Константин Симонов - Сто суток войны
Судьбы писателей, о которых я расспрашивал тогда, в августе 1941 года в редакции фронтовой газеты, были очень разными.
Борис Горбатов в период июльских и августовских боев в окружение не попал, продолжал всю войну работать военным корреспондентом сначала газеты Южного фронта, а потом «Правды», и ночью с 8 на 9 мая 1945 года в моем присутствии написал из Карлсхорста свою последнюю корреспонденцию о безоговорочной капитуляции германской армии.
Долматовский в 1945 году тоже оказался в Берлине и присутствовал при том, как последний начальник германского генерального штаба генерал Кребс перед тем, как застрелиться, пришел с белым флагом и пытался вести переговоры с командующим 8-й Гвардейской армией генералом Чуйковым. А тогда, в 1941 году, работая в армейской газете 6-й армии, Долматовский пережил вместе с другими трагедию этой армии, был ранен, попал в плен под Уманью, бежал из плена, долго пробирался через немцев и вышел к своим только поздней осенью 1941 года, когда его уже считали погибшим.
Крымов и Аврущенко остались в окружении и погибли.
Джек Алтаузен тогда, в 1941 году, благополучно выбрался и погиб позже, во время харьковской катастрофы в мае 1942 года.
65 «История когда-нибудь рассудит наших современников и скажет свое слово об этих днях. Но тогда трудно было что-нибудь понять»
Это недоумение относилось ко многому, но в данном случае оно было прежде всего связано с обстановкой на левом крыле Южного фронта, где действовали 9-я армия и Приморская группа войск.
С одной стороны, с точки зрения общей концепции приказов и агитационных призывов того времени: «Ни шагу назад», «Драться до последнего», — действия 9-й армии, которая, оставив в районе Одессы Приморскую группу войск, После этого быстро сдала Николаев, а затем и Херсон и Собирала свой вырвавшиеся из окружения части в районе Берислава и Каховки, как будто заслуживают осуждения. Но, с другой стороны, можно понять, как радовались в штабе Южного фронта тому, что хотя бы эта армия и ее сосед справа — 18-я армия — вырвались из приготовленного немцами мешка и, приведя себя в порядок, будут и дальше воевать в составе войск фронта.
То, что в упорно продолжавшей обороняться Одессе с яростным осуждением говорили о 9-й армии, что она сдала за два дня Николаев, в то время как Одесса держится до сих пор, — по-человечески понятно. Хотя никак нельзя считать справедливыми рассуждения о том, что Николаев было нисколько не труднее оборонять, чем Одессу. Достаточно взглянуть на карту, чтобы увидеть: Николаев стоит в пятидесяти километрах от моря, на берегу узкого, глубоко врезавшегося в сушу Бугского лимана, и его неизмеримо труднее и защищать, и снабжать с моря, чем стоящую на берегу широкого и открытого залива Одессу.
Кроме того, 11-я немецкая армия, острием своего прорыва отрезая и оставляя у себя в тылу Одессу, шла как раз на Николаев и Херсон. И этот прорыв на Николаев, где еще за несколько дней до этого находился штаб Южного фронта, был настолько стремительным, что наши войска были там куда менее готовы к обороне, чем в Одессе, подступы к которой обороняла постепенно пятившаяся в боях все ближе к городу Приморская группа войск.
Наконец, хотя именно моряки Николаевской военно-морской базы вели последние скоротечные бои за Николаев, надо сказать, что, судя по документам, оборона Николаева силами Черноморского флота не была в достаточной степени предусмотрена заранее, план действий флота не был увязан с планом действий Южного фронта, и при общем ходе событий последние лихорадочные попытки моряков удержать Николаев уже не могли иметь успеха.
Что касается дивизии, которую «утащила» с собой при отступлении 9-я армия, это тоже спорный вопрос. Приморская группа войск (впоследствии Приморская армия) была сформирована из частей 9-й армии и первоначально находилась в ее оперативном подчинении. Название «Приморская армия» скорей отражало ее роль в защите Одессы, чем ее штатный состав. Первоначально в ней числилось три дивизии, а к началу обороны Одессы осталось еще меньше. 3-я дивизия, о которой говорили в Одессе, что она «утащена с собой» 9-й армией, на самом деле была разъединена в ходе нашего отступления. Один полк остался в Одессе, а два полка и управление дивизией были отсечены, отброшены на Николаев и в итоге действительно ушли вместе с 9-й армией. И можно предполагать, что в те дни в штабе 9-й армии отнюдь не были огорчены этим обстоятельством.
Что касается точки зрения командования Приморской армией, вполне естественно, что когда Одесса вдруг оказалась в окружении с суши, то ее защитникам трудно было примириться с тем, что у них осталось в руках только две дивизии из трех, первоначально входивших в Приморскую группу.
Так выглядят чисто военные спорные вопросы тех дней. Однако, при всей их существенности, если говорить о том, в чем история должна рассудить людей сорок первого года, есть куда более трудные вопросы того времени…
66 «…Понеделин, через несколько дней так печально прославившийся своим ставшим к этому времени уже общеизвестным предательством»
Генерал Понеделин упоминается в записках еще раз на крымских страницах, где речь идет об увиденных мною номерах «Фёлькишер беобахтер» с фотографиями «Качалова и Понеделина, тех самых, приказ об измене которых я месяц назад вез с собой из штаба Южного фронта в Одессу».
В этой фразе есть описка, очевидно, вызванная некоторым сходством фамилий: генерал Качалов тут ни при чем, речь шла о фотографиях генералов Кириллова и Понеделина, находившихся вместе на Южном фронте в одной и той же 12-й армии и одновременно взятых в плен. Остается гадать: сам ли я, диктуя записки, оговорился или механически ошиблась стенографистка. Говорю «механически», потому что после приказа, о котором я упоминаю, предательство Качалова и Понеделина было у всех на устах и их имена повторяли тогда именно в том порядке, в каком они стояли в приказе: «Качалов и Понеделин».
Приказ был вручен мне 18 августа в штабе Южного фронта: наверно, наша поездка морем в Одессу считалась самой подходящей оказией для доставки его в штаб Приморской армии, другой связи с ней в тот день, должно быть, не существовало.
На следующий день, 19 августа, Приморская армия вышла из состава Южного фронта и перешла в подчинение Черноморского флота, и когда мы с Халипом доставили приказ в Одессу, это уже не имело никакого значения — он был давно получен через флотские каналы и разослан по частям. Очевидно, поэтому я и не упоминаю в записках о том, как мы сдавали этот приказ в штабе Приморской армии.
Приказ Ставки Верховного главнокомандования, о котором идет речь, отданный 16 августа 1941 года и подписанный Сталиным, Молотовым, Буденным, Ворошиловым, Тимошенко, Шапошниковым и Жуковым, был историческим документом, отражавшим и обстоятельства и дух того времени не только с его героическими, но и с его отталкивающими сейчас нас чертами.
Обстановка, сложившаяся на фронте в дни, предшествовавшие изданию этого приказа, помогает представить себе атмосферу, в которой он был издан.
На Западном фронте наши войска начали наступление на Ельню, но уже становилось ясным, что упорные попытки вернуть Смоленск нам не удались. Южнее Смоленска в начале августа немцы окружили часть наших войск, в том числе часть так называемой «группы Качалова», и, по данным Типпельскирха (возможно, преувеличенным), взяли в этом районе в плен около 38 тысяч человек. Еще южнее немцы наступали на войска Брянского фронта, оборонявшиеся в районе Гомеля и Мозыря. Успех этого удара был предпосылкой для последующего наступления на Киев.
Но особенно тяжело обстояли дела на левом фланге нашего Юго-Западного фронта, на его стыке с Южным. Здесь немцы после тяжелых боев окружили 12-ю и 6-ю армии Юго-Западного фронта, прорвались к Кировограду и Первомайску и ринулись к Днепру между Днепропетровском и Запорожьем.
Одновременно с этим 11-я немецкая армия вышла к Николаеву и Херсону. 16-го утром, в день издания приказа, пал Николаев. Немногочисленные, не пополнявшиеся с начала войны части Южного фронта под угрозой окружения поспешно отходили к Днепру и за Днепр. В результате прорыва немцев обстановка на Юго-Западном и Южном фронтах приобретала все более трагический характер. Независимо от последующих ошибок, именно в эти дни создались первые предпосылки будущей трагедии Юго-Западного фронта под Киевом.
В самом начертании линии фронта на карте все яснее угадывался тот мешок вокруг Киева, который создался впоследствии. Но, мысленно возвращаясь к тому времени, надо отдать себе отчет в том, как страстно не хотели люди, несмотря на невыгодную конфигурацию фронта, отступать с Киевского выступа, оттуда, где они так долго держались и вели успешные бои с противником. Сколько можно отступать? Сколько можно отдавать еще и еще — городов, промышленных районов, наконец, просто территории своей страны? Сколько раз можно делать это ради очередного выравнивания фронта после очередных немецких прорывов?..
