Михаил Армалинский - Что может быть лучше? (сборник)
Интересно «девки» и «деньги» – это лишь хорошая рифма или правда Бродский был готов купить женщину, будь у него деньги? Если так, то его могли бы не пустить в Америку – ведь при допуске в неё заполняешь анкету, где спрашивается, имел ли дело с проститутками. Следует писать: нет, и ему пришлось бы солгать. К счастью, родина спасла своего пророка, лишив его не только свободы, но и денег.
Зная мой статус, моя невеста
пятый год за меня ни с места;
и где она нынче, мне неизвестно:
правды сам чёрт из неё не выбьет.
Она говорит: «Не горюй напрасно.
Главное – чувства! Единогласно?»
Это с её стороны прекрасно,
Но сама она, видимо, там, где выпьет (2:27).
Непоэтическая позиция – желать жениться (а не просто переспать) и не получать от женщины согласия.
Должно бы наоборот – женщина мечтает выйти за Поэта замуж, а он витает в облаках и не желает земных семейных забот или просто предпочитает обильных любовниц. Какая молодец невеста, сохранила для нас поэта своим отказом, а то погрузился бы в советский семейный быт, который бы…
«Бога нет. А земля в ухабах».
«Да, не видать. Отключусь на бабах».
Творец, творящий в таких масштабах,
делает слишком большие рейды
между объектами. Так что то, что
там Его царствие, – это точно.
Оно от мира сего заочно (2:35).
Пытаюсь разобраться: между объектами – это между бабами, живущими в разных концах города? Но почему большие рейды обязательно связаны с атеизмом? Уж не потому ли, что вера самодостаточна и ездить никуда не надо, а можно сидеть на месте и заниматься онанизмом или самосозерцанием? Что одно и то же. «Бога навалом. Особо – в бабах» – это моя версия.
Непротивленье, Панове, мерзко.
Это мне – как серпом по яйцам (2:37).
Серпом всё же лучше, чем молотом. Но как чудесно здесь ругань превращается в поэзию, хотя яйца представляются как символ боли, а не наслаждения.
Смотрит с обоев былая сотня.
Можно поехать в бордель, и сводня —
нумизматка – будет согласна.
Лень отклеивать, суетиться… (2:38)
Если лень, то не так уж и хотелось.
…что где бы любви
своей ни воздвигла ты ложе,
всё будет не краше, чем храм на крови,
с общим бесплодием схоже (2:41).
Вот я, как шафер в «Клопе», что бодро реагировал на слово «мать», реагирую на «ложе любви». И так же безосновательно – здесь явное бесплодие сексуальной тематики.
И слепок первородного греха
свой образ тиражирует в канале (2:43).
Гондоны или зародыши от абортов плавают? Мой одноклассник занимался ловлей гондонов в Карповке и потом победоносно приносил очередной на палочке и показывал девочкам, искренне и самозабвенно радуясь их страху и отвращению.
Красавица уехала. Ни слёз,
ни мыслей, настигающих подругу… (2:68)
«Настигающих» – главное слово. Обыкновенно поэты пытаются именно настичь своими словами ускользнувших женщин, то есть выебать их словесно, коль не удаётся хуем. Бродский уводит своё желание типично христианским способом – в Бога или в вещи.
Правда, возможен ещё один вариант – пресыщение после визита красавицы.
Вообще-то любовная поэзия состоит из:
1. описаний и восхищений прелестями женщин, своей возлюбленной в частности,
2. описаний силы своего желания с женщиной соединиться,
3. переживаний по поводу ревности, измены, женской недоступности,
4. удручённости от собственного безразличия к женщине и, наконец,
5. из описаний состоявшегося соития.
Практически ничего из этого у Бродского нет. За редким исключением, например, из пункта 3:
Зачем лгала ты? (2:99)
Да, но разве ж это секс?
Поехали дальше:
Сбегавшую по лестнице одну
красавицу в парадном, как Иаков,
подстерегал… (2:72).
Подстерегал? И только-то?
И тут же вдогонку:
В густой листве налившиеся груши
как мужеские признаки висят (2:73).
Голодно значит – семенем налился. Подстерегал, да ничего не вышло.
…коль двое на постель да нагишом взойдут,
скроив физиономью кислу… (2:73)
Это должны быть только многолетние супруги, иначе физиономия сладка. О ком это он, интересно? Неужто о себе, неженатом? Или о своей партнёрше?
Одни горнисты,
трубы свои извлекая из
чехлов, как заядлые онанисты,
драят их сутками так, что вдруг
те исторгают звук (2:85).
Образ семяизвержения, как и следует – родной, вовремя изливается на поэтические образы.
Рядовые в кустах на сухих местах
предаются друг с другом постыдной страсти (2:85).
Бесстрастность – вот что постыдно. А любая страсть – прекрасна.
Однако фраза «постыдной страсти» так хихикающе использована, что я не собираюсь «учить учёного».
И теперь у меня – мандраж.
Не пойму от чего: от стыда ль, от страха ль?
От нехватки дам?.. (2:86)
Проклятая нехватка, но бунта нет, лишь констатация да анализ. На то Бродский и поэт, а не революционер.
А вот и расширение сексуального лексикона, и наделение новых терминов «охранной грамотой» поэзии:
…мошонка
…от пейс до гениталий (2:90).
…она, пристёгивая чулок,
глядит в потолок (2:93).
А отстёгивая чулок, глядела бы в кровать.
Но всё чулки, максимум – лифчик и никак до трусиков не добраться.
Так чужды были всякой новизне,
что тесные объятия во сне
бесчестили любой психоанализ (2:97).
В чём же было бесчестие психоанализа, известного своей пансексуальностью? В том, что даже тесные объятия были асексуальны?
Я сделал ей намеренно ребёнка.
Я думал, что останется она.
Хоть это – психология подонка (2:107).
Подонством это принято считать в ранней юности, хотя это вполне традиционный метод привязывания сопротивляющейся женщины и, пожалуй, самый благородный из имеющихся способов принуждения. Это уж всяко лучше, чем шантажировать, угрожать, бить ипр.
«А он отвык от женщины?» «Отвык.
В нём нет телодвижений характерных
для этого… ну как его… ах ты!..» (2:110)
Красной нитью сквозит проблема нехватки женщины. Или женщин. Сколько небось баб теперь живёт с искусанными локтями, которые когда-то не дали Бродскому или дали мало.
А вот ещё одно пополнение поэтически-матерного словаря Бродского:
Кончай пороть херню (2:118).
Далее превратно понятая геометрия:
Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то, чтобы здесь Лобачевского твёрдо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут —
тут конец перспективы (2:161,162).
Принимая сие за чистую монету, можно подумать, что на раздвинутых ногах своей первой любовницы новизна женщины для Бродского завершалась. Всё свелось к трюизму: «у всех баб пизда одинаковая». Здесь поэтическая гениальность выдала жизненную ограниченность полового мышления: там, где перспектива только начинает открываться, Бродскому виделся её конец.
…перепачканной трубой,
превосходящей мужеский капризнак (2:164) —
«капризнак» – неологизм, намекающий, что мужская труба капризна, то есть не всегда встаёт или капризно быстро кончает?
Дрочил таблицы Брайдиса… (2:171)
Характерные для времяпровождения учёбы занятия дрочкой.
Поэтически узаконенный онанизм. Ему в стихах уделяется самое большое внимание из всех возможных сексуальных проявлений. Ниже примеров будет предостаточно.
А так мы выражали свой восторг:
«Берёшь всё это в руки, маешь вещь!»
и «Эти ноги на мои бы плечи!» (2:175)
Фольклор становится поэтическим воплощением желания, которое высказывается здесь наиболее откровенно. С помощью фольклора Бродскому удаётся избежать иносказаний и экивоков, и он точно цитирует свою мечту. Общемужскую мечту.
Лишь помню, как в полуночную пору,
когда ворвался муж, я – сумасброд —
подобно удирающему вору,
с балкона на асфальт по светофору
сползал по-рачьи, задом наперёд (2:184).
Сумасброд – это слишком легко. Тут, видно, страх обуял. Или в чём состояло сумасбродство? Уж конечно, не в том, что молодой мужчина имеет любовницей замужнюю женщину. Быть может, Бродский имел в виду, что не следовало удирать, а… Но не буду заниматься домыслами.
