Виталий Шенталинский - Преступление без наказания: Документальные повести
Эти строки были написаны на гребне революции, когда артиллерия красных палила по юнкерам, засевшим в Кремле, разрушая попутно памятники истории и культуры. Пушками, кстати сказать, командовал тоже поэт — футурист Василиск Гнедов. Стихи Кириллова вызывали восторг, захватывали дух. К тому же — выбросу классиков с парохода современности — призывал и Маяковский: «А Рафаэля забыли? Забыли Растрелли вы?», рифмуя в духе времени «Растрелли» с «расстрелян». Маяковский подарил тогда собрату в поэзии свою книгу с красноречивой надписью: «т. Кириллову. Однополчанин по битвам с Рафаэлями. Маяковский».
Можно ли говорить об историческом возмездии? Ведь сбылось то, к чему они, эти поэты, призывали, когда воспаленные их стихами новые хозяева жизни, вслед за разрушением музеев и растаптыванием цветов искусства, стали сжигать и своих, живых Рафаэлей.
«Литературных серебряковцев» подвергли тому же трагическому фарсу «суда», что и «литературных бухаринцев». Брызги крови на стенах расстрельного подвала в Лефортове — и крестьянских писателей, и пролетарских поэтов — перемешались, слились, как на знамени государства.
Главное преступление у всех — хотели убить Сталина. Есть и в этом какой-то скрытый смысл — ведь главным их убийцей стал именно он, Сталин.
Конечно, никакими террористами наши герои не были и даже не могли быть. И все же с точки зрения сталинской власти они — преступники. Потому что сопротивлялись этой власти как могли — мыслью и словом. Потому что без свободы мысли и слова — поэта нет. Как при свободе мысли и слова — нет тирана.
Сталин в Париже
В тот вечер, когда писателей-смертников в Лефортове вызывали по одному и приговаривали, в центре Москвы, в Большом театре, проходило торжественное заседание, посвященное открытию канала Москва — Волга.
Назавтра «Правда» захлебывалась:
«Провозглашена здравица в честь строителей канала, партии, Советского правительства, в честь тов. Сталина. В зале гремела овация. В этот момент на трибуне появляются товарищи Сталин, Молотов и Жданов. Они дружески поздоровались с членами президиума и, заняв свои места за столом, рукоплесканиями приветствовали строителей канала и трудящихся столицы, собравшихся в зале. Зал бушевал в восторге и радости.
Все встали. По всем ярусам театра перекатилось мощное „ура“. Едва овация немного стихала, как раздавался новый возглас в честь Сталина, и буря бушевала с новой силой».
Вот они перед нами, в президиуме, во всей красе, справа налево (фотография развернута на всю ширину газетной полосы): главные расстрельщики — Сталин, Молотов, Ежов и Жданов, рядом — будущий разоблачитель, а тогда соратник и соучастник — Хрущев и далее, в мундирах, руководящие чекисты — первый зам наркома Фриновский, начальник ГУЛАГа Берман. Сталин во френче, явно позирует, подставив профиль, одна рука уперта в бок, смотрит то ли на Молотова, то ли за его спину, за кулисы.
После торжественной части, как полагается, — прекрасный концерт с участием лучших артистов столицы.
До подлинных строителей канала этот триумф и овации могли доноситься разве что только из репродуктора. То, что канал прорыт руками и устлан костями советских рабов, зэков — за пределами газет. Нет, это победа и заслуга чекистов, партии, правительства и больше всего лично товарища Сталина!
Так кто же, как спрашивал крестьянский сын, писатель Иван Макаров, — кто сочинил эту газету? Каким раздавленным ничтожеством должна была чувствовать себя горстка бывших писателей и уже бывших людей, которых тогда отправляли на тот свет!
Но что делается в мире в эти дни? Советский Союз, конечно, величина, но все же лишь одна шестая. Есть же, в конце концов, на земле и цивилизованные страны!
Минуем Германию, где примерно то же, где свой бесноватый фюрер. Перенесемся в Париж. Переведем дух. Ведь там-то уж совсем другое…
А там, в Париже, как раз завершается второй конгресс Международной ассоциации писателей, начавшийся в Испании и прокатившийся антифашистским митингом по трем ее городам — Валенсии, Мадриду и Барселоне. Собрались духовные авторитеты, мастера пера со всего мира, из двадцати восьми стран. Они клянутся всеми силами бороться против мирового фашизма, где бы он ни был, утверждают, что в этой войне невозможен никакой нейтралитет, призывают не верить «в смехотворные обещания, под прикрытием которых фашизм прячет свое разрушительное и смертоносное дело».
Триумф гуманизма. Долой германских, долой испанских, долой итальянских фашистов! И ни слова — о советских!
Избирается почетный Президиум Ассоциации писателей для защиты культуры — цвет мировой литературы: Ромен Роллан и Андре Мальро, Жан-Ришар Блок и Луи Арагон, Бернард Шоу и Мартин Андерсен-Нексе, Томас Манн и Генрих Манн, Лион Фейхтвангер и Эрнест Хемингуэй, Алексей Толстой и Михаил Шолохов, Сельма Лагерлеф, Антонио Мачадо, Хосе Бергамин, и это еще не все. В Бюро и Генеральный секретариат Ассоциации входят фигуры поскромнее, в том числе из Советского Союза — Кольцов, Эренбург, Ставский, Вишневский, Лахути, Фадеев, Микитенко — свои люди, надежные товарищи, будет кому порулить мировой литературой!
Правда, не всем это удастся, и положение надежных товарищей окажется не так уж надежно. Михаил Кольцов, советский журналист номер один, будет расстрелян через два с половиной года. А Ивана Микитенко, украинского прозаика и драматурга, схватят почти сразу после возвращения из Парижа и казнят уже 4 октября.
Заключительное заседание проходит в переполненном театре «Порт сен Мартен». И что же мы слышим?
«…Сталин! Наш Сталин! В его жизни есть случай, который должен стать достоянием всей мировой литературы, — на трибуне посланец великого Советского Союза, пламенный комиссар-драматург Всеволод Вишневский. — Сталин водил под огнем первые рабочие демонстрации более тридцати лет тому назад… Сталин! В тюрьме он был центром духовного сопротивления, примером предельной выдержки и волевой устремленности. Был день, когда администрация вызвала войска, чтобы устроить избиение непокорных политических заключенных. Их прогнали сквозь строй. Удары сыпались на плечи, грудь и голову. Или по глазам. Сталин взял книгу, зажал ее под руку, взглянул на отупелых, потных, тяжело дышащих палачей и пошел сквозь строй под сотни ударов. Сталин шел молча, ровным шагом. Так он прошел этот путь, не согнувшись, не крикнув…
Братский привет вам из Москвы! Мы сделаем наш XX век веком великой освободительной мировой революции!»
Буря аплодисментов. Где мы — в театре «Порт сен Мартен» или в Большом театре? Давайте представим себе это ослепление, этот всеобщий политический идиотизм — от Москвы до Парижа! А потом вспомним, что уже через два года в Европе будет идти мировая война, самая кошмарная в истории человечества, и тоже располыхается — от Парижа до Москвы.
А в театре «Порт сен Мартен», как и в Большом, после торжественной части — большой концерт, в котором приняли участие лучшие артистические силы, на этот раз — Парижа.
И это еще не все. Энтузиазм не угасал. Прежде чем разъехаться по своим странам и написать очередные тома своих сочинений, сообщают «Известия», «члены Конгресса дали коллективную клятву бороться против угнетения и тирании не только в своих произведениях, но и каждый день своей жизни. Клятва была принята перед гигантским портретом молодого испанского поэта Гарсиа Лорка, расстрелянного бандами Франко в Гранаде, в доме композитора Мануэля де Фалья, который в тот же день сошел с ума».
Оставим на совести газеты неправду о месте гибели поэта и безумии де Фальи — узнав об аресте Лорки, он тут же бросился к военному коменданту Гранады с поручительством за поэта. А за неделю до этого осмелился отказаться от сочинения фалангистского гимна. И не считал себя героем, это для него было естественно. А потом в знак протеста против политики диктатора эмигрировал и умер в Аргентине в 1946-м.
Называвший себя «неизбежным арестантом» Федерико Гарсия Лорка в последней своей, оборванной драме от имени Поэта, двойника автора, скажет: «Я — смертник». И успеет спросить своего убийцу, человекообразное существо «без лица»: «Кто ты?» И услышит ответ: «Власть».
Правда о гибели Лорки была похоронена вместе с ним. Только в 1969 году в Испании напечатали черным по белому: Лорка убит. А до этого писали совсем как у нас: «Творческий путь поэта оборвался в 1936 году…» Гранадский архив был уничтожен, и не в гражданскую войну, а спустя десятилетия, когда замаячил шанс приоткрыть его. Оставили лишь бумажку: «Умер от огнестрельных ран», — мол, потомкам достаточно.
Как и у нас — о многих сотнях тысяч расстрелянных.
Так кто же, кто, кто сочинил эту газету?
Сдан заживо в архив
Впереди одна тревога,
И тревога позади…
Посиди со мной немного,
Ради Бога, посиди!
..........................
Завтра, может быть, не вспыхнет
Над землей зари костер,
Сердце навсегда утихнет,
Смерть придет — полночный вор…
Так писал Сергей Клычков в одном из лучших своих стихотворений.
![Виталий Шенталинский - Охота в ревзаповеднике [избранные страницы и сцены советской литературы]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
