Анатолий Кузнецов - На «Свободе». Беседы у микрофона. 1972-1979
Я приводил также цены. Я делал такое сравнение. Если в Советском Союзе человек получает, допустим, 120 рублей в месяц чистыми на руки, то на один день своего существования он имеет (разделим на 30 дней месяца) четыре рубля. На все про все. И вот допустим, что сегодня эти свои 4 рубля он решил истратить на фрукты-овощи. Что он на них купит? Ну, еще при условии, что он их найдет. Апельсины, скажем. Даже по государственной цене 1 рубль 40 копеек за килограмм он купит апельсинов неполных три кило. То же самое яблоки. Про базарные цены уже не будем говорить. Я девять лет жил в городе Туле, и лишь два или три раза случилось достать в очереди апельсины по рублю сорок, два килограмма в одни руки, а на базаре они ведь были и по 5, и по 6, и более рублей кило.
Скоропортящиеся сезонные овощи, как помидоры, например, зимой, естественно, дороже, иногда в целых два раза. Летом на 7 фунтов выйдет 14 килограммов помидоров и больше, зимой — только 7–8. То есть вообразите себе, что житель Советского Союза со своими четырьмя дневными рублями пошел на базар в феврале и купил полпуда помидоров, а летом так и вообще пуд.
Вот какие цены в Англии, причем я беру овощи и фрукты, но так можно пройтись по всему — от мяса до тортов, и разница будет потрясающая. Если я скажу, что на свои дневные 7 фунтов наш отчаянно бедный англичанин может купить яиц, например, 200 штук — 20 десятков! — то вы же можете мне не поверить. Для советского человека это невообразимо: чтобы со своими дневными четырьмя рублями пойти и купить 20 десятков яиц. И я сам, как попал в Англию, не мог поверить своим глазам. А как же экономические кризисы, инфляции, безработицы, обнищание в странах капитала и так далее?
А вот так. Раньше англичане покупали этих самых яиц на свою дневную квоту не 200, а 300–400 штук, поэтому им сейчас кажется, что стало значительно хуже, и они об этом все время пишут, кричат. А советская печать добросовестно цитирует общие фразы, доводя впечатление до того, что может показаться, будто в Англии вообще голод. Мне рассказывали про одну польскую бабушку, которая, наслышавшись в Польше подобных вещей, собираясь в дальнюю дорогу проведать свою дочку, которая живет в Лондоне замужем за англичанином, нагрузила полные чемоданы кульками с рисом, вермишелью, с величайшим трудом достала за взятку из-под прилавка краковской колбасы (потому что в Польше сейчас такую колбасу, как и все знаменитые польские копчености, можно достать только из-под прилавка) — и приехала со всем этим в Лондон, спасать от голода дочку.
Дочка только охнула и руками развела. Повела мать-старушку в польский магазин, их в Лондоне полным-полно, и был там такой выбор колбас, прямо из Польши, разных кабаносов, полендвиц, кашанок и так далее, и так далее, что старушка не поверила своим глазам. Все то, чего в самой Польше сегодня днем с огнем не найдешь, все тут, в Лондоне, есть в богатейшем выборе — горы, и по цене вдвое более доступной для англичанина с его зарплатой в Англии, чем для поляка с его зарплатой в Польше. А с вермишелью и рисом, что с ними делать? Когда тут, в Лондоне, этого самого риса сортов 20 или 30 в любом магазине, со всех концов света, и вот, пожалуйста, опять цена: на свои дневные 7 фунтов англичанин может купить пуд риса. Пуд! Я не оговариваюсь. Пуд риса в день. Сколько риса может купить москвич, ленинградец, киевлянин, туляк или рязанец со своими четырьмя рублями на день жизни?
Но есть еще один продукт, который меня лично вообще не то что потрясает, а как-то… прямо в грусть вгоняет, что ли. Сало.
Я, видите ли, с Украины родом, киевлянин. На Украине любят сало со шкуркой. Сало там ценится выше, чем мясо. Это и традиционное национальное, тут есть и отзвуки страшных голодных времен. Я был четырехпятилетним ребенком, когда на Украине разразился апокалипсический голод времен коллективизации, созданный искусственно Сталиным, унесший, говорят, от 6 до 7 миллионов жизней. У меня остались в памяти картины этого голода, рассказы очевидцев, в том числе и моего отца, как вымирали целые деревни, как доходило до людоедства.
В войну, а затем после нее в 1946 году опять было что-то страшное, опять вплоть до людоедства. Я помню, как моя мать зарабатывала на тогдашние деньги 600 рублей в месяц, а килограмм говядины был на базаре — как раз те самые 600 рублей. Месяц работы за килограмм говядины. Сало же — как сейчас вижу — на нашем куреневском базаре — 1000 рублей кило. Более чем полтора месяца работы за килограмм сала. Поэтому у меня осталось представление о сале, что это невероятная ценность. Ценность. Когда пожил в Москве, увидел, что больные желудками москвичи не так уж за салом и гонятся, ветчину и ту в магазине просят попостнее, телятину ценят выше жирной свинины. Но все равно — это оттенки. Мясо, сало — все равно вещи очень дорогие. Сколько наш человек со своими четырьмя рублями на день может купить сала сегодня в Киеве, где оно по-прежнему дорого, или в Москве, где относительно дешевле? Это вы посчитайте сами, а я скажу, что меня в Лондоне вгоняет в грусть в связи с этим самым салом со шкуркой, и можете мне верить, можете не верить. Я бы сам не знал, верить или не верить, если бы мне, когда я еще жил в Советском Союзе, кто-нибудь нечто подобное сказал.
Так вот, в связи со всякими модными теориями о холестерине и прочее, сало на Западе считается чем-то вообще вроде отходов. Англичане, как и москвичи, предпочитают мясо тощее. Я тут, знаете, однажды захотел банку тушенки купить. Ищу, ищу, не могу найти. Спросил знакомых англичан: «Где купить элементарную банку тушенки, такую, знаете, как во время войны была?» Да вот же, в любом магазине, сколько угодно. Купил — одно мясо, ни прожилок, ни крошки сала, чистое мясо. «Нет, — говорю, — мне такую, как во время войны была». — «Так вот же она и была», — отвечают. Я описал: такая банка, говорю, полная кусков свинины пополам с салом. Первый раз слышали, никогда в глаза не видели. Такой бы никто здесь не покупал и не ел. Так я открыл, что ту знаменитую свиную тушенку, наполовину свиной жир, видимо, делали исключительно для посылки в Советский Союз. Такой тушенки действительно я на Западе так и не вижу. Это к вопросу о том, как здесь ценится или, вернее, никак не ценится свиное сало.
Ну, а оно все-таки на свинье вырастает, ну, и чтобы не выбрасывать, его все-таки продают. Почем? В большом магазине-супермаркете, в трех минутах ходьбы от моего дома, в мясном отделе — это такие огромные холодильники, как закрома, битком набитые расфасованным мясом, мыслимым и немыслимым, — в одном углу лежат завернутые в целлофан этакие целые рулоны свиного сала со шкуркой, и наклеена цена: «10 пенсов», «15 пенсов» за килограмм. Самое дешевое мясо все-таки один фунт, то есть сто пенсов килограмм. А сало — 15–20 пенсов. На свои дневные 7 фунтов бедный англичанин может купить до семи килограммов мяса, или — считайте: даже по 20 пенсов, на фунт 5 килограммов, на семь фунтов тридцать пять килограммов свиного сала со шкуркой… Я смотрю и теряюсь. У нас в семье когда-то в Киеве на Куреневке уж как свинью закололи, да бочоночек сала насолили, это уж такая ценность была! А тут хоть каждый день бочку соли… и что с ним делать?
Бедная бабушка из Польши, которая везла в Лондон краковскую колбасу и вермишель, — жертва бессовестной, лживой коммунистической пропаганды.
Я заканчиваю эту беседу без всякой уверенности, что те, кто меня слушал, поверили тому, что я рассказывал. Я считаюсь с этим, потому что, повторяю, я сам, когда жил в Советском Союзе, слушая такое, тоже не знал бы, верить или нет. Это, чтобы поверить, надо видеть собственными глазами. Я вот — увидел. Увидел, что лозунг «Все для человека», который в Советском Союзе является чистой пробы демагогией, на Западе осуществляется фактически, хотя никто его не ставил и не склонял во всех речах и на всех транспарантах.
14 июля 1978 г.
После болезни
Это моя уже 233 беседа с тех пор, как я начал регулярно, раз в неделю, выступать с беседами перед микрофоном Лондонской студии «Радио «Свобода». Этой беседы, собственно говоря, могло уж и не быть: в сентябре прошлого года со мной случился инфаркт, причем очень тяжелый. По мнению врачей, я остался жить лишь чудом. Долго я лежал в больнице, потом долго отходил дома и отошел.
Но в смерти я побывал. Недолго, правда, но два раза. Один раз у меня сердце полностью остановилось на 6 секунд, через час-другой остановилось на 15 секунд, и это на медицинском языке называется клинической смертью; оба раза врачам удалось пустить его снова — с помощью сложной современной медицинской техники и их собственной самоотверженности. Они бились со мной, не отходя, 10 часов, но когда потом, валясь с ног, пошли поспать, то, как я позже узнал, звонили дежурной медсестре много раз среди ночи, потому что (опять-таки, как потом они сами мне сказали) не были уверены, что я доживу до утра. Я дожил.
