находился в НКВД УССР.
В очной ставке он мне отказал и, продержав меня еще несколько ночей на этом обвинении и не добившись ничего от меня, заявил: «Ладно, оставим пока шпионаж, но надо обязательно в чем-то сознаться, давай говори о своем бытовом разложении». Подтвердив свое предложение соответствующим количеством ударов, ругательством и издевательством.
...Вся моя работа и личная жизнь проходила на глазах у коллектива, никогда никаких взысканий как по партийной, так и по службе и личной жизни я не имел. Но желая прекратить эти бесчеловечные мучения, я согласился на предложение Артемьева и по его предложению собственноручно написал, что я сожительствовал с женщинами, купил за бесценок мебель в Киевском ломбарде, что украл стенограмму речи тов. Ярославского на партийном активе
