Эксперт Эксперт - Эксперт № 8 (2013)
Договор «Плаза» (по названию вашингтонского отеля) был заключен в 1985 году между министрами финансов крупнейших мировых экономик (США, Великобритания, Франция, ФРГ и Япония), после того как в 1980–1985 годах курс доллара укрепился почти на 50% по отношению к валютам основных торговых партнеров (график 4).
Результатом договора стали согласованные интервенции центробанков этих стран против доллара, которые, в частности, привели к укреплению иены к доллару на 30% за год и на 50% за три года, а затем к экономическому кризису «потерянного десятилетия» в Японии. Последствия для Германии были не столь драматичными, несмотря на укрепление марки на 30% за год и на 50% за два года, — вероятно, они были скрашены воссоединением Германии.
Через два года, в 1987-м, те же страны подписали новый договор об интервенциях (так называемый «Лувр-1987»), теперь направленный на стабилизацию курса падающей иены и ослабление доллара к немецкой марке. Эти интервенции были менее успешными: курсы немецкой марки и японской иены продолжали падать еще больше года.
Договоры «Плаза» и «Лувр» позволили разрешить курсовые противоречия, долго назревавшие после крушения Бреттон-Вудской системы в 1970 году, и, вероятно, позволили предотвратить более опасную для мировой экономики валютную войну.
Существенно менее успешной была попытка США повторить аналогичные действия в 2000-е годы против Китая, зафиксировавшего в 1997 году курс юаня (предварительно девальвировав его почти вдвое, см. график 5) и благодаря ограничениям на движение капитала успешно управляющего и ставками внутри страны, и валютным рынком. До 2003–2004 года США ограничивались экспертной оценкой действий Китая как создающих «глобальные дисбалансы»; позже предметом оценки стал «парадокс сбережений», стимулирующий в США избыточный спрос. С 2004 года Конгресс начал разрабатывать закон о валютной манипуляции, позволяющий вводить торговые антидемпинговые санкции против торговых партнеров, занижающих курс для получения преимуществ во внешней торговле. Такая поправка весьма неоднозначна и вряд ли была бы поддержана ВТО, куда входят обе страны, а значит, вряд ли просуществовала бы долго.
Почти десятилетняя история попыток США принудить Китай к переходу на «свободное плавание» валют закончилась тем, что в 2005-м Китай заменил жесткую привязку к доллару валютным управлением, и почти за восемь лет курс укрепился менее чем на 20%. С санкциями США успеха вообще не добились — ВТО отказалась признать Китай валютным манипулятором. Во многом из-за этого законопроект в виде торговой пошлины в 25% («Закон Шумера»), принятый Сенатом в конце 2011 года, завис — ни администрация президента, ни Палата представителей Конгресса не планируют его рассматривать.
Китай, вероятно, занижал и продолжает занижать курс своей валюты — об этом позволяет судить хотя бы объем золотовалютных резервов страны, достигший в конце 2012 года 3,2 трлн долларов. В то же время представляется, что неуспех попыток США признать Китай валютным манипулятором объясняется целым рядом факторов. Во-первых, размер экономики Китая уже в 2000 году не позволял безболезненно для США принудить его к такой политике. Отмена поставок из Китая быстро сказалась бы на инфляции в условиях замедления в американской экономике в 1999–2002 годах. Во-вторых, корпоративные интересы американских компаний, начиная с 1990 года массово переносивших производства, ощутимо пострадали бы даже от введения торговых санкций, не говоря о возможных ответных мерах Китая. Наконец, в ходе наращивания резервов Китай использовал средства для финансирования государственного дефицита США и вскоре стал основным инвестором в американские бумаги, обогнав Японию и Саудовскую Аравию. Эта зависимость сохраняется и сегодня: продолжающий управлять валютным курсом Китай будет вынужден покупать американские долговые бумаги, невзирая на беспрецедентный объем их выпуска и неясные долгосрочные перспективы. Ряд чиновников китайского ЦБ высказывались в том же духе: «Мы проклинаем ФРС, но продолжаем покупать».
Опыт 2000-х позволяет утверждать, что мирное разрешение валютных войн напрямую (по примеру договоров «Плаза» и «Лувр») было возможно в экономически однополярной системе, которая существовала в 1980-е, и маловероятно сегодня.
В то же время нарастает опыт косвенных действий монетарной политики, способствующих ослаблению курса. Речь идет о «количественном смягчении», которое в 2009–2012 годах проводили некоторые крупнейшие центробанки (ФРС, ЕЦБ, Банк Англии, Банк Японии). Рост денежной базы и близкие к нулевым ставки своим косвенным эффектом имеют ослабление национальных валют.
Настоящее и будущее валютных войн
Происходят ли валютные войны сейчас и ожидать ли их в будущем? Ответ на этот вопрос вряд ли может быть однозначным. Единственным среди крупных экономик очевидным валютным манипулятором помимо Китая сегодня могла бы стать Япония, премьер которой Синдзо Абэ построил предвыборную кампанию на необходимости стимулирования экспорта при помощи монетарной политики. В результате курс иены в конце 2012 года ослаб почти на 20% только на спекуляциях о том, что такие интервенции могут быть проведены (график 6).
В то же время Швейцария с фиксированным порогом укрепления курса в 1,2 франка за евро, с сентября 2011 года собравшая более 500 млрд долларов резервов, критике не подверглась.
Есть ряд различий в позиции этих стран, и основное, конечно, кроется в размере экономики. Япония — крупнейший торговый партнер США (4-е место), ЕС (7-е место), Китая (4-е место). Швейцария — важный торговый партнер ЕС (4-е место), но она не важна для большинства неевропейских членов «двадцатки». Кроме того, курс евро к франку оторвался от установленного потолка 1,2 франка за евро полгода назад и пока не проявляет признаков приближения к нему. Япония же, напротив, говорит о готовности существенно повлиять на курс в будущем.
Отношение членов московского саммита к возможным валютным войнам было ощутимо более сдержанным, чем можно было ожидать. Возможно, такая реакция связана с тем, что некоторые политики и эксперты считают США основным актором валютных войн нового поколения. Конечно, в случае США ни о каких валютных интервенциях или ограничениях потоков капитала речи не идет — используются инструменты денежно-кредитной политики, пусть и не вполне традиционные.
Программы «количественного смягчения» ФРС были направлены на избавление инвесторов, застрявших на рынке ипотечных облигаций и облигаций казначейства, от этих бумаг. Невозможно проследить за тем, куда были вложены предоставленные ФРС средства, однако рост денежной базы объективно увеличил количество долларов на рынке, а в случае роста кредитного мультипликатора объем доступных долларов весьма существенно вырастет относительно остальных валют. Таким образом, закладывается основа или для роста инфляции, или для дальнейшего ослабления курса.
Коллективная защита
Роль нашей страны в валютных войнах вполне соответствует статусу экономики с развивающимися рынками и существенной ролью сырьевых товаров в экспорте.
Россию защищают от ВВ несколько факторов. Во-первых, цены российского сырьевого экспорта (нефть, газ и металлы составили 71% стоимости экспорта в 2012 году) в гораздо большей степени зависят от движений мирового товарного рынка, а не от курса рубля. Во-вторых, создаваемый в процессе ВВ выброс ликвидности на глобальный финансовый рынок приводит к образованию пузырей на рынках активов, включая товарные рынки, и это дополнительно защищает экспортные потоки. В-третьих, значительная часть российского машиностроительного экспорта (5% стоимости экспорта в 2012 году) находится на высокотехнологических рынках (ядерное машиностроение, авиастроение, рынок вооружений), где важнее факторы неценовой конкурентоспособности.
Вместе с тем есть три направления, на которых валютные войны действительно могут представлять опасность для России.
Во-первых, это потоки «горячих» денег. В 2012 году двухлетний тренд оттока капитала, похоже, переломился, поскольку банки исчерпали возможности привлечения средств от населения и обратились к внешним источникам финансирования. В среднесрочной перспективе при обилии глобальной ликвидности российский платежный баланс вновь станет зависимым от притока и оттока портфельных инвестиций из-за рубежа, что в сочетании с планируемым Банком России переходом на режим свободно плавающего курса повысит курсовую уязвимость во внешней торговле.
Во-вторых, курсовые изменения существенно влияют на конкурентоспособность импорта, особенно потребительского (40% импорта в 2011 году). Спрос на импорт, в отличие от экспорта, весьма эластичен по цене. Здесь укрепление рубля, несмотря на смягчающий эффект структуры импорта, ухудшит и без того не идеальные позиции отечественных производителей (подробнее см. статью «Дырявая защита» моих коллег из ЦМАКП В. Сальникова и А. Фролова в «Эксперте» № 42 за 2011 г.).
