Брюс Стерлинг - Будущее уже началось: Что ждет каждого из нас в XXI веке?
Мы – это сырье. Биотех индустриализирует нас самих.
Технологии всегда «усовершенствуют», но даже самая широкая и прямая дорога вперед – путь к новым ошибкам. Имея дело с генетикой, модификатором жизни, мы должны за версту обходить все сомнительные пути, которые могут завести нас в фатальный тупик монокультуры, монополии и отрицания альтернативы. Мы не должны бежать сломя голову, не научившись как следует ходить.
Все, чего мы добьемся в генетике в течение последующих десятилетий, покажется крайне примитивным, непродуктивным и даже глупым в свете более глубокого знания. В генетике нельзя изобретать ничего нового, не имея кнопки возвратного механизма. Мы не должны принимать окончательных решений под влиянием настроения – оно обязательно изменится.
Позвольте мне сделать последний и очень важный вывод. Среди наших сограждан всегда будет множество тех, кто не захочет говорить на языке генетики, кто будет яростно и решительно опровергать ее взгляд на мир. Они никуда не денутся, и их нельзя будет переубедить или победить. Всякий, кто рассчитывает, что генетика будет плыть вперед на всех парусах, при том что эволюция и аборты вызывают столь яростные споры, живет иллюзиями, рассчитывая на рай для дураков.
Сразу же напрашивается вопрос, сможет ли технология выжить и развиться при таких обстоятельствах? Однако, думая об этом, учитывайте, что это нормальные условия человеческой жизни. Люди растут и взрослеют при парадоксальных обстоятельствах. Генетика – это новорожденный младенец XXI века. Так что пусть малыш вначале поиграет в песочек. Не ждите от него, что он сразу будет играть роль Бога.
Ребенок мал, но иметь ребенка – дело серьезное. Соприкосновение с будущим может обернуться настоящей болью. Ребенок часто приносит с собой острое ощущение страха. В моей жизни был момент, когда я вдруг до конца осознал, что могу неожиданно лишиться всего самого дорого. Один миг, абсолютно непредсказуемые последствия которого будут ощущаться в течение всей моей жизни, а когда она закончится – в жизнях многих других людей.
И вот мой ребенок родился. Я присутствовал при этом необычайно трогательном моменте, распираемый изнутри от гордости. Мне дали дочь на руки. У нее все было нормально. Пальчики, ручки, ножки, ушки, глазки: крохотный человечек, новый персонаж в древней шекспировской драме человеческой жизни, который с оглушительным воплем, лягнув ногами, протиснулся в дверь будущего. И я был по-настоящему счастлив. Я был в восторге. Я испытывал необыкновенное облегчение и безграничную благодарность. Это продолжалось минут пять.
А потом, конечно же, началась родительская жизнь.
Сцена вторая
Школьник
Потом плаксивый школьник, с книжной сумкой,
С лицом румяным, нехотя, улиткой
Ползущий в школу.
С тех пор как Шекспир описал школьника, сгибающегося под тяжестью своей ноши, прошло пять сотен лет, но эти строки по-прежнему не требуют комментария. В этом отношении мы, цивилизованные дети, действительно очень консервативны.
Школьная жизнь не ограничивается одной учебой. Начальная школа – институт социализации. Она учит детей адекватно вести себя в коллективе. Ребенка не отпустят домой, даже если он усвоил весь материал, запланированный на день. Если бы дело обстояло таким образом, одаренные дети уходили бы из школы уже через час. И могли бы с успехом посвящать свое время тем занятиям, которые дети считают по-настоящему интересными: спорту, мультфильмам и компьютерным играм.
Но какими бы умными ни были дети, их всегда держат в школе до тех пор, пока не прозвенит последний звонок. Это учит их поведению, принятому в крупных бюрократических учреждениях. К тому же в школе их держат под присмотром, чтобы освободить родителям время для работы. Последние, по крайней мере теоретически, уже приобщились к цивилизации. Подразумевается, что их работа проистекает в условиях еще большей регламентации и ограничений, чем жизнь их детей.
По крайней мере, так обстояло дело, когда появились публичные школы. Лично я тружусь в индустрии культуры. Как писатель и журналист, я работаю в основном дома. Мои «рабочие обязанности» расплывчаты и неопределенны: позубоскалить с коллегами, порыться в Сети, прочитать электронную почту, избежать очередного приглашения на конференцию, полистать книги и журналы. Время от времени я печатаю. Мне приходится часто заниматься исследованиями, но моя работа имеет мало общего с рутиной и зубрежкой, типичной для школы. Мне ничего не надо зубрить, и для меня было бы настоящей катастрофой, если бы мне пришлось это делать. Я редко заполняю официальные бланки, никогда не прохожу тестирования и не пишу контрольных.
Моя старшая дочь, напротив, учится в средней школе. В отличие от своего мечтателя отца, она ведет строго ограниченный полувоенный образ жизни. У нее есть форма одежды. Она постоянно заполняет всяческие бланки и пишет объяснительные по поводу опозданий, выстраивается с другими детьми на линейки и ест в громадных общих столовых. Она приходит и уходит по звонку, постоянно находясь под присмотром. Ей уже приходится страдать от массовой паранойи в отношении огнестрельного оружия и часто становиться жертвой нравоучительных проповедей о вреде употребления наркотиков и беспорядочных обменов телесными жидкостями. Моя дочь живет суровой и архаичной жизнью фабричного рабочего. И хотя ей не платят ни копейки за ее усилия, она прекрасно бы справилась с ролью фанатичной клепальщицы Роузи из сороковых.
В американской системе государственного образования присутствует мощный патриотический элемент. Так что моя дочь могла бы прекрасно преуспеть, работая на любой хлопкопрядильной фабрике в Новой Англии времен Ральфа Уолдо Эмерсона. Именно в те дни в Америке начало формироваться общественное мнение по поводу регламентации интеллектуальной жизни страны. Новоанглийская бумагопрядильня была не просто фабрикой. В ее бараках, где была организована тщательная слежка и где чрезмерно пеклись о респектабельности, царила нравоучительная атмосфера, за которой почти не было видно стремительного вращения жужжащих прялок.
Современных школьников заставляют жить по суровым стандартам XIX века. Современные взрослые, добивающиеся успеха в жизни, все время учатся, постоянно повышая свою квалификацию и переходя с одной ступеньки на другую, почти как дошкольники. Детей приучают играть роли статистов в крупных патерналистских бюрократиях. Подобных учреждений уже не существует для их родителей. Когда-то они были распространены повсеместно, эти классические респектабельные конторы: железные дороги, почта, армия старого образца, телефонные, газовые и электрические компании. Учреждения, где практически отсутствовала конкуренция, где все роли были четко расписаны от и до. Образованный ребенок становился лояльным служащим, который мог спокойно сидеть, читать, писать и время от времени вставлять слово – в течение тридцати лет.
Современных школьников готовят к жизни в обществе, которого уже нет. Строго говоря, в моей начальной школе было сделано все, чтобы отвратить меня от моей профессии. Мои повседневные занятия не имеют ничего общего с четко организованной работой в классе. Они больше похожи на деятельность программистов или венчурных капиталистов – легкомысленных служек цифровой экономики. Это люди интеллектуального труда, не имеющие ни постоянного места работы, ни определенных должностей или ролей. Они живут, одеваются и работают, как вечные студенты, не признавая регламентированного рабочего времени. И я, их современник, веду себя точно также. В небольшом техасском городке нефтяников середины XX века, где я вырос, никто и представить себе не мог, что я буду безнаказанно вести подобный образ жизни и даже что-то от этого получать.
Во многом благодаря классическому образованию я просто обожаю свой писательский труд и считаю его восхитительно свободным. В конце концов, я же пишу научную фантастику. Это профессиональное требование – гордиться собственной эксцентричностью. Более того, я живу во время одних из самых быстрых технологических изменений в истории человечества. Когда не реже чем два раза в полтора года объявляют об очередной победе перманентной информационной революции. Такой была главная идея рекламы во время бума Интернета, извергнувшая не меньше эффектных цветных миражей, чем их бывает в палатках поклонников психоделики в Вудстоке.
Но на самом деле, если посмотреть фактам в лицо, я не слишком оторван от жизни. В действительности совсем наоборот. Я время от времени развлекаю читателей дикими идеями, но моя личная жизнь вполне предсказуема и однообразна. Мой головокружительный век высоких технологий далеко не так безумен, как кажется. С точки зрения истории я самый обычный человек, занимающий обычное стабильное положение в обществе.
