Клаус Полькен - Кто не молчит, тот должен умереть (Факты против мафии)
Вскоре после этого д’Агате вновь навестил доктора. Он появился в сопровождении двух мужчин и пригласил доктора Аллегру на переговоры в один фруктовый магазин в Палермо. Военный врач согласился. Встреча в конторе магазина началась с выражения безмерной благодарности этих людей доктору Аллегре, который столь бескорыстно и просто помог им. Затем они перешли к изложению сущности дела.
Через двадцать лет на допросе в полиции, протокол которого опубликовала газета «Ла Ора», врач так описал эту встречу: «Эти люди заявили мне, что состоят членами одного очень важного союза, к которому принадлежали представители всех слоев общества, даже наивысших. Называли их не иначе как «уважаемые люди». Многим этот союз, вероятно, известен как мафия, однако большинство людей не имеют отчетливого представления о нем. Затем мне объяснили, что нарушение законов этого союза каралось очень строго. Например, членам организации не разрешалось совершать кражи, но, напротив, при определенных обстоятельствах разрешалось убийство; разумеется, для этого необходимо было испросить согласие капо. Самовольные «мокрые дела» внутри мафии карались смертью. Как бы еще более воодушевившись, д’Агате добавил: «Если уж капо разрешил убийство, то задумавший его совершить может рассчитывать на содействие союза и, в особом случае, даже на помощь в этом деле»».
Доктор Аллегра рассказал также о структуре феодальной мафии тех лет: «Я узнал, что союз подразделяется на «семьи», каждая из которых возглавляется капо. Обычно каждая «семья» состоит из нескольких маленьких групп соседних городов или деревень. Однако если «семья» оказывается слишком большой и трудноконтролируемой, то она разделяется на группы из десяти человек; каждая из этих групп, «коек», имеет своего вожака. Что касается отношений между провинциями, то, по законам мафии, отдельные «семьи» не зависят друг от друга. Несмотря на это, главы мафии в провинциях находятся между собой в тесной связи и согласовывают свои действия. Союз имеет могущественные филиалы в Северной и Южной Америках, Тунисе и Марокко».
К тому времени из других источников общественность уже знала, что десятки, «децине», возглавляемые «капо ди децина», в свою очередь распадались на две пятерки, каждая из которых называлась «рукой». Главы «семей», которым давалось право носить почетный титул «дон», и их заместители избирали главаря мафии острова.
После того как трое мафиози так откровенно доверили доктору Аллегре священные тайны «Общества чести», их вопрос, хочет ли он стать мафиозо, был лишь формальностью. Они захватили доктора врасплох, и ему даже не пришло в голову возражать. Вот как сам доктор Аллегра рассказал об этом: «Я понимал, что посвящен уже во множество тайн, и если бы отказался, то живым с этой встречи мне бы уйти не удалось. Поэтому мне не оставалось ничего другого, как незамедлительно согласиться, выказав при этом воодушевление».
Прием в «братство» проходил по ритуалу, напоминавшему средневековые церемонии. Нового члена мафии вводили в затемненное помещение два старых мафиози, которые выступали в качестве его «крестных отцов». На столе между горящими свечами стояла икона. Доктор Аллегра так описывает его собственный прием в «братство»: «Средний палец моей правой руки укололи иглой, выдавили кровь и пропитали ею маленький бумажный образок, который сожгли над свечой, и я, держа пепел в руке, произнес клятву примерно такого содержания: «Клянусь сохранять верность моим братьям, никогда не обманывать и не предавать их, всеми силами помогать им. Как превратился в пепел этот святой образок, так исчезну и я, если не сдержу своей клятвы»».
Войдя в круг «уважаемых людей», молодой врач стал пользоваться всевозможными привилегиями. Его принадлежность к мафии стала оплачиваться звонкой монетой. В местечке Кастельветрано, близ Палермо, он открыл собственную практику, на доход от которой вскоре смог купить целую клинику. Его друзья из «братства» заботились о том, чтобы у него не было недостатка в богатых пациентах.
Разумеется, мафия заключила доктора в свои объятия отнюдь не бескорыстно. За блага и карьеру «братья» требовали от него верной службы и всяческих услуг — от молчаливого лечения огнестрельных ран до содействия в убийствах людей, неугодных «Обществу чести».
Став влиятельным мафиозо, доктор Аллегра стал подбирать для мафии «кадры» из числа тех молодых людей, которые обращались к нему за различными советами и помощью. Большинство жителей в районах, контролируемых мафией, считалось с «избранными». Не к полиции, не к местным органам власти обращались люди за разрешением какого-либо вопроса — те ничего не решали, — а к мафии: у нее спрашивали согласия на брак, от нее получали разрешение эмигрировать, она улаживала крупные ссоры. Мафия, разумеется, решала и правила по собственному разумению, извлекая из всего выгоду в первую очередь для себя.
Картина, нарисованная доктором Аллегрой, соответствует феодальному характеру «Общества чести», который, как нельзя лучше, отвечал феодальным общественным отношениям, царившим на этом средиземноморском острове. Лишь после того как в 50-х годах XX в. с помощью североитальянского и североамериканского капиталов индустриализация Сицилии сделала первые робкие шаги, «братство» под влиянием новых условий изменило свои формы и методы работы.
«ЧЕРНАЯ РУКА»
В цивилизованном обществе закон держится на морали, как корабль на море.
Из речи федерального судьи Эрла Уоррена, 11 ноября 1962 г., Нью-ЙоркНовый Орлеан, 1890 год. Этот крупнейший город американского штата Луизиана, уступивший славу называться столицей штата менее значительному Батон-Руж, этот важный портовый город, основанный французами в 1718 г. в дельте Миссисипи, переживал период небывалого экономического подъема. После длительной и кровопролитной гражданской войны, в которой промышленники Севера подавили политическое господство богатых плантаторов-южан, в городах Юга стала насаждаться индустрия, и Новый Орлеан захлестнула волна промышленного бума.
С 1890 г. в Новый Орлеан отовсюду начали стекаться эмигранты. Не малого труда стоило им обжиться в чужой стране и выстоять в повседневной беспощадной борьбе за существование. Традиционно в Соединенные Штаты эмигрировали жители Скандинавских стран, Ирландии, Германии, поэтому выходцам из других стран приходилось особенно тяжело. С 1890 г. резко возросло число эмигрантов из южноевропейских стран, и первым поселенцам Североамериканского континента пришлось вскоре приноравливаться к новым, непривычным для них соседям, которые в свою очередь с большим трудом привыкали к необычной для них обстановке. Поэтому иммигранты-соотечественники вынуждены были держаться друг друга. В этой обстановке «мафиозный инстинкт», побуждающий людей во имя того, чтобы выжить, обзаводиться покровительством вне и помимо государства, не только уцелел, но и обострился. И нет ничего удивительного в том, что часть эмигрантов переняла такое типично американское явление, как гангстерская шайка. Банды преступников, созданные некогда беззастенчивыми политиканами для запугивания избирателей в период предвыборной борьбы, переродились со временем в организованные банды преступников. Наряду с ограблениями банков, вымогательством и кражами профессиональные бандиты остались верными политике. Если нужно было прекратить забастовку, устранить неугодного политического деятеля, то за хорошую плату они были готовы сделать это. К услугам бандитов охотно и часто прибегали предприниматели для укрепления власти над рабочими или для устранения конкурентов. К тому времени в Соединенных Штатах использование преступников капиталистами стало обычным делом, поскольку только сильнейший имел шанс выжить в беспощадной конкурентной борьбе.
Члены шаек — вскоре за ними закрепилось название «гангстеры»,[30] как правило, рекрутировались из самых низших социальных слоев общества, ужасающая бедность которых создавала благодатную питательную среду для роста деклассированных элементов. В Соединенных Штатах, в которые ежегодно переселялись сотни тысяч людей, эмигранты, в своем большинстве не имевшие никакой квалификации, составляли основную часть. Не зная языка и обычаев страны, подвергаясь национальной, а зачастую и религиозной дискриминации, большинство эмигрантов жило в трущобах, как в гетто. В любых нарушениях переселенцами гражданских и уголовных законов усматривалась особая жестокость, а пресса называла их «нетипичными для Америки явлениями». Когда безработные и голодающие сотнями тысяч покидали Зеленый остров (Ирландию. — А. С.), пресса, не жалея красок, расписывала преступления, совершаемые ирландцами, а когда евреи, спасаясь от погромов и деспотизма, бежали из царской России в Соединенные Штаты, американские газеты истошно кричали о бесчинствах еврейских банд. Таким образом, у среднего американца сложилось представление, будто коллективно совершаемые преступления были импортированы в США.
