Василий Стенькин - Под чужим небом
Корецкий по-дружески обнял Тарова за плечи
— Тут водку держат, должно быть, специально для заманивания нашего брата русака. Зайдем?
Таров согласился. Они зашли и заказали водку, закуску.
— Глядите, какая выправка, — бросил Корецкий вслед официанту. — Офицер, должно быть. Тепло устроился, подлец!
— Жить-то надо, — сказал в шутку Ермак Дионисович.
— Надо, только по-человечески, а не по-скотски, — возразил капитан. — Забыли, черт побери, что нас произвела на свет великая нация... Все забывается, — вздохнул Корецкий. — Я иногда пытаюсь вспомнить лица школьных друзей — и не могу: забылись. Лицо матери с большим трудом припоминаю.
— Говорят, в Париже функционирует царский двор, — заметил Таров. — Кто-то из великих князей возглавил. Раздают титулы, награды...
— А что же еще остается делать? — истерично рассмеялся Корецкий. — Все это, Таров, глупость, чепуха. России нужен не царь, а кнут... Знаешь, с проволочной кисточкой, какие ловко делали деревенские пастухи. Чтобы одним ударом десять человек опоясывал, до крови... Знаешь, что бы я сделал, если бы меня назначили министром внутренних дел обновленной России? В каждом городе, в каждом селе — да что там, в каждом доме у меня был бы осведомитель. Человек только о чем-то подумал, а я уже знаю. Всякую революционную ересь уничтожал бы в самом зародыше, под корень...
Между тем певец на бис исполнял песню и заканчивал ее:
Пускай теперь мы лишены
Родной земли, родной страны.
Но все пройдет, наступит час,
И солнца луч блеснет для нас.
— Прекрасная песня и поет хорошо, сукин сын, — сказал капитан, поднимая рюмку.
Таров слушал откровения Корецкого и думал: если бы представился случай, этот стал бы вешать, пытать, убивать. А Корецкий, очевидно, продолжая размышлять вслух, сказал:
— Вся эта наша болтовня — пустое занятие, капитан. Нужны действия, а не слова. Годы не остановишь. Минует десяток лет, и наступит старость. На что мы будем годны? С внучатами нянчиться? Впрочем, и внучат не будет — баб-то здесь нет. А наши генералы рассусоливают о справедливости, о долге. Судьба Николашки ничему их не научила...
— Вадим, как ты оцениваешь положение в США? Можно ждать там революции? — спросил Таров, рассчитывая повернуть беседу на интересующую его тему.
— В Америке люди делом заняты, им не до революции, — сказал капитан и, затолкав в рот кусок отбивной, стал старательно разжевывать.
И опять Таров ничего не добился от Корецкого. Зато недели через две он сам зашел к Ермаку Дионисовичу и без всякого повода начал разговор о поездке в США. Верно говорится: человека не узнаешь, пока с ним не похлебаешь щей из семи печей.
— Хочешь расскажу, как съездили в Америку? — спросил Корецкий, придвигая к столу расшатанный стул. — Это интересно.
— Ну, если интересно... — лениво ответил Таров, отставляя ящик с карточками.
— Не поездка, а приключенческий роман!
То, что услышал Таров, действительно было похоже на плохой детектив.
Сначала все шло нормально, их хорошо принимали. Каша заварилась в Нью-Йорке, куда они приехали шестого апреля двадцать второго года. Вместе с атаманом были его супруга, денщик Прокопий и капитан Корецкий. Едва ступили на перрон Пенсильванского вокзала, к ним подошли полицейские и судебный чиновник. Потребовали документы. Семенов назвался: главнокомандующий всеми вооруженными силами российской восточной окраины, атаман казачьих войск, генерал-лейтенант и прочее. Судейский чиновник показал ордер на арест. Атамана посадили в полицейскую машину и увезли в тюрьму. Корецкий и Прокопий сняли номера в гостинице, оставили мадам и поехали искать хозяина. Нашли. Семенов рассказал, что ему предъявили иск в пятьсот тысяч долларов от Юроветской компании внутренней и внешней торговли. Белые войска в девятнадцатом году разграбили на Дальнем Востоке шерстяные вещи и другое имущество, принадлежащее компании. Атаман договорился, чтобы его выпустили под залог. Нужно было до десяти часов вечера выложить двадцать пять тысяч долларов. Семенов дал адреса, где, по его предположениям, могли дать деньги. Корецкий и жена атамана объехали все адреса, но всюду им отказывали из «патриотических соображений». Семенов был взбешен и предложил в качестве временной гарантии «фамильное» ожерелье жены, состоящее из четырехсот тридцати двух жемчужин. Администрация тюрьмы приняла ожерелье и освободила атамана с условием — внести залог до шестнадцати часов следующего дня. Деньги к сроку не внесли, и Семенова снова отвезли в камеру.
Поднялся невероятный шум. Падкие на сенсацию американские газеты бурно смаковали это скандальное дело. Они писали о зверствах белой армии, не упуская случая подчеркнуть, что белогвардейцы действовали в полном согласии с японцами.
Расследование было поручено сенатской комиссии под председательством сенатора Бара. Свидетелями выступали генерал Грэвс, полковник Морроу и другие офицеры, командовавшие американскими войсками на Дальнем Востоке и в Сибири. Газетный шум был наруку тем кругам, которые осуждали интервенцию. Не известно, чем кончилась бы эта история, если бы не вмешались японские покровители Семенова. Атаман связался с генеральным консулом и сообщил ему суть дела. Японцы боялись, что расследование может разоблачить их зверства на русской земле. Очевидно, американцы тоже опасались за свои неблаговидные действия на Дальнем Востоке и не хотели портить из-за этого дела отношения с японцами.
— Словом, — сказал Корецкий, — Верховный суд постановил: освободить атамана, так как совершенные им преступления не подлежат американской юрисдикции. Семенов действовал за пределами США, говорилось в решении суда, и в качестве представителя фактического правительства.
— А зачем все-таки ездил туда Григорий Михайлович? — спросил Таров, выслушав любопытный рассказ Корецкого.
— Зачем? На это нелегко ответить. В своем первом публичном выступлении атаман говорил, что приехал в США, чтобы организовать поддержку русскими эмигрантами в Америке его усилий по «мирному превращению Сибири в автономное государство». Эмигрантов там было около двух миллионов.
«Настало время для действий, — заявил он. — Необходима лишь небольшая помощь, чтобы Сибирь сбросила большевиков». Дня через три говорил уже другое: путешествие, мол, не носит политического характера, приехал в США, чтобы поправить слабое здоровье жены... Газеты делали всякие выводы. Помню, «Чикаго Ньюс» писала, что Семенов надеялся получить американский заем на финансирование новой «революции» в Сибири. «Нью-Йорк таймс» добавляла: атаман на обратном пути заедет в Париж, где примет участие в подготовке похода на Россию, который возглавит великий князь Николай Николаевич... Ну, что скажешь, Ермак? Правда ведь, забавная история?
— Весьма, — согласился Таров. — Поэтому и зол атаман?
— Будешь зол! Слушай, кончай свою канцелярию — горло пересохнет. — Ермак Дионисович отказался от приглашения: на вечер была назначена встреча с доктором Казариновым.
IV
В просторном кабинете Семенова, обставленном разностильной мебелью, собрались генералы Бакшеев, Власьевский, Зубковский — ему генеральское звание было присвоено недавно — и штабные офицеры. Шторы плотно закрыты: дул жаркий гобийский ветер, и из окон тянуло, как из печи. Генералы и офицеры, одетые по форме, в суконные мундиры и френчи, были мокрыми от пота, словно загнанные лошади.
— Господа! Я пригласил вас для того, чтобы посоветоваться, — сказал Семенов. Он оперся руками о край стола и наклонился вперед. — Я ставлю перед вами только один вопрос: как считаете, что нам делать — смириться с нашим положением и до своего смертного часа томиться на чужбине, или действовать и возвратиться в Россию освободителями милой нашим сердцам отчизны?
Слова атамана пробудили надежды на возвращение в родные края, вызвали радостные улыбки на лицах. Офицеры зашевелились, заскрипели стулья и пружины диванов.
— Господа, наши коллеги в Париже организовали Российский общевоинский союз, сокращенно РОВС, главная задача которого — консолидация военных кадров в зарубежье, подготовка к скорым сражениям. Опыты посылки эмиссаров в Россию показали, что внутри страны сохранились здоровые силы, готовые принять участие в свержении большевистской диктатуры. Но русские патриоты нуждаются в руководстве и помощи...
Закончив двухчасовую речь, Семенов тяжело опустился в кресло, достал из кармана платок, стал вытирать лоб и шею.
— Ваше превосходительство, можем ли рассчитывать на помощь западных друзей? — спросил есаул Косых, отличившийся в боях под Оловянной и Даурией, где он командовал полком. Таров хорошо знал этого преданного атаману туповатого службиста.
