Невидимый комитет - Грядущее восстание
А ведь нас издавна затачивали под экономику. В течение многих и многих поколений нас дисциплинировали, усмиряли, делали из нас естественных субъектов-производителей, с удовольствием предающихся потреблению. И вот перед глазами предстает та простая правда, которую нас так долго учили забывать: что экономика — это политика. И что сегодня данная политика занимается беспощадной селекцией среди всей этой массы человечества, ставшей излишней. От Кольбера до Де Голя, не говоря уже о Наполеоне III, государство всегда рассматривало экономику как политику, не менее, чем буржуазия, получающая от нее барыши, и не менее, чем противостоящие ей пролетарии. И лишь эта странная промежуточная прослойка населения, это курьезное импотентное сборище тех, кто не принимает ничью сторону, мелкая буржуазия, всегда делала вид, что верит в экономику как в отдельную реальность — поскольку это позволяло ей сохранять нейтралитет. Мелкие торговцы, мелкие начальники, мелкие служащие, кадры, преподаватели, журналисты, занятые в сфере услуг и образования, составляют во Франции этот не-класс, этот социальный желатин из тех, кто хочет лишь одного: тихо и спокойно прожить свою маленькую частную жизнь подальше от Истории и ее потрясений. По своим жизненным установкам это болото — настоящий чемпион по ложному сознанию, готовый на все, чтобы в своем полусне по-прежнему закрывать глаза на войну, которая уничтожает все вокруг.
Каждое временное затишье на фронте боевых действий отмечено во Франции изобретением новой блажи. В последние десять лет таковой являлся ATT АС с его фантастическим налогом Тобина,[33] для учреждения которого всего-то и требуется, что создать мировое правительство, и с его трогательной ностальгией по государству и апологией «реальной экономики» в противовес финансовым рынкам. Долго ли коротко ли, эта комедия подошла к концу и выродилась в пошлый маскарад. На смену одной блажи приходит другая, и вот мы уже имеем дело с идеей «экономического сокращения» (decroissance).
Если ATT АС со своими уроками народного ликбеза пытался спасти экономику как науку, то «экономическое сокращение» пытается спасти ее как мораль. Вот она, единственная альтернатива надвигающемуся апокалипсису — повернуть вспять экономический рост. Меньше потреблять и меньше производить. Всем стать возвышенно умеренными. Кушать био-продукты, передвигаться на велосипеде, бросить курить и тщательно выбирать покупаемые товары. Довольствоваться лишь самым необходимым. Добровольно опроститься. «Заново открыть забытые сокровища дружеских человеческих отношений в оздоровленном мире». «Не расходовать природный капитал». Взять курс на «здоровую экономику». «Избегать регулирования хаосом». «Перестать порождать социальный кризис, попирающий демократию и гуманизм». Одним словом, всем стать экономами. Вернуться к экономике наших отцов, к золотому веку мелкой буржуазии, к 1950-м годам. «Когда индивид становится хорошим экономом, его собственность служит ему идеальную службу, то есть позволяет наслаждаться собственной жизнью вдали от общественной суеты, в своем уютном частном загоне».
Дизайнер в свитере ручной работы пьет фруктовый коктейль в компании друзей на террасе этнического кафе. Красноречивые, сердечные разговоры, ни слишком громкие, ни слишком тихие, в меру шутливые. Обмен блаженными улыбками и взглядами, кайф от собственной цивилизованности. Из кафе одни направятся обрабатывать землю в муниципальном саду, другие — лепить глиняную посуду, третьи — создавать мультфильм или участвовать в собрании дзен-кружка. Единение избранных, справедливое чувство того, что они и есть новое человечество, более мудрое и утонченное, последнее из последних. И они правы. Apple и «экономический спад» удивительным образом совпадают в своих воззрениях на будущую цивилизацию. Идея одних о возвращении к экономике прежних времен нагоняет тот самый туман, за которым так удобно прятаться победно шествующей идее других о качественном технологическом скачке. Ибо История не знает возвратов. Призыв вернуться в прошлое лишь отражает одну из форм современного сознания и, как правило, не самую отсталую. Неслучайно «экономическое сокращение» было поднято на знамена диссидентскими рекламистами журнала «Разрушители рекламы» (Casseurs de pub). Да и сами изобретатели нулевого экономического роста — Римский клуб в 1972 году, — это группа промышленников и чиновников, взявших за основу отчет кибернетиков Массачусетского Технологического Института.
Это сближение неслучайно. Оно вписывается в отчаянные поиски путей спасения экономики. Капитализм ради своей выгоды разрушил без остатка все социальные связи, и теперь он пытается заново построить их на своих собственных основаниях. Общественная жизнь современных метрополий служит ему лабораторией. Точно так же капитализм разрушил естественные экосистемы и теперь носится с безумной идеей реконструировать их как контролируемые фрагменты окружающей среды, снабженные нужными датчиками. Этому новому человечеству соответствует новая экономика, которая хочет быть уже не отдельной сферой существования, но самой его тканью, самой материей человеческих отношений. Работа получает новое определение — как работа над собой, а Капитал становится «человеческим капиталом». Появляется новая идея производства как производства реляционных благ[34] и потребления — как потребления ситуаций; а главное — новая идея ценности, которая призвана объединить в себе всю совокупность качеств человеческих индивидов. Эта нарождающаяся биоэкономика рассматривает планету как закрытую управляемую систему и стремится заложить основы науки, которая включала бы все параметры жизни. Подобная наука еще заставит нас пожалеть о старых добрых временах ошибочных показателей, когда пытались измерять счастье народа ростом ВВП, но когда, по крайней мере, никто в это не верил.
«Придавать большее значение неэкономическим аспектам жизни» — таков лозунг «экономического сокращения» и, вместе с тем, программа реформы Капитала. Экопоселения, камеры видеонаблюдения, духовность, биотехнологии и общительность принадлежат к одной и той же нарождающейся «цивилизационной парадигме» — парадигме тотальной экономики, вырастающей из низов. Ее интеллектуальная база — не что иное, как кибернетика, наука о системах, то есть о контроле систем. Чтобы окончательно и повсеместно навязать экономику, ее этику труда и скупости, на протяжении всего XVII века пришлось изолировать и искоренять всю эту фауну бездельников, нищенствующих, колдуний, юродивых, жуиров и прочих неприкаянных бедняков, все это человечество, которое самим своим существованием бросало вызов порядку, основанному на корысти и умеренности. Новая экономика не сможет воцариться без такого же отбора субъектов и зон, способных к мутации. Давно предвещаемый хаос станет поводом для подобного отбора или же нашей победой над этим отвратительным проектом.
Круг шестой
«Окружающая среда — новый вызов мировой промышленности»
Экология — вот открытие года. Предыдущие тридцать лет мы оставляли экологию зеленым, звучно смеялись над ней по воскресеньям и принимали озабоченный ею вид в понедельник. И вот она нас настигла. Она на всех волнах, подобно летнему хиту, потому что на дворе декабрь, а температура воздуха — плюс двадцать. Океаны лишились одной четвертой видов рыбы. Оставшимся видам тоже осталось недолго. Тревога, птичий грипп! И вот нам обещают отстреливать перелетных птиц сотнями тысяч. Содержание ртути в материнском молоке в десять раз превышает допустимую норму ее содержания в коровьем. Кусаю яблоко, и губы разбухают — а ведь оно было куплено на рынке. Самые простые движения могут отравить. В тридцать пять лет наступает смерть от «долгой болезни», которой распоряжаются так же, как и всем остальным. Нужно было подумать о последствиях раньше, до того, как эта болезнь привела нас сюда, в корпус «Б» Центра паллиативного лечения.
Признаемся себе: нас не трогает вся эта «катастрофа», о которой нам теперь так громко вещают. По крайней мере, до тех пор, пока она не настигнет нас в виде одного из своих ожидаемых последствий. Безусловно, она касается нас, но не трогает. И в этом как раз и состоит вся тяжесть катастрофы.
Нет «катастрофы окружающей среды», сама окружающая среда и есть катастрофа. Окружащая среда — это то, что остается человеку, когда он все потерял. У тех, кто живет в квартале, в долине, в мастерской, нет «окружающей среды», они живут в мире, полном присутствий, опасностей, друзей, врагов, очагов жизни и смерти и всякого рода существ. У этого мира есть своя устойчивость, более или менее ощутимая, в зависимости от интенсивности и качества связей, которыми они объединены со всеми этими существами и местами.
