Василий Захарько - Звездные часы и драма «Известий»
Почему его разрешили? Сыграла ли какую-то роль моя настырность? Скорее всего, действительно подошло время, когда в самом аппарате ЦК усиливалось влияние людей со здравым смыслом. Из вышедшей спустя много лет книги о выдающейся личности — Николае Иноземцеве, директоре знаменитого Института мировой экономики и международных отношений, я узнал, что он в конце 1981 года командировал в Америку своего сотрудника Александра Дынкина с тайной целью собрать максимум сведений о проекте переброски вод из рек Канады на юг США, закрытом «по причине непредсказуемости политических, экономических и экологических последствий». Согласие на эту миссию дал Иноземцеву в ходе их доверительной встречи секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев. Ему по возвращении Дынкина из США и была передана аналитическая записка. Возможно, каким-то звеном в сложной цепи закулисных действий в партийных верхах и стало со временем разрешение на публикацию в «Известиях».
Конечно, ответами Полад-Заде воспевался поворот рек. Повторяю, ничего другого не могло быть напечатано. Но для газеты (и, понятно, для меня) важным был сам факт сообщения о невиданном масштабе работ, скрываемых от страны и мира. Завершу эту историю не самым приятным для себя воспоминанием. На летучке мой материал резко раскритиковал Руслан Армеев, брат-репортер, честнейший человек, большой знаток и тонкий наблюдатель природы. Он назвал его усыпляющим общественную бдительность.
— Мы пишем, — сказал Руслан, — в радостно-оптимистическом ключе о проблеме колоссального значения для судьбы России. А ведь где-то, как-то, из докладов и лекций, между строк, но только не из «Известий», мы узнаём, что у этой проблемы есть и тревожный оттенок.
Дальше он приводит мнения специалистов, которые утверждают, что осуществление проекта нанесет непоправимый ущерб. Будут затоплены гигантские территории, погибнут поля и леса, многие месторождения, в том числе нефти и газа. Пострадают многие старинные города, монастыри и другие памятники — их около тысячи! От знаменитых Соловков останутся одни воспоминания. Убийственна и ссылка на академика Дмитрия Сергеевича Лихачева: «Проект приведет к гибели культуру русского Севера. Неизбежное переселение населения вызовет смещение диалектов, местных традиций, фольклорных, музыкальных и пр. Мы лишимся Севера — самого важного района русской (увы, уменьшающейся) нации».
Другой больной вопрос — готов ли Юг к приему северной воды? Там велика опасность того, что из-за интенсивного злоупотребления поливом через пять-семь лет земля выйдет из строя очень надолго. Возникает и масса других вопросов, а ответа на них нет…
В заключение своей речи, как свидетельствует стенограмма, мой искренний товарищ посылает мне комплимент и предложение:
— Хочу призвать Василия, который показывает нам образцы газетной предприимчивости и доведения любого дела до конца, подготовить еще один материал на эту тему, но такой, чтобы все могли увидеть упомянутый проект с другой, не лучезарной стороны.
Я был очень расстроен тем, что и многие читатели наверняка оценили публикацию «Известий» именно так, как Армеев, а я не могу объяснить им причину «лучезарности» интервью. Но в своей аудитории решил не отмалчиваться. Цитирую по стенограмме:
— И я, как репортер, и наша газета поступили честно: мы проинформировали о том, что работы идут. Тогда как остальные СМИ об этом молчат. Так что же правильнее: молчать до того момента, когда кто-то нажмет кнопку и вода польется на юг по уже построенным системам, или еще на проектной стадии сообщить о ходе дел? Мне показалась бы позиция Руслана более гражданственной, если бы он в подкрепление того, о чем здесь говорит, еще раньше, годы назад, предпринял попытки для высказывания тревоги — нашей общей тревоги — на страницах газеты. Но, насколько я знаю, таких попыток он не предпринимал. Я считаю, что в столь сложной, очень чувствительной для природы и общественного мнения проблеме все должно быть прозрачно для печати — гласность только поможет нашему общему делу. Сам факт, что «Известия» выступили, может открыть возможность для более широкого и компетентного обсуждения идеи переброски вод — и в этом видится немалая польза нашей публикации.
Так оно и вышло. Пробившись сквозь секретность, сразу после прихода Горбачева во власть эта тема стала активно и страстно обсуждаться всей нашей прессой. В 1986 году под давлением общественного мнения проект был закрыт.
Как я сейчас, так и каждый известинец той поры может вспомнить свою историю (и не одну) о том, как в процессе подготовки материалов для газеты приходилось сталкиваться с огромным числом ограничений и препятствий — цензурных, идеологических, бюрократических, ведомственных и просто дурацких, устанавливаемых начальниками разных рангов, удельными князьками в лице партийных секретарей райкомов, обкомов, республик. Мы не знали, сколько это будет продолжаться и наступит ли тому вообще когда-нибудь конец. При Черненко ничего не было похожего на то, что перемены возможны. И хотя в «Известиях», благодаря Толкунову, а теперь и Лаптеву, царил творческий настрой, особого всеобщего энтузиазма насчет будущего заметно не было, всем оно виделось по-разному.
Когда в июне Голембиовский повторил мне предложение перейти на постоянную работу в секретариат, я ответил, что склоняюсь к отъезду в Болгарию. Вскоре были оформлены документы, и я улетел собкором в Софию. Командировка подтвердила семейные ожидания: здесь жизнь для нас была полегче и получше, удачно пошли и мои корреспондентские дела.
Без особого оптимизма воспринял я через полгода возвышение М. С. Горбачева. Но когда увидел по телевидению его майский в 85-м году выход на улицы Ленинграда, ставший светлым, обнадеживающим лучом в тусклой советской действительности, меня вдруг потянуло домой. Я сразу поверил в возможность перемен, не тех, конечно, грандиозных, которые потом произошли и о которых никто тогда не грезил, а чем-то похожих на чехословацкий социализм с человеческим лицом. Несмотря на свои сорок шесть лет и накопившуюся уже немалую долю цинизма, я искренне — клянусь в этом, — всем сердцем отозвался на зов начавшего звучать лозунга: «Кто, если не я?». Видел же себя не на каких-то бастионах борьбы за демократию, а в своем привычном качестве: репортером. Мне казалось, что раз начинается открытость «наверху», редакция смогла бы добиться моей аккредитации при Горбачеве, а благодаря этому я добывал бы такую информацию, которой не имел бы никакой другой журналист. Будучи летом в отпуске, высказал эту идею главному редактору, но он улыбнулся, посчитал ее излишне романтической, нереальной и посоветовал продолжать радоваться собкоровской жизни, пока есть такая возможность.
Только забывчивые люди или не знающая недавней истории молодежь считают, что пришел к власти Горбачев — и в стране наступила гласность. Ее никто не дарил, она очень тяжело и долго завоевывалась самой прессой, а сопротивление ей было жесточайшим. Продолжая выдавливать из себя по капле раба, «Известия» становятся одним из наиболее мощных журналистских локомотивов перемен. Если «Московские новости» под руководством Егора Яковлева, журнал «Огонек» Виталия Коротича своими острыми, пробивающими цензуру публикациями выступают как бы группой захвата все новых и новых позиций гласности, то «Известия» действуют самым широким фронтом, печатая материалы, которые ошеломляют советское общество новизной и актуальностью темы, глубиной ее разработки, высоким классом изложения.
На всю страну прогремел очерк Эдвина Поляновского «Анонимка». Миллионы советских судеб сломаны, многие люди погибли в тюрьмах, лагерях из-за того, что анонимки были узаконены и на них строились обвинительные заключения. Редакция заступилась за человека, которому дали семь лет тюрьмы по анонимному доносу. Была доказана необоснованность следствия и суда, сделан вывод: государство должно запретить рассмотрение анонимок абсолютно всех и везде. Против «Известий» ополчилась Генеральная прокуратура СССР, ее поддержали несколько отделов ЦК КПСС, в том числе главный — отдел организационно-партийной работы, десятилетиями питавшийся анонимками. Газета защищалась и настойчиво контратаковала в течение полутора лет. За это время вышло одиннадцать (!) подготовленных Юрой Орликом крупных публикаций на эту тему, результатом которых явилось постановление ЦК КПСС, а затем и Указ Президиума Верховного Совета СССР, запрещающие принимать, рассматривать, использовать анонимки. (Будет справедливым отметить, что в это же время, независимо от выступлений журналистов «Известий», активную борьбу с анонимками вела хорошо известная ныне правозащитница Лидия Графова — в «Литературной газете»).
Такими же масштабными были выступления многих других известинцев. В частности, Александра Васинского — о несовершенстве кадровой политики, Эллы Максимовой — об использовании советской психиатрии против инакомыслящих, о без вести пропавших в Великую Отечественную войну, Леонида Капелюшного — о страшных экономических и моральных, нравственных последствиях коллективизации сельского хозяйства на примере истории жизни нескольких поколений одного украинского села. Собственный корреспондент по Хабаровскому краю, впоследствии многолетний депутат Государственной думы Борис Резник рассказал историю украинского инженера Алексея Шобея. В свой отпуск он подрабатывал в колхозе. Рассчитались с ним не деньгами (их у колхоза не было), а натуральным продуктом — выдали полторы тонны семечек. Шобей доставил их в Хабаровский край и продал потребкооперации. Его назвали спекулянтом и осудили на четыре года. Материал Резника «Такие семечки» вызвал бурю возмущенных откликов со всей страны. Но юстиция не спешила признать правильность позиции газеты, которая сводилась к тому, что не может быть подсудной реализация натуральных продуктов, заработанных в совхозах и колхозах. Борис пишет вторую статью — «Еще раз про семечки» и добивается освобождения Алексея Шобея. Но печатается еще и третий материал, он уже не про семечки, а о повсеместной судебной практике. В результате автор и газета добиваются своего — Верховный суд СССР пересматривает многолетнюю практику, после чего в разных краях необъятной страны выходят на волю 6786 человек, судимых по той же изуверской статье, которую применили в истории с семечками.
