Юлий Буркин - Осколки неба, или Подлинная история “Битлз”
Отобедав двадцать четвертого марта в ресторане Нобеля с Сальвадором Дали, супруги вылетели в Амстердам. И вот тут, поселившись в гостинице «Хилтон», они уже порезвились в волю, объявив всем средствам информации о начале «демонстрации за мир в постели».
Журналисты ломанулись огромной толпой, надеясь на самые скабрезные фотографии эксцентричной парочки. Но ничего такого не происходило. Джон и Йоко, одетые во все белое, неделю провалялись в огромной кровати номера «люкс», с удовольствием сообщая всем желающим, что война это плохо, а любовь, напротив, хорошо.
Через месяц они устроили точно такую же акцию в Монреале…
Раздражению журналистов не было границ. Их вопросы, порой, были достаточно каверзными. Но и Джон с Йоко были не промах.
Так, после очередного заявления Джона о том, что любить надо всех без исключения, карикатурист Эл Кэпп язвительно спросил:
– А вы можете сказать: «Давайте будем любить Гитлера»?
Вызов приняла Йоко:
– Любить Гитлера вовсе не означает потворствовать ему в его делах.
– И как бы вы смогли ему противостоять? – поинтересовался Кэпп.
– Если бы во времена Гитлера я была еврейской девушкой, – ответила Йоко, – я бы познакомилась с ним и стала бы его любовницей. Провела бы с ним десять ночей в постели, и он бы меня понял. В нашем мире людям надо больше общаться. А занятие любовью – отличный способ общения.
Кэпп выпучил глаза:
– Почему же эта мудрая мысль не пришла в голову еврейским девушкам? – спросил он, явно юродствуя. – Они ведь были вовсе не идиотки. Так почему же они до такого не додумались? Ведь, оказывается, если бы молоденькой еврейке удалось залезть в койку к Гитлеру, она могла бы спасти от газовых камер шесть миллионов евреев и заодно – еще тридцать миллионов людей других национальностей. Где же вы были раньше? Почему нас не надоумили? – Он помолчал, а потом веско бросил: – По-моему то, что вы тут говорите, просто глупость!
– Что же тут такого глупого? – смиренно спросил Джон.
– А то, что еврейкам в то время никто подобного не предлагал!..
Там же, в последний день «лежачей забастовки» Джон попросил всех присутствующих разучить его новую песню. «Give Peace A Chance»[136] была записана на портативный восьмидорожечный магнитофон. Супругам Леннон подпевали с десяток друзей, в том числе один раввин, один христианский священник и один представитель канадских кришнаитов.
Четвертого июля эта песня вышла синглом, разошлась миллионным тиражом, и ее начали распевать везде, где бы ни шли манифестации или митинги. Однажды Джон увидел по телевизору колонну марширующих демонстрантов. Они пели его песню. Джон сказал Йоко:
– Это самый великий момент в моей жизни.
Но и этого им оказалось мало. В Австрии они давали журналистам интервью, забравшись в большой белый мешок на журнальном столике.
– А вы правда Джон и Йоко? – засомневались венские журналисты. – Вы хоть покажитесь, что ли…
– Зачем вам на нас смотреть? – возразил Джон. – Вы хотели с еами пообщаться, вот и общайтесь без всяких примесей.
…В начале июля Пол сумел уговорить остальных начать запись нового альбома. Это было необходимо. Они нарушали все договоры о сроках с «E.M.I.», и дело пахло крупными штрафами. Джон на время оставил свои политические экзерсисы, Джордж отвлекся от изучения мантр, а Ринго прервал участие в киносъемках.
Пластинку решили назвать в честь улицы, на которой располагалась студия – «Abbey Road»[137]. Стало уже традицией, что запись каждого очередного альбома делалась с новым подходом к этому занятию. На сей раз это была совместная работа четырех зрелых музыкантов-профессионалов. И распри, и дружеские отношения были отложены в сторону. Каждый делал свое дело в строго регламентированное студийное время.
Больше всех такому подходу радовался Пол. «Наконец-то мы становимся нормальной студийной группой!» – говорил он.
Первую попытку записать песню «Oh! Darling!»[138] он предпринял еще год назад, во время работы над «Белым альбомом», но тогда он остался ею недоволен. На этот раз для того, чтобы добиться своей странной цели – создать иллюзию, что у него до хрипоты сорван голос – он в течении недели каждое утро тренировал голосовые связки.
В итоге, когда закончилась запись последнего дубля, Ринго, выскочив из-за ударной установки, приблизился к Полу, обнял его и, обернувшись, сказал остальным:
– Этот парень далеко пойдет!..
Главным вкладом Джона стали мрачные и жесткие песни «I Want You»[139] и «Come Together»[140] с необычными гармониями и мелодиями. Текст «Come Together» был настолько перенасыщен сленгом и аллюзиями, что критики с первого дня выхода пластинки начали спор, о чем она, собственно. Скорее всего, он и сам не знал этого.
Джордж перещеголял всех. Он более сорока раз перезаписывал свою «Something»[141], для чего пригласил и Эрика Клэптона. Это само собой разумелось, ведь песня была посвящена Патти. Песня получилась пронзительной, светлой и печальной. Наверное, впервые двое мужчин, влюбленных в одну женщину, смогли сложить свои чувства вместе.
Великолепную песню «Сад осьминогов»[142] написал и спел Ринго. Раньше он плавал в океанских пучинах на желтой подводной лодке со своими друзьями. Теперь он предпочитал прогуливаться там в одиночку.
Несколько песен были сведены в попурри. На самом деле это были недоработанные огрызки, в большинстве своем сочиненные Полом и Джоном еще в Индии. Но добротного материала для диска не хватало, а Пол сумел так мастерски связать эти обрывки, что, почти как в «A Day In The Life», создавалось ощущение цельного многообразного полотна.
В конце августа «Битлз» собрались в студии на прослушивание окончательной фонограммы альбома. Песни вызывали восторг у всех, кроме Джона. Он нервно курил и время от времени мерзко морщился. Ринго с ужасом смотрел на него, боясь, что он забракует работу, и все придется переписывать заново.
Когда фонограмма смолкла, Джордж поднялся и, сказав, – «Ну, слава Богу», – ушел.
Джон спросил Пола:
– Что скажешь?
– По-моему, мы только-только подошли к тому, как надо работать, – ответил тот. – И это уже хорошо. Но никто из нас не смог выложиться больше, чем наполовину.
– А по-моему, все это – полная чепуха. Никому от этих песен не будет никакой пользы.
Пол обиделся. Ведь он, как, во всяком случае, считал он сам, сделал этот диск чуть ли не собственными руками.
– Какую тебе надо пользу?! Тебе больше нравится та халтура, которую ты записываешь в постели с Йоко? Мало ли что ее орут тысячи людей, но это же не музыка!
– А это – музыка?! – ощетинился Джон. – Эта пластинка воняет мертвечиной. Даже когда мы играли в Гамбурге, у нас было больше жизни и больше музыки.
– Нет, ну Гамбург… – попытался вмешаться Ринго, но Джон рявкнул на него:
– Заткнись!
– Да я только хотел сказать… – начал Ринго снова, но на этот раз заорал Пол:
– Да заткнись ты!
– Ну, я тогда пошел, – тихо сказал тот и двинулся вслед Джорджу.
А Пол вновь накинулся на Джона:
– Но если ты такой умный, чего же ты тогда тратишь время на какую-то дурацкую борьбу за мир, вместо того, чтобы наладить мир внутри группы? Наверное, потому, что там, на всех этих митингах, тебе смотрят в рот, там ты – герой, а тут ты никого не обманешь!
– Может быть и так, – холодно процедил Джон. – Но заметь, Макка, в одном мы сошлись: это будет плохая пластинка.
– Нет, не так. Она могла бы быть лучше, если бы ты не разменивался на всякие дерьмовые выходки.
– А тебе хотелось бы, чтобы мы безвылазно сидели в студии и играли то, что ты прикажешь? Чтобы вкалывали, как проклятые, а ТВОЙ тесть набивал бы ТВОЙ кошелек?!
– С тобой стало невозможно разговаривать, – обиделся Пол.
– Вот и не разговаривай, – усмехнулся Джон.
Выходя, он обернулся и бросил:
– Все. «Битлз» больше нет.
«Abbey Road» продавался миллионными тиражами. Радость Пола была омрачена лишь двумя обстоятельствами.
Во-первых, тем, как он опростоволосился с обложкой альбома. На ней «Битлз» переходили улицу по пешеходной зебре. Полу хотелось выделиться и напомнить о своей близости к философии хиппи. Одетый в строгий костюм, он, в то же время, шел по асфальту босиком. Он как бы говорил этим: «Да, я богат и респектабелен, но я остался все тем же – своим в доску, остряком-самоучкой…»
Однако журналисты истолковали этот жест подругому. Оказывается, Вильям Кемпбелл специально разулся, чтобы напомнить посвященным о том, что Пол Маккартни погиб. Ведь в Англии покойников часто хоронят босыми.
На вопрос какого-то репортера, что он об этом думает, Пол раздраженно ответил:
– Думаю, что когда умру, уж я-то узнаю об этом первым.
Но на душе у него скребли кошки, и из головы не шли слова Джона: «Эта пластинка воняет мертвечиной».
