Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1942-1962 г.г.
<…>
АНС закончил десятилетку именно в Ташле. И сразу после этого ушел в армию.
ИЗ: БНС: «ЧУДО — ЭТО ЛОВКОСТЬ РУК ЛИБО ОШИБКА ЭКСПЕРИМЕНТА»В селе Ташла, где научился плавать, я тонул. Когда лодка перевернулась, меня вытащили дружки.
Там же, в Ташле (это было во время эвакуации), у меня была обязанность — таскать корм свиньям, которые (одна наша, одна соседская) жили в глубокой яме, оставшейся от старого ледника. Я спускался дважды в день в эту яму с ведром, вываливал корм в лохань. Пока свиньи были поросятами, все было ничего. Но потом они вымахали до размеров угрожающих и в один прекрасный день сцапали меня — одна за штанину, а другая за ногу, и я (хилый, послеблокадный десятилетний парнишка), напугавшись, еле отбился от них пустым ведром. Потом я не раз читал и слышал об аналогичных случаях с другими людьми, — случаях, кончавшихся гораздо более трагически, и все эти рассказы были мне очень близки и понятны.
При уточнении этого вопроса БН добавил: «Интересно, что я совсем не помню, что же было потом. Продолжал я их после этого кормить или забастовал? Вряд ли я пожаловался маме (это у нас было не принято), так что кормить продолжал, скорее всего, и дальше, но — с осторожностью!»
ИЗ: БНС. БОЛЬНОЙ ВОПРОСВремя действия — сентябрь 1942. Место действия — средняя школа районного центра Ташла Чкаловской области. Из-за войны и блокады мальчик пропустил второй класс и, оказавшись в эвакуации, был отдан сразу в третий. Он впервые пришел в эту школу и, как и всякий новичок, встречен был радостным воем и клекотом свирепо-веселой толпы новых своих однокашников.
Ташла — гигантское село, несколько сотен мазанок, распространившихся вдоль речки Ташолки, по правому ее берегу. Половина населения — ссыльно-переселенцы из кулаков, другая половина — татары. Нравы — патриархальные. Любовь к советской власти такова, что в начале Сталинградской битвы, когда чашки весов застыли в томительной неопределенности, в дверях райсовета, по слухам, установлен был, в качестве предостережения, пулемет «максим» — рылом на площадь.
Впрочем, все это не суть важно. По-моему, во всех школах СССР в те годы существовал единый ритуал встречи новичка, хотя, разумеется, в каждой школе — со своими нюансами. Мне кажется иногда, что школьники младших классов тогдашнего Союза прилежно изучали «Очерки бурсы» Помяловского и с удовольствием брали оттуда на вооружение те или иные приемы.
В Ташлинской школе нюанс был такой: «А ну скажи „На горе Арарат растет красный виноград“!» — требовали у меня беспощадные личности, окружившие и стиснувшие меня. «А ну скажи „кукуруза“!!!» — вопили они, нехорошо ухмыляясь, подталкивая друг друга локтями и аж подпрыгивая в ожидании развлечения…
Я ничего не понимал. Было ясно, что тут какой-то подвох, но я не понимал, какой именно. Я просто не знал еще тогда, что ни один еврей не способен правильно произнести букву «р», он обязательно отвратительно скартавит и скажет «кукугуза». Я же воображал, помнится, что едва я, дурак, скажу «кукуруза», как мне тут же с торжеством завопят что-нибудь вроде: «А вот тебе в пузо!!!» — и радостно врежут в поддых. «А ну скажи!!! — наседали на меня. — Ага, боится!.. А ну говори!..»
Я сказал им про Арарат. Наступила относительная тишина. На лицах истязателей моих явственно проступило недоумение. «А ну скажи „кукуруза“…» Я собрался с духом и сказал. «Кукугуза…» — неуверенно скартавил кто-то, но прозвучало это неубедительно: было уже ясно, что удовольствие я людям каким-то образом испортил. Мне дали пару раз под зад, оторвали пуговицу на курточке и разочарованно отпустили жить дальше. Я по-прежнему ничего не понимал.
После уроков небольшая группа любителей подстерегла меня на крутом берегу Ташолки и устроила стандартную выволочку — уже не как еврею, а просто как новенькому да еще вдобавок городскому. Я разбил в кровь нос Борьке Трунову (совсем того не желая), это вновь нарушило отлаженную программу, так что меня вчетвером отвалтузили без всякого энтузиазма, и я, маменькин сынок, гогочка, рыдая от людской несправедливости, отправился домой. Еврейский вопрос ни на данной стадии знакомства, ни в дальнейшем более не поднимался.
Впоследствии все мы, естественно, подружились. Борька Трунов стал вообще моим главным дружком — у него я учился небрежно ругаться матом, элегантно плевать сквозь зубы и выливать сусликов. Я был принят в русские и с презрением, хотя и без настоящей неприязни, глядел на единственного подлинною еврея в классе, — тоже Борю, тоже эвакуированного, тоже юродского, но совсем уже жалкого заморыша, сморщенного какого-то, перекошенного и не способного правильно сказать «кукуруза». Я глядел на него с презрением, но иногда какой-то холодок вдруг пробирал меня до костей, какое-то странное чувство — то ли вины, то ли стыда — возникало, и непонятно было, что делать с этим холодком и с этим стыдом, и хотелось, чтобы этого жалкого Бори не было бы в поле зрения вообще, — мир без него был гораздо проще, яснее, беззаботнее, а значит — лучше.
Не помню, Встречался ли я в Ташле с антисемитизмом взрослых. Видимо, нет. Но с меня вполне хватило и школьного антисемитизма. Это, правда, был какой-то путаный антисемитизм. Во-первых, мальчишки совершенно искренне считали, что все евреи живут в городе, из чего делали восхищающий своей логичностью вывод: все, кто из города, — евреи. Во-вторых, они совершенно не могли связно объяснить мне, почему еврей — это плохо. Они и сами этого толком не знали. Самое убедительное, что я услышал от них, было: евреи Христа распяли. Ну и что? А ничего. Гады они, и все. К сожалению, я не помню в деталях этих наших этнологических бесед (на сеновале, в пристройке высоченного Труновского дома, и на базу[4] у них же, на соломе, под ласковым весенним солнышком). Помню только, что я ни в коем случае не оспаривал основного тезиса — все евреи гады, — я только страстно хотел понять, почему это так?
БНС. ОФЛАЙН-ИНТЕРВЬЮ 14.02.07— На вопрос ташлинских краеведов от 28 августа 2005 года о пребывании в Ташле Вы упомянули:
«Потом-то мы, конечно, подружились и все лето 1943-го провели в невинных совместных забавах, вроде купания в Ташолке и отливания сусликов в степи».
Не знаю, что Вы имели в виду — «отливали» или «отЛАВливали» — что скорее всего, но я сразу вспомнил: мать моего деда по материнской линии в голодную военную годину спасала от голода свою семью тем, что охотилась на сусликов, и вот каким способом: шла с ведром воды в алтайские просторы, заливала норку, и грызун, спасаясь от потопа, стремился к выходу, где он получал поленом по башке. У бабушки получалось 2 кг мяса. Мясо сусликов было белым и сочным — они ведь родня кроликов.
Какими методами Вы отлавливали сусликов (уж не бабушкиным ли способом?)
max. Тюмень, Россия
БН: Именно бабушкиным способом мы их и отлавливали. У нас это называлось «ВЫЛИВАТЬ СУСЛИКОВ» — у ташлинских краеведов опечатка. Шла по голой степи толпа молодежи (от семи до четырнадцати лет), волоклись (от самой реки) ведра с водой, вожак указывал, куда лить, ведра опрокидывались, и несчастный суслик, мокрый и жалкий, торопливо выбирался на поверхность, где его и хватали опытные руки… Тут я неизменно отворачивался, ибо сердце мое разрывалось от жалости.
— Ваша охота на сусликов тоже служила восполнению недостатка в белках животного происхождения и большой фантаст Б. Н. Стругацкий практически на сусликах вскормлен? Или это была «трофейная» охота, где цель — шкура, хвост да уши, а особый шик после — бросить в супротивника черепом зверя?
БН: Это было всего лишь развлечение, жестокое, но вполне бескорыстное. Кому доставались тушки и шкурки, представления не имею. Меня это не интересовало.
ИЗ: БНС. ГОЛОДНЫЙ РАБ БУНТУЕТ. ПРИКОРМЛЕННЫЙ — НИКОГДА!В 43-м Аркадия (прямо из Ташлы) призвали в армию, послали в Актюбинское минометное училище, откуда за месяц до выпуска выдернули в Москву — учиться в Военном институте иностранных языков. (По всем краткосрочным военным курсам и училищам ездил весной 43-го некий полковник — собирал выпускников, задавал курсантам тему сочинения, а потом отбирал тех, кто мало-мальски справился. Так Аркадий в очередной раз спасся от неминуемой гибели — он и еще один паренек отправлены были в Москву, а все остальное училище тем же летом полегло на Курской дуге в полном составе.)
За следующие два десятка лет сохранились только письма АНа к брату. От БНа — за это время уцелело только пять писем. Что вполне естественно: дома письма сохранить много легче, чем в трудной войсковой жизни АНа.
Начало следующего письма не сохранилось. Снова солдатский «треугольник». На нем адреса: «Чкаловская обл. Ташлинский р-н, с. Ташла, Советская ул., д. 77. Стругацкому Борису // КазССР, г. Актюбинск, в/ч 4885, курсанту Стругацкому». Еще на этой же стороне письма в верхней части список в две колонки — фамилия и число иногда с обозначением «л» или «лит.». Почерк явно детский, некоторые фамилии написаны со строчной буквы. Объяснение БНа: «Вероятно, я записывал, сколько молока (замещая маму) принял у населения».
