Владимир Муравьев - Московские легенды. По заветной дороге российской истории
Вид Сретенки с Садового кольца. Фотография 2001 г.
Чтобы сложившийся и наполненный глубоким содержанием городской образ был замечен, осознан, принят и по достоинству оценен горожанами и в литературе, требуется долгий срок. Понимание и признание приходят после того, как он пройдет проверку временем и станет восприниматься традиционным. Так образ «арбатских переулков» — как символ дворянской пушкинской Москвы — был принят обществом и отразился в литературе лишь в конце XIX — начале XX века.
Для Сретенки это время наступило уже после того, как ей распоряжениями горе-отцов города и действиями горе-архитекторов был нанесен значительный урон: разрушены здания, формировавшие внешний вид района, — церкви, Сухарева башня; многие дома доведены чуть ли не до руин, в сложившуюся застройку втиснуты здания, чуждые общему стилю улицы. Кроме того, судьбу Сретенки весьма усугубили явно желавшие услужить начальству историки и публицисты, пересказывая на разные лады очерки Гиляровского и представляя ее клоакой и трущобой, которой не место в социалистической Москве.
Общие усилия этих трех сил были направлены на то, чтобы сформировать у москвичей совершенно определенное отрицательное и пренебрежительное представление о Сретенке и подготовить общественное мнение к ее уничтожению. Популярный путеводитель по Москве, выпущенный в 1937–1940 годах тремя изданиями, говоря о Сретенке, ограничился одним абзацем — безапелляционным приговором старинной улице: «Короткая и узкая Сретенка, соединяющая Сретенские ворота с Колхозной площадью, не представляет для осмотра особого интереса. По Генеральному плану реконструкции Москвы Сретенка явится частью радиальной магистрали, соединяющей центр города с Ярославским шоссе. При реконструкции Сретенка будет расширена до 42 м, главным образом за счет сноса левой ее стороны, на которой крупные здания встречаются как исключение, и выпрямлена». И всё — ни слова ни об одном конкретном здании, ни одного упоминания о замечательных людях, здесь живших, ни одного исторического факта — одним словом — «чтобы и имени не сохранилось»… (Попытки заменить ее «божественное» название на «советское» предпринимались вплоть до начала 1960-х годов, и каждый раз что-то мешало осуществить переименование.) К счастью, не все варварские планы «реконструкции» Москвы были осуществлены: Сретенка осталась не «расширенной» и не «выпрямленной».
А тут — в 1970–1980-е годы — наступило время признания Сретенки: глаза москвичей открылись на нее. Как и в случае с арбатскими переулками, когда в 1906 году И. А. Бунин написал:
Здесь, в старых переулках за Арбатом,
Совсем особый город.
О Сретенке заговорили литераторы. Появились очерки Н. М. Молевой о Сретенском холме, в которых она бросила горький упрек москвоведам: «Район обойден вниманием путеводителей и краеведческой литературы, предпочитающей одни и те же богатые библиографией уголки города (какое сравнение для автора: день в библиотеке или месяцы и годы в архивах!). Отсюда невольный вопрос: не пишем потому, что не о чем писать, или — не пишем потому, что не располагаем необходимыми знаниями?» (В своих работах Нина Михайловна приводит множество фактов и известных фамилий, преодолевая пустоту популярных путеводителей, но при этом ясно давая понять, что это — лишь малая часть того, что еще предстоит открыть и ввести в информационный оборот.)
Идя более от эмоций, чем от знаний, образ Сретенки — точный, привлекательный и справедливый — рисует писатель-беллетрист Юрий Нагибин. Отдавая дань многолетнему негативному отношению к Сретенке, он сначала, словно бы извиняясь, повторяет старые оговорки, мол, она «особой казистостью никогда не отличалась», но затем говорит от себя, высказывает свое мнение:
«Но признаться, я люблю эту Сретенку, сохранившую, как никакая другая улица, обличье старой Москвы. И чем так привлекательны низенькие, лишенные всяких украшений домишки? Конечно, веем старины, но есть в них и соразмерность, архитектурная грамотность, соответствующие своему жизненному предназначению. Те, для кого они строились, не обладали крупным достатком, они требовали от жилища лишь надежности, удобства и уюта для серьезного и спокойного существования».
Прозвучало имя Сретенки и в одной песне Булата Окудажавы:
На Сретенке ночной
Надежды голос слышен.
В журналистских газетных очерках упоминания Сретенки обрели новый эпитет: «милая Сретенка». А затем и в работах ученых — историков Москвы, искусствоведов, историков архитектуры появились утверждения и доказательства уникальности района Сретенки.
Вот цитата из очерка «Сретенский холм» архитектора В. А. Резвина, директора Музея архитектуры имени А. В. Щусева (очерк опубликован в 1984 году):
«Трудно словами передать все своеобразие этого уголка старой Москвы, где чисто московская пестрота архитектуры так прекрасно обогащается выразительнейшим рельефом, подобного которому нет ни в одном другом районе центра. И все же читатель вправе задать вопрос: а что, собственно говоря, особенного на Сретенском холме? Что тут беречь и охранять? Ведь нет здесь барских особняков с парадными портиками, как на Кропоткинской, или древних боярских палат, как в Харитоньевском. Действительно, отдельных официально зарегистрированных памятников архитектуры тут не найти. Но есть нечто не менее ценное, утрата которого практически невосполнима. В этом районе почти без изменений сохранились древняя планировочная структура и характерная застройка, восходящие в основе еще к XVII столетию. Он чудом уцелел во время пожара 1812 г. и, безусловно, должен быть сохранен. Застройка этого старинного района столичного центра многоэтажными домами неизбежно приведет к потере градостроительного масштаба и полному изменению архитектурного облика».
О домах по Сретенке, об ее «рядовой» застройке В. А. Резвин пишет, что «в них сконцентрированы многие типичные черты московского зодчества». Он призывает обратить внимание на их своеобразную красоту и разнообразие. А еще он отмечает издавна ценимые москвичами виды города: «Достопримечательностью района являются панорамы, которые еще можно сегодня увидеть из глубины некоторых переулков».
«Совершенно особый, никем не исследованный мир — сретенские дворы, — пишет В. А. Резвин. — Эти небольшие, перетекающие друг в друга и в переулки пространства (или, говоря проще, проходные дворы. — В. М.) не похожи одно на другое. Но побывав тут два-три раза, можно запомнить в каждом свой ориентир; огромный тополь, закрывающий полнеба, узорный козырек над покосившимся крыльцом, невысокую полуобвалившуюся подпорную стенку, вполне современную рекламу или вывеску учреждения».
Поэзия сретенских дворов и в строках песни Юрия Визбора: «Здравствуй, здравствуй, мой сретенский двор…»
Образ, нарисованный Нагибиным, исследования ученых говорят об одном: весь неспешный, растянувшийся на половину тысячелетия исторический путь Сретенки был направлен на воплощение той улицы, которую мы можем назвать «милой»…
Летописное сообщение о строительстве первоначального рва по линии будущего Белого города и нынешнего Бульварного кольца в 1394 году дает повод думать, что уже в то время посад распространялся за его пределы на территорию нынешней Сретенки. «Toe же осени замыслиша на Москве ров копати: починок его от Кучкова поля, а конец устья его в Москву-реку. Широта его сажень, а глубина в человека стояща. Много бысть убытка людем, понеже сквозь дворы копаша и много хором разметаша».
Еще с XIV века, с самого основания Сретенского монастыря, когда он считался загородным, вокруг него поселились слободой ремесленники разных профессий, торговцы, мужики-огородники — всякий сборный народ. Эта слобода называлась Сретенской слободой, или Сретенской черной сотней. Московский посад в XVI–XVII веках делился на административные единицы, имевшие самоуправление и называвшиеся сотнями. В Москве XVII века насчитывалось около 30 сотен и еще несколько полусотен и четвертьсотен. Термин «черная» значит, что ее жители, в отличие от дворцовых, монастырских, стрелецких слобод, не пользовались никакими льготами по уплате налогов и платили за все, до чего только смогли додуматься обложить налогом фискальные органы.
В XVI, а особенно в XVII веке, после того как была построена стена Белого города и земли Сретенской сотни стали не пригородом, а городом, ее исконных обитателей начали вытеснять с их участков за пределы города более богатые и знатные лица — процесс, хорошо известный и современным москвичам.
Место для выселения было указано непосредственно за стеной Белого города, где к тому времени уже и так жило немало разного народа. В документе 1620 года оно уже имеет название: «за Устретенскими вороты в Деревянном городе Новая слобода, а тянет (то есть относится в административном отношении. — В. М.) в Устретенскую сотню». Сретенка — улица «между Белой стеной и Деревянной оградой» — в XVII веке и позже полностью соответствовала этой характеристике.
