Джоан Дежан - Как Париж стал Парижем. История создания самого притягательного города в мире
Несмотря на все опасности, парижане, заполучив дорогой новый наряд, были не в состоянии устоять перед искушением «прогулять» его там, где его могла увидеть самая большая толпа: «на большой сцене Пон-Нёф». Впрочем, если верить свидетельствам того времени, женщины рисковали меньше. Грабители в основном срывали у них с плеч косынки, которые дамы носили на людях, чтобы прикрыть декольте. Хотя и эти предметы туалета стоили достаточно дорого – это было все равно что сегодня украсть платок Hermès, – но все же их было не сравнить с manteau, то есть, согласно определению словаря того времени, «одеждой, которую мужчины набрасывали на плечи, когда выходили на улицу». Как показано на этой картинке конца XVII века, на плащ шло много ярдов дорогой материи. Также они часто украшались искусно сплетенными шнурами, которые должны были поблескивать, если дворянин эффектно взмахивал плащом. Маркиза де Севинье пришла в ужас при упоминании о новом justaucorps; мысль о втором manteau привела бы ее в панику.
Сдернуть кусок ткани, обмотанный вокруг плеч, было достаточно просто – отсюда произошли французские термины, обозначающие воров, специализирующихся на таких кражах: tire-laines и tire-manteaux, дословно «стаскиватели шерсти» или «стаскиватели плащей». Затем открылся Пон-Нёф, и парижане почувствовали, что необходимо новое слово, чтобы отметить волну преступлений, буквально накрывшую город.
Слово «filou», которое в современном французском относится к любого рода жулику или темной личности, возникло в начале XVII века и имело вполне конкретное значение: «вор, крадущий мужские плащи ночью», «vole les manteaux la nuit». Их местом был Пон-Нёф. В обиход вошло выражение Pon Neuf filou, «вор с Пон-Нёф»; также этих жуликов называли avant-coureurs du Pon Neuf, «предвестниками Пон-Нёф» (что означало – если вы заметили, что ваш плащ пропал, значит, Пон-Нёф уже неподалеку), «офицерами Пон-Нёф» (поскольку они представляли собой законодательную власть этого района) и даже «придворными Бронзового коня», потому что они держали свой «двор» и поджидали своих жертв возле статуи Генриха IV.
Уже в январе 1614 года парижский парламент официально признал существование этой проблемы и обратился к торговцам с просьбой держать в лавках оружие, чтобы при случае помочь служителям закона поймать «тех, кого мы называем filous», «похитителей плащей, которые работают по ночам».
Иностранцы вскоре начали предупреждать друг друга об этой новой опасности. Питер Хейлин, английский религиозный автор, описал свое столкновение с filous, или «ночными грабителями», в 1625 году, так же как и другой гость из Англии, «лишившийся нового плисового плаща», когда он в темноте пересекал Пон-Нёф. В конце XVII века много лет проживший в Париже Немейтц завершил первый том своего путеводителя главой, которая называлась «О filous». Он предостерегал своих читателей из маленьких городков, что filous являлись бедой, типичной для Парижа: из-за того, что это «самый большой город из всех, мир в себе», вор может легко скрыться в толпе. Чтобы уберечь свою одежду, гостям столицы рекомендовалось избегать прежде всего одного места: моста Пон-Нёф после наступления темноты.
Подвиги новых городских преступников были отмечены и в художественной литературе. Intrigue des filous («Игра жуликов») Клода де л’Этуаля имела огромный успех, когда ее поставили в 1646 году, и пьесу все еще переиздавали в 1680-х. Действие происходит – конечно же – на мосту возле статуи Генриха IV. Главные герои – похитители плащей с такими именами, как Le Balafrè (Человек со шрамом) и Le Borgne (Одноглазый). Работают они ночью и ориентируются во времени по звону часов на Самаритен, что позволяет им ловко избегать стражников, которые патрулировали мост через регулярные интервалы.
Анри Боннар запечатлел французского дворянина XVII века, который с гордостью демонстрирует свой дорогой плащ, manteau. Воры пытались сорвать их с зажиточных горожан и гостей, пока внимание тех было отвлечено какими-либо достопримечательностями Пон-Нёф
Там же мы встречаемся с Беронтом, первым скупщиком краденого в литературе (да к тому же еще и бессовестным обманщиком, поскольку он по второму разу крадет ворованные плащи, которые передают ему filous.) Мы узнаем, что богачи большей частью перестали надевать свои самые лучшие вещи, если им предстояло идти по Пон-Нёф ночью – если только их не сопровождала собственная стража, призванная охранять не столько жизнь господина, сколько его плащ. Мы встречаем Рагонду, торговку подержанной одеждой, которая перепродает полученные нечестным путем товары. Многие лавки, предлагающие поношенную одежду, ко всеобщему удобству располагались рядом с Пон-Нёф, хотя по очевидным причинам торговцам краденым не позволялось размещать магазины непосредственно на мосту. Но в любом случае плащи так искусно перешивались перед тем, как оказаться на прилавке, что, как говорили, было бесполезно искать по лавкам свое украденное manteau. Статья в периодическом издании того времени утверждает, что «из одного плаща можно сшить два новых justaucorps. За подобные преступления сурово наказывали – например, известный скупщик краденой женской одежды по имени Валентин был повешен в марте 1665 года, – но выгода была столь велика и все эти manteaux так соблазнительны, что скупщики продолжали заниматься своим рискованным ремеслом.
Страх перед filous легко объяснить. Они приближались к прохожим в темноте, зачастую одетые как аристократы (неудивительно – у них имелись правильные наряды). Рассказывали даже о настоящих дворянах, которые шутки ради отправлялись на Пон-Нёф и срывали с людей плащи.
Но воры работали и днем. Немейтц посвятил одну из глав своего путеводителя опасностям, подстерегающим в Париже днем; в ней, разумеется, фигурировал Пон-Нёф. Облокотившись на перила моста и любуясь чудесными видами, легко забыть обо всем на свете. А это, предупреждает Немейтц, великолепная возможность для никогда не дремлющих воров, которые могут стянуть плащ в мгновение ока.
Пон-Нёф был спроектирован с тем расчетом, чтобы пешеходы могли насладиться видами, открывающимися с моста, – и это, возможно, было одним из главных его новшеств.
В 1612 году, когда мост был еще совсем новым, парижский историк Жак дю Броль первый привлек внимание гостей города к этой особенности. «По обеим сторонам устроены особые подлокотники в фут шириной», – писал он. На равном расстоянии друг от друга располагаются «смотровые выступы» или «балконы». Двое мужчин, показанных на картине, как раз стоят на одном из этих балконов. По словам дю Броля, просто предоставив возможность «посмотреть на реку», Пон-Нёф позволил парижанам осознать, что их город стоит того, чтобы им любоваться. И это было действительно так.
На протяжении всего XVII века и горожане, и гости Парижа повторяли, что этот вид, подобного которому нет во всей Европе, должен служить предметом особой гордости французов. Авторы путеводителей в один голос твердили, что никто не должен пройти мимо зрелища, в котором «соединяются река, великолепные памятники, а также деревья и холмы в отдалении». Брис сообщал, что «один из самых великих путешественников последних столетий» относил эту панораму «к трем самым прекрасным пейзажам на свете, которые он только видел за все свои долгие путешествия», – соперниками Парижа являлись порты Константинополя и Гоа. В 1670-х годах Франсуа Бернье, возможно самый влиятельный писатель-путешественник той эпохи, когда книги о путешествиях были особенно популярны, даже превзошел анонимного пилигрима Бриса и заявил, что вид с Пон-Нёф является «самым прекрасным и самым величественным в целом мире».
Бернье пользовался репутацией человека, знающего толк в величественных видах: он объехал весь земной шар, за исключением «нескольких отдаленных уголков Китая и Японии». Соответственно, он имел полное право авторитетно объявить парижанам, что им «не обязательно покидать Париж, чтобы найти самый прекрасный и самый величественный вид в мире; достаточно всего лишь прогуляться по Пон-Нёф».
Полотно Хедрика Моммерса (1660-е гг.) представляет самый популярный образ Парижа XVII века. Многочисленные картины изображают Пон-Нёф оживленной улицей, распростершейся над Сеной
Бернье считал панораму «тем более замечательной, поскольку она была почти полностью искусственной, творением человеческих рук». Техника и инженерия, таким образом, дали жизнь понятию «городской пейзаж», то есть великолепный ландшафт, созданный скорее человеком, чем природой. Теперь в Париже было не просто один-два памятника, достойные изучения, – собор Парижской Богоматери и Лувр. Сена, какой она открывалась с моста, была прекрасной картиной, и городской пейзаж целиком, вид Парижа, стал настоящим шедевром, как показывают многочисленные изображения Пон-Нёф XVII века.
