Владимир Шигин - Морские драмы Второй мировой
Обратимся вновь к отчету командира Л-15: «В 11 часов 15 минут — 11 часов 17 минут 20 секунд в расстоянии 7–8 кабельтовых от точки гибели ПЛ Л-16 за масляным пятном было обнаружено два перископа, по которым я открыл огонь из 45-мм орудия — выпустил 5 снарядов, после чего неизвестная ПЛ погрузилась, а я прекратил огонь…. была сыграна боевая артиллерийская тревога и проведена боевая стрельба из 45-мм орудия по перископу ПЛ противника. Было израсходовано пять боевых осколочно-трассирующих снарядов. Огонь был открыт через 31 секунду после объявления боевой тревоги. Материальная часть во время стрельбы работала безотказно, личный состав хорошо».
В книге Быховского и Мишкевича эти записи были «творчески развиты» ее авторами до неузнаваемости: «Минуты через 2–3 после взрыва, продолжая наблюдать и осматривать место, где затонула Л-16, сперва командир лодки В.Н. Комаров (капитан-лейтенанта Комарова звали Василий Исакович), а затем лейтенант И.И. Жуйко и сигнальщик Смольников увидели два перископа, двигавшиеся по направлению к соляровому пятну. Полагая, что это вражеская лодка и что она может всплыть, командир Л-15 объявил артиллерийскую тревогу. Через 15 секунд люди уже стояли на боевых постах по готовности номер один. А еще через 5—10 секунд был открыт огонь из 45-миллиметрового лодочного орудия…. Первый же осколочный снаряд попал между перископами, четыре следующих, выпущенных почти прямой наводкой, попали в это же место. Через 30–40 секунд артиллерийский огонь был прекращен, так как перископы скрылись под водой… Командиру лодки было доложено о накрытии перископов неизвестной лодки.
— Сам наблюдал. Молодцы артиллеристы!
Открывая огонь, Комаров учитывал малоэффективность обстрела. Однако он надеялся, что с такой короткой дистанции, при полном штиле, всё же есть вероятность повредить противнику “глаза” осколочными снарядами лодочного орудия. И вполне понятно стремление командира А-15 отомстить за гибель своих товарищей, — вот почему и велся артиллерийский огонь». Говоря о 5 выстрелах из 45-мм орудия Л-15, И. Боечин считает их «скорее всего оказавшимися безрезультатными».
Приводящееся затем в книге Быховского и Мишкевича описание дальнейших действий экипажа Л-15 также серьезно отличаются от зафиксированного в процитированных выше архивных документах, но главной «заслугой» этих авторов следует считать «изобретение» ими следующей легенды: в момент открытия огня по перископам, по их данным,«… на мостик поднялся радист старший краснофлотец Баранов. Он протянул командиру Л-15 капитан-лейтенанту В.И. Комарову телеграфный (!) бланк: это был обрывок радиограммы с подводной лодки Л-16 — обрывок короткий и потрясающий. “Погибаем от…” Больше ничего радист Л-16 старшина 2-й статьи Е.Н. Тимошенко, видимо, передать уже не успел. Либо смерть застала его на боевом посту, либо лодочная антенна ушла под воду…»
Комментировать подобный авторский вымысел, на мой взгляд, бессмысленно, тем более, что ни в одном из официальных документов Л-15 никакой радиограммы с борта Л-16 не было отмечено, так как она, разумеется, не могла быть составлена и передана за те 30 секунд, которые отделяли подводную лодку от момента ее торпедирования до гибели. К тому же в составе экипажа погибшего «ленинца» были два штатных радиста (кроме упомянутого выше Е.Н. Тимошенко, который имел звание краснофлотца, а не старшины 2-й статьи, на Л-16 старшиной группы радистов служил краснофлотец А.К. Макушев), и кто именно из них в момент гибели лодки нес радиовахту, так и останется неизвестным…
Историю с радиограммой на телеграфном бланке, говорящую о некой тайне, сочинили для придания интриги и некого романтизма. К сожалению, так бывает достаточно часто. Именно так реальные события истории постепенно обрастают многочисленными, ничем не подтвержденными, легендами и мифами. Увы, история гибели Л-16 не оказалась исключением.
Говоря об осознанных исторических фальсификациях, нельзя не упомянуть здесь о той ошибке, которая неоднократно допускалась некоторыми авторами в их публикациях при определении координат точного места гибели Л-16. Первоначальной ее причиной стала ошибка одного из сотрудников штаба бригады подводных лодок Северного флота, куда после своего благополучного прибытия в Заполярье была зачислена Л-15. При перепечатке на машинке рукописи ее командира капитан-лейтенанта В.И. Комарова неясно написанное число «46», указывающее количество градусов северной широты (в координатах точки гибели Л-16), было неверно прочитано как «45», и именно эти цифры «пошли гулять» по страницам многих послевоенных публикаций. Подобные разночтения удалось выявить в процессе научно-исследовательской работы с архивными документами, среди которых была и калька с карты перехода от Датч-Харбора в Сан-Франциско, прилагавшаяся к уже неоднократно цитировавшемуся выше отчету командира Л-15, с указанным на ней условным знаком гибели подводной лодки Л-16. Благодаря подвижничеству бывшего главного штурмана ВМФ контр-адмирала в отставке Р.А. Зубкова удалось однозначно установить, что точными координатами точки, в которой погибла советская подводная лодка Л-16, являются 46 градусов 41 минута северной широты, 138 градусов 56 минут западной долготы.
«Тяжело было видеть гибель товарищей и не иметь возможности помочь им. Моряки не скрывали застилавших глаза слез. На коротком митинге коммунисты и комсомольцы подводной лодки Л-15 призвали весь экипаж повысить бдительность и еще ревностнее выполнять свои служебные обязанности… Трагическую гибель своих товарищей экипаж Л-15 воспринял мужественно.
Каждый сделал для себя вывод: усилить бдительность, чётко, безупречно действовать на своих боевых постах», — кратко говорится в официальных советских изданиях.
Вот что сообщает об этом командир Л-15 В.И. Комаров: «Поведение личного состава подводной лодки Л-15 после гибели Л-16 — нормальное, правда, в течение двух дней личный состав плохо спал. Личный состав говорил — “Война есть война, потери неизбежны”. Комиссар старший политрук С. Гонопольский во время первого взрыва ПЛ Л-16 побежал в 6-й дизельный отсек и приказал остановить дизеля, дать самый полный ход электромоторами назад, и при этом кричал “Мы на минном поле!”, хотя глубина моря была 4888 метров. В другом месте этого же документа глубина указана как 2400 саженей, но его приказание было отменено мною. Комиссар в течение 3-х дней не спал, мало кушал, много плакал и говорил личному составу: “Нам до Полярного не дойти, нас утопят, наши семьи останутся сиротами”. Я приказал ему прекратить болтовню и быть комиссаром, а не тряпкой… Личный состав поведение Гонопольского перенес болезненно. После описанных выше событий помощник командира Л-15 по политической части старший политрук С. Гонопольский 19 октября 1942 года лег в Сан-Франциско в местный госпиталь с ревматизмом ног и категорически отказался возвращаться на свой корабль, объясняя свое поведение тем, что он не хочет быть на ПЛ балластом, и его пришлось оставить в США. 11 октября 1942 года в 19 часов я собрал команду и объявил о гибели ПЛ Л-16, у многих краснофлотцев на глазах появились слезы, краснофлотцы говорили: “Мы должны отомстить за ПЛ Л-16!” Я призвал личный состав к повышению бдительности при несении вахты на мостике и у механизмов».
Командир одной из четырех следовавших за «ленинцами» тихоокеанских подводных лодок — «эсок» — капитан-лейтенант И.Ф. Кучеренко в своем отчете о переходе упоминал, что на борту его С-51 о трагической судьбе Л-16 стало известно 21 октября, и далее писал в этой связи следующее: «Объявили личному составу. Проинструктировали вахтенных командиров и наблюдателей о бдительности несения вахт. Высказываний боязни не было».
Командир другой участвовавшей в этом переходе «эски» — С-56 — капитан-лейтенант Г.И. Щедрин записал в своем дневнике следующее: «22.10 42 г. Берингово море. Радисты приняли радиограмму о гибели А-16 на переходе Датч-Харбор — Сан-Франциско. Потоплена неизвестной подводной лодкой. Погибли наши друзья-товарищи — Митя Гусаров, его комиссар Ваня Смышляков и пять десятков отличных ребят… Вечная память!» 12 декабря, прибыв в канадский порт Галифакс, он запишет: «Был у Васьки Комарова на Л-15. Рассказал он все подробности гибели Гусарова. Трагическая гибель ребят».
Тем временем Л-15 продолжала свой поход в одиночку и прибыла в Сан-Франциско 16 октября 1942 года. Вот что можно прочесть об этом все в том же отчете ее командира: «До подхода к стенке военно-морской базы Сан-Франциско в Валеджо в 10 часов на ПЛ прибыл капитан 3-го ранга Запорошенко и старший лейтенант Гусев, которым я сказал о гибели ПЛ Л-16. С 10 часов до 13 часов к борту ПЛ подходило много катеров от адмирала, командующего западным побережьем Америки — все офицеры интересовались, где находится ПЛ Л-16. они говорили, что американский эсминец 00 250 “Гашгепз” и самолеты ее ищут и не могут обнаружить. В 18 часов на борт прибыл генеральный консул СССР в Сан-Франциско товарищ Я.М. Ломакин, которому я доложил о гибели ПЛ Л-16, дал информацию для передачи НКВМФ СССР Народному комиссару ВМФ Союза ССР адмиралу Н.Г. Кузнецову, раньше я Наркому донести не мог, хотя делал попытку днем и ночью вызвать Петропавловск-на-Камчатке, Владивосток, Датч-Харбор и Сан-Франциско, для связи ответа от их радиостанций не получил. После доклада товарищу Ломакину, последний сообщил о гибели Л-16 товарищу Литвинову (М.М. Литвинов — посол СССР в США в 1941–1943 годах. — В.Ш.) и сообщил об этом же американскому морскому командованию… На переходе Датч-Харбор — Сан-Франциско наши радисты слушали радиостанции Владивостока и Петропавловска-на-Камчатке. Их радиограммы и радиосигналы были нашими радистами приняты полностью. Материальная часть связи работала отлично. Наши радисты работали на передачу: давали радиограмму Петропавловску-на-Камчатке, но квитанция на нее не была получена. Наша радиограмма Петропавловском-на-Камчатке не принята ввиду того, что радиостанция на нашей ПЛ (в состав связного оборудования подводной лодки Л-15 входили радиопередатчики “Окунь”, “Щука” и радиоприемопередатчик (радиофон) “Рейд”) маломощная. Для связи были сделаны вызовы радиостанции Сан-Франциско. Наши сигналы были ей приняты, как по нашем приходе было выяснено, но американцы на них не отвечали, причина чего нам неизвестна. Замечаний по связи не было. Слышимость наших радиостанций Владивостока и Петропавловска-на-Камчатке была хорошая…. В порту Сан-Франциско мы по плану должны были стоять пять дней, простояли девять дней с 16 по 25 октября 1942 года — по причине гибели ПЛ Л-16. Наша ПЛ была готова выйти в море на пятые сутки, то есть 20 октября 1942 года».
