Виорель Ломов - 100 великих романов
Роман «Сто лет одиночества» побил все рекорды по количеству критической литературы. В разы. Это говорит о многом, и прежде всего о том, что «девятый вал» романистики позади. Не вообще, разумеется, а великой. Подвел ли роман черту под историей развития данного литературного жанра – покажет Время, главный герой этого произведения, но тот факт, что за последние полвека из-под пера писателей не вышло «ничего равного по философской глубине и художественной образности в литературе», готовы признать многие. Как признали то, что колумбийский писатель создал вещь, ставшую в один ряд с «Войной и миром» Л.Н. Толстого и «Тихим Доном» М.А. Шолохова. Роман, в котором Маркес изобразил «главного героя художественной литературы в целом – Мiръ» (В. Еремин), получил вполне адекватную оценку писательского сообщества: «литературное землетрясение» (В. Льоса), «Библия латиносов» (Ф. Бегбедер), «величайшее откровение на испанском языке со времен „Дон Кихота“» (П. Неруда) и т. д.
Габриэль Гарсиа МаркесРоман был написан в Мехико, где с 1961 г. обосновался Маркес, а впервые опубликован в Буэнос-Айресе в издательстве «Судамерикана» тиражом 6000 экз. На написание 1300 страниц рукописи ушло 18 месяцев затворничества, 3000 пачек сигарет, а также все наличные средства, автомобиль и прочие предметы обихода.
«"Сто лет одиночества" всего лишь поэтическое воспроизведение моего детства», – признался автор. Посетив подростком свой родной городок Аракатаку, заброшенный и почти умерший, Табо (так называли писателя в детстве) захотел воскресить его в книге. Впервые Аракатака под именем Макондо появилась в ранних рассказах и повести писателя «Палая листва». Ну а после «Ста лет» Макондо стали называть всю латиноамериканскую сельскую глушь. Этот вымышленный городок предстал в романе не столько самим собой, сколько мифологизированной историей Колумбии с 1840-х до 1930-х гг., с ее многолетними гражданскими войнами между либералами и консерваторами, с битвами олигархов, в которых погибли тысячи граждан, с захватом страны североамериканской банановой компанией, забастовками рабочих и их расстрелом. По большому счету, в романе можно увидеть вообще историю всей Латинской Америки.
Совершенство стиля и богатство языка Маркеса в сочетании с литературной и фольклорной традицией национальной культуры дали тот самый потрясающий эффект, который мы наблюдаем в его романе, то самое, что и называют «магическим реализмом». При этом надо понимать, что «магический реализм» – это не нашествие жутких гоблинов, а неожиданное, но оправданное контекстом вознесение красавицы на свежевыстиранных простынях. Улавливаете разницу? В этом произведении можно найти предания и мифологический эпос, рыцарский роман и традиции народной юмористической культуры, верования народа и его сказки, Библию и Евангелия, Платона и Рабле, Сервантеса и Фолкнера, и много чего другого, скрытого в глубинах магии и реализма.
Пересказать этот роман решатся немногие, т. к. любой пересказ будет напоминать бред сумасшедшего. Этот грандиозный сверкающий кристалл со смертельными жалами и одновременно текучую субстанцию, напоминающую лемовский Океан, нельзя взять в руки. Нельзя в него погрузить и свой критический взор – он затеряется в бездне. (Как это не поняли до сих пор тысячи исследователей?) В лучшем случае это можно рассмотреть со стороны. Для иллюстрации данной мысли достаточно вспомнить, что года через три после публикации романа Маркес посетовал на то, что критикане ухватила суть романа – «это мысль, что одиночество противоположно солидарности… Одиночество, рассматриваемое как отрицание солидарности, приобретает политический смысл». Сколько еще не ухвачено или искажено критикой, можно только предполагать.
О чем же это произведение, называемое автором и литературоведами «поэмой быта», «лиро-эпическим сказанием», «книгой книг», «романом-притчей», «синтетическим (тотальным) романом»? Как уже было сказано – о родине писателя, названной Макондо. Разумеется, о его детстве (как правило, у всех писателей лучше всего получаются воспоминания детства). «"Сто лет одиночества" – это целостное литературное свидетельство всего, что занимало меня в детстве», – говорит сам Маркес. О жителях Макондо и о шести поколениях неприкаянных Буэндиа, представителей одного рода, обреченного на вековое одиночество. В роду были и властные лидеры, и жесткие диктаторы, и «сверхсамцы», и хранительницы домашнего очага, и не от мира сего монашенки, и разудалые девицы – каждой твари по паре. Этот Ноев ковчег, выплывший на страницы романа с харизматическими первооткрывателями Макондо, превратившимися за сто лет в заурядных обывателей, погрязших в грехах и влачащих жалкое существование, разбился то ли о скалу одиночества, то ли о само Время. В истории рода Буэндиа прозорливые наблюдатели усматривают «аналогию с расцветом, развитием и кризисом индивидуализма, лежащего в основе современной культуры». И в этом смысле «сто лет одиночества» надо понимать как меру наказания за отказ от коллективного (в России – соборного) сознания и коллективного бытия. А еще роман – о бессмысленности братоубийственной войны, в которой борьба за национальные интересы превращается в борьбу за власть, и о тщете всякого накопительства. По бесчисленным тропам и закоулкам романа бродят призраки и цыгане, французские проститутки и чужеземцы-торгаши, в своих домах и лачугах жители страдают то от эпидемий бессонницы и забывчивости, то от дождей, льющих пять лет. Последний младенец в роду Буэндиа был зачат в любви, но появился на свет с поросячьим хвостиком и был съеден рыжими муравьями, наводнившими дом. В это время закончились дожди, и в возрасте 120 лет умерла Урсула, жена Хосе Аркадио Буэндиа, основателя города и рода. Вместе с ней умер и Макондо. Урсула считала, что род Буэндиа погубили четыре бедствия – война, бойцовые петухи, дурные женщины и бредовые затеи. К этому можно добавить пятое (от автора) – одиночество.
У читателей «послевкусие» от «Стадией одиночества» – смесь горькой пряной сладости, а вот у Маркеса, утомленного бесчисленными интерпретациями романа, уже через 10–15 лет после его выхода в свет была, видимо, одна только горечь. В одном из интервью он и вовсе отказался от своего детища – мол, нечего столько говорить о вещи, написанной в «простой, торопливой и поверхностной манере». Было ли это временным раздражением – не станем уточнять у автора, а поблагодарим его еще и за эти слова. Эту бы манеру да другим писателям!
В 2007 г. Латинская Америка, Испания и весь мир отметили 80-летие Маркеса. «Сто лет одиночества» к этому времени был переведен на 35 языков, и его совокупный тиражпревысил 30 млн экз. В списке 20 шедевров мировой литературы его поставили на одну строку с «Дон Кихотом» Сервантеса. А еще писатель получил от индейцев племени вайуу, обитающего в его родных местах, ритуальный посох и ни с чем не сравнимый титул Великого сказателя.
На русском языке «Сто лет одиночества» издается в переводе В. Столбова и Н. Бутыриной. Роман не экранизирован – и слава Богу.
Константин (Кирилл) Михайлович Симонов
(1915–1979)
«Живые и мертвые»
(1959–1971)
Русский писатель и переводчик, киносценарист и кинодокументалист, фронтовой корреспондент центральных газет («Красная Звезда», «Правда», «Комсомольская правда», «Боевое знамя» и др.), общественный деятель, кавалер четырех боевых орденов и трех орденов Ленина, лауреат шести Сталинских премий, Герой Социалистического Труда, автор множества очерков, критических статей, стихотворений и среди них пронзительных «Жди меня» и «Письмо другу» («Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины»), десяти пьес («Русские люди», «Четвертый», «Русский вопрос» и др.), рассказов, повестей и романов («Дни и ночи», «Из записок Лопатина», «Товарищи по оружию», «Так называемая личная жизнь» и др.), мемуаров «Глазами человека моего поколения», Константин (настоящее имя Кирилл) Михайлович Симонов более всего прославился романной трилогией «Живые и мертвые» (1959–1971), удостоенной Ленинской премии за 1973 г. Писатель многие годы был главным редактором журнала «Новый мир» и «Литературной газеты», секретарем правления Союза писателей СССР, депутатом Верховного Совета СССР, членом ЦК КПСС.
Первым о войне написал Гомер. А за ним писали многие и многие – поэты и трагики, историки и прозаики, публицисты и эссеисты. Когда пришло время романов, стали писать романисты – Стендаль, Л. Толстой, Хемингуэй, Ремарк, Шолохов… Куда деваться творческому человеку, если война занимала и занимает в жизни любого общества едва ли не главное место. Для советского народа самой жестокой войной стала Великая Отечественная, когда решался вопрос – быть стране или не быть, жить или не жить народу. Куда уж тут Гамлету со своим индивидуалистическим «Быть или не быть»! И, пожалуй, главное о народной войне сказали А. Твардовский в «Василии Теркине» и К. Симонов в «Живых и мертвых». В этих произведениях не было разоблачений тоталитарного режима и «Штрафбатов», не было нравственных терзаний дезертиров и предателей, не было других частностей с точки зрения Победы (многих из которых тогда не было и на самом деле), там было основное – высочайший моральный дух советского народа и его героев, солдат и генералов, который только и смог дать нам всем Победу. Прав Л.Н. Толстой, изображение войны которого Симонов взял за образец: «решает участь сражения не распоряжения главнокомандующего, не место, где стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска».
