Георгий Свиридов - Охотники за алмазами
— Что-то не видать на кедрачах соболиных шуб, — заметил оператор, пристально разглядывавший прибрежные заросли.
— Природа богата, но не бесконечна. Она не терпит хамского отношения, — сказал журналист. — Веками попозже, в петровские времена, на гербе города, высочайше утвержденном, значился уже не соболь, а тощий лис, в «знак обильной ловли оных в округе». А еще через два века здесь мало было и лисиц, пришло в захирение и само городище. Накануне первой мировой войны в Ургуте проживало всего полтораста человек, аборигены да каторжане. Жили охотой и рыбалкой. Не особенно он разросся и после революции. Правда, вырос рыбозавод, появилась школа, и курсировал, как рассказывают, даже один автобус. Я того города не видел. А размах пошел после открытия нефти.
— Сейчас этот город — всесоюзная комсомольская стройка, — вставил слово со знанием дела худощавый светловолосый молодой человек.
Эти слова он произнес громко, явно адресуя их не только своим товарищам, с которыми летел. Их было шестеро. Они расположились в глубине, в хвостовой части, на ящиках и брезентовых мешках. «Молодые спецы, защитили дипломы и летят к месту работы», — подумал Шанин.
— Первые строительные отряды еще позапрошлым летом тут складывали кирпичики, — добавил веснушчатый парень в роговых очках.
А Фарман смотрел на Ургут, узнавал и не узнавал его. Он хорошо помнил этот райцентр совсем иным.
2Небольшой грузовой пароход, отчаянно дымя и бойко шлепая плицами, тянул огромные старые баржи; рядом с ними пароходик явно терял свои размеры, выглядел лилипутом. Баржи казались еще больше оттого, что не только трюмы, но и палубы были загружены ящиками, бочками, штабелями стальных труб, моторами, буровым оборудованием, бухтами стальных тросов… Здесь же располагался и немудреный домашний скарб геологов, вышкомонтажников, бурильщиков. Люди плыли вместе с семьями. На палубе гудели примусы, горели небольшие костры, тут жарили и парили. Шумно играли дети. На протянутых веревках сушили выстиранное белье, и баржи казались расцвеченными флагами. Жизнь шла своим чередом.
Казалось, обычное плавание. Ничего особенного — плывут к новому месту, к точке, помеченной на карте. И в то же время то плавание было необычным. Какая-то непонятная глухая тревога исподволь подбиралась и холодила души, заставляла задумываться. У бортов и на корме подолгу молча стояли нефтяники-работяги. Курили. Перекидывались двумя-тремя фразами. И пристально оглядывали берега. Сумрачные, темные. Тайга и тайга. Нигде ни огонька, ни захудалой избушки. Огромные необжитые пространства…
Чем дальше на север, тем шире разливалась Обь, оттесняя приземистые берега. Тяжелые мохнатые тучи плыли по небу, обгоняя караван. Порой тучи задерживались, опускались ниже — и сразу наступали унылые сумерки. На баржи обрушивался поток холодного дождя. Вода была всюду, и казалось чудом, что баржи еще держатся, не идут ко дну. А потом налетал ветер. Яростный и жесткий, пронизывающий до костей. Расшвыряв тучи, ветер метался над плесом, будоражил реку, вздымая крутые горы волн.
Туго приходилось стареньким баржам. Они тяжело стонали и глухо скрипели, носом зарывались в пенистую влагу, кренились, стремительно скользили вниз и снова выкарабкивались, взбирались на спину очередной волны. На палубе и в трюмах все ходило ходуном, звякали связанные трубы, ерзали тяжелые станки, словно пытаясь освободиться от стальных тросов, угрюмо шевелились связанные ящики, бочки…
Люди прятались в трюмах, разбредались по своим углам. Хмуро прислушивались, поглядывали на вздрагивающие борта баржи, на переборки; от борьбы стихии с металлом сейчас зависели их судьбы. Женщины прижимали к себе притихших детей. Многих укачивало… В этой кутерьме, в шуме и скрежете, вдруг раздавался тихий женский плач или вспыхивала перебранка между женой и мужем: «Поперся на край света…»
А когда шторм стихал, когда отгулявший ветер убегал дальше, Обь еще продолжала волноваться, но волны ее уже не имели грубой силы и беззлобно шлепали в борта, Люди выбирались на палубу. Вслед за мужчинами лезли пронырливые дети, а потом поднимались и женщины, чтобы «дыхнуть воздуха».
Вымытая палуба приятно ласкала глаза. И река сверкала, серебрилась. Из-за облаков выглядывало солнце и улыбалось измученным людям, реке, низким лесистым берегам. Жизнь снова приобретала свою привлекательную красоту. Рыба играла на речных плесах, и низко над водой пролетали гуси. Люди провожали их долгими взглядами, Сердца оттаивали, и улыбки появлялись на захмуренных лицах.
— Охота тут, видать, классная!
— Непуганая птица.
Палуба давно обжита. У каждой семьи свое местечко. Снова задымились очаги, и приятно запахло съестным. На корме расположились рыбаки, свесив за борт удочки. Рыба клюет хорошо, хватает голый крючок. Только успевай вытаскивать…
А мимо проплывал берег. Никакого признака жилья. Тайга подступала к самой воде. На темно-зеленом фоне кедрачей и елок редкие осины и березки, тронутые дыханием осени, светились желтой сединой. А впереди, насколько можно охватить взглядом, раскинулась голубая гладь, и караван нагруженных барж двигался за трудягой-пароходиком в ту гладь, в новый век.
3Фарман Далманов, опередив свой караван, прилетел в Ургут, в районный центр, некоронованную столицу усть-юганской тайги. Легкокрылый АН-2, описав круг, приводнился на Оби и, веером рассылая брызги, деловито подплыл к дощатому причалу.
— С прибытием! — летчик Касьян Бочков слегка повернулся в сторону пассажира, и в его голубых глазах скользнула снисходительная усмешка: этот кавказец, живой, торопливый, словоохотливый, явно не похож на тех, кто связывает свою судьбу с Севером. Видать сразу, что командированный. Спешит выполнить свое задание и, пока еще летная погода, возвратиться в края, где сейчас бархатный сезон… И Бочков поставил точку на пассажире. Он его больше не интересовал.
— Спасибо! — Далманов поблагодарил летчика. — Хорошо летаете!
— Как умеем, — нехотя отозвался тот.
Разве думал он, что именно с этим кавказцем ему придется дружить, летать, осваивать Север?
Далманов спрыгнул на дощатый мостик. Река приятно серебрилась в лучах солнца, и далекий противоположный берег был задернут голубой кисеей. Такой могучей реки Фарман еще не видал в жизни. Не река, а прямо морской залив. Сверху она не казалась такой широкой. Фарман перевел взгляд на глинистый берег, на пологий взвоз, на приземистые, потемневшие от времени срубы. Берег голый, редкий тальник. Невольно остановил взгляд на срезе, подмытом водой в половодье. Он был слоистым, как пирог: темная лента земли, бурая глина, белый известняк, потом песчаник… И что под ними? Улыбнулся — разгадаем.
Подхватив чемоданчик, он зашагал по разбитой дороге в гору. Потом стучал каблуками по доскам тротуара. Поселок как поселок. Прямая улица, дощатые тротуары, глухие заборы. Дома собраны из массивных плах, крепкие, на века. Окна с толстыми ставнями. Палисадники у каждого дома, где теснятся рябина, черемуха. Просторные по-сибирски дворы и ухоженные огороды. Ургут чем-то напоминал Колпашево, только в уменьшенном виде. Есть и магазины, и клуб, и почта, и школа… Фарман улыбнулся: а он-то полагал, что попадет в захолустье!
Райком партии располагался на площади в деревянном доме, поставленном на высоком кирпичном фундаменте.
Секретарь райкома принял сразу. Это был человек в годах, с усталым широким лицом. На груди орденские планки. Он сегодня намотался до чертиков в глазах, весь день на катере, который гудел, как самолет, и несся вскачь по волнам расходившейся Оби. Секретарь возвращался из дальнего рыболовецкого колхоза. Ему хотелось скорее попасть домой, попариться в баньке — почти неделю мотался по району. А тут секретарша докладывает: командированный прибыл… Надо принимать, ничего не поделаешь. Тем более, что был заранее предупрежден: едут геологи, вернее, плывут на баржах по Оби. Будут продолжать дело, прерванное войной, — бурить землю, искать нефть. Он хорошо помнит то предвоенное время, он был тогда членом бюро райкома комсомола, и они помогали геологам всем, чем могли. Помнит, как в райкоме выступал инженер-геолог Васильев, обещавший в «ближайшее время разведать нефтеносные горизонты». Четверть века прошло. И вот снова едут. Может, и в самом деле под Ургутом таятся богатства?
Секретарь встал из-за стола и вышел навстречу гостю, с удивлением рассматривая его. Тот был явно не русским, Шел, слегка прихрамывая, и выглядел очень молодым. «Ему и двадцати пяти, наверное, еще нет, — подумал секретарь райкома. — Молодой человек, привычный к теплу и солнцу. Такие на Севере что-то не приживаются».
— Здравствуйте, товарищ! Я — Далманов, начальник партии. Нефть у вас искать будем. Пришел за помощью… Вот документы, — Фарман вынул из кармана две бумажки с печатями и подписями.
