Феликс Кандель - Очерки времён и событий из истории российских евреев [том 3] (1917-1939)
В моем довоенном детстве еще писали письма на идиш. Именно такие письма мы получали от тети из Слуцка. Я разглядывала буквы-раковинки‚ и мне страшно хотелось проникнуть в их загадочный смысл. В них было что-то таинственное и необычное‚ как в сказках "Тысячи и одной ночи". Когда я приставала к маме‚ чтобы она научила меня читать эти буквы‚ мама со смехом отмахивалась: "Зачем это тебе? Это никогда в жизни не пригодится". Мама была абсолютно уверена‚ что еврейство растворится в многонациональной советской среде‚ и не скрывала‚ что она бы одобрила этот путь. И поэтому‚ когда пришла пора моего ученичества‚ мама‚ не колеблясь‚ повела меня в русскую школу‚ хотя еврейская была гораздо ближе‚ и мне хотелось в нее..."
6
Р. Зайчик‚ свидетель того времени (из воспоминаний‚ написанных в 1990-е годы):
"Мой отец – раввин реб Авроом Зайчик‚ сын раввина реб Бецалеля Гакоэна – родился в еврейском местечке Смиловичи Игуменского уезда Минской губернии‚ где его отец – мой дедушка – рав реб Бецалель‚ сын рава реб Цви Зеэва Гакоэна‚ почти шестьдесят лет был раввином... Броха‚ моя будущая мать‚ была дочерью известного раввина Александра-Сендера Элиягу Бухмана из местечка Юревичи Речицкого уезда Минской губернии... Броха была единственной дочерью‚ признанной красавицей и редкостным для девушек и женщин знатоком иудаизма. Она знала переводы и толкования молитв‚ знала наизусть Танах‚ разбиралась в комментариях к нему‚ изучала Талмуд...
Отец был раввином в Юревичах до 1922 года. Его знали во всех городах и местечках от Киева до Минска‚ на раввинский суд к нему стояли в очереди. Отец много работал‚ писал комментарии по религиозным проблемам... С 1922 по 1929 год он был раввином в Смиловичах и‚ продолжая дело своего отца‚ пользовался большим авторитетом по всей округе. Но гонения на верующих начались и там. И отец решил переехать в Москву‚ чтобы скрыться от бдительного ока большевистских властей... Буквально через неделю после отъезда отца в Смиловичах были арестованы все‚ кто имел отношение к духовенству...
Мой отец организовал в Москве объединение "Ахим" ("Братья"). В тот период семейные связи распадались‚ дети были вынуждены покидать родителей‚ даже делать вид‚ что отказываются от них; многие оставались без родителей‚ погибших от войны‚ погромов‚ лишений и репрессий. Организация "Ахим" объединила молодежь‚ в основном одиночек... приобщила к религии (или дала возможность не отойти от нее)‚ обеспечила круг человеческого общения‚ психологическую поддержку‚ в какой-то степени придала уверенность в завтрашнем дне... В 1934 году отцу было предложено место московского раввина‚ но он отказался‚ учитывая политическую обстановку тех лет.
Времена резко менялись к худшему. Наступал зловещий 1937 год... Жизнь превратилась в сплошной кошмар. Долгие ночи напролет отец просиживал без сна в темноте‚ у окна дома на окраине Москвы‚ где мы жили. Как только где-то проходил автомобиль‚ он говорил‚ обращаясь к моей матери: "Броха‚ это за мной..." Страшно стало хранить еврейские – особенно религиозного содержания – книги. Частично отец раздал их‚ частично хранили в чуланах‚ даже в погребах‚ ибо многие боялись держать их дома... О рукописях я уже не говорю. Они представляли наибольшую опасность. Отец все дни просматривал их и со слезами на глазах бросал в огонь. Было сожжено огромное количество рукописей... Так отец жил три года. Все это отразилось на его здоровье‚ он тяжело заболел и был призван ко Всевышнему 14 швата 5700 года (24 января 1940 г.)...
Моя жизнь сложилась трудно: я попал‚ можно сказать‚ "меж теснин"‚ прожил в страхе долгие-долгие годы. Но мне многое довелось увидеть‚ во многом принять участие... Мой сын – единственный внук моих родителей – профессор рав реб Бецалель Гакоэн (он назван именем моего дедушки) взялся за книги предков‚ – эти "головни‚ спасенные из огня" в прямом смысле слова‚ – многое собрал‚ пересмотрел‚ привел в порядок. В его планах использовать их и написать об этом‚ в том числе и о сохранившихся рукописях моего отца. И Всевышний да будет ему в помощь!.."
***
Хасидский цадик рабби Шломо Бенцион Тверский из Чернобыля бежал в Киев от погромов Гражданской войны‚ переехал затем в США‚ но в 1929 году вернулся на Украину к своим последователям. В его киевской квартире была устроена синагога; ежедневно цадик принимал посетителей‚ по субботам хасиды приходили к нему на трапезу‚ а на проводах субботы пели и танцевали. Это было время преследования религии‚ однако ежемесячно рабби Шломо Бенцион выходил на улицу вместе со своими хасидами и приветствовал наступление нового месяца; во время праздника Суккот на его балконе строили сукку.
На похоронах рабби Шломо Бенциона в 1939 году хасиды несли тело цадика по киевским улицам от его дома до кладбища; похоронная процессия была многолюдна и останавливала движение транспорта; над его могилой хасиды построили склеп.
***
В 1934 году раввином хоральной синагоги Ленинграда стал рав Менахем Мендл Глускин из Минска. Не было никакой возможности получить государственное жилье для раввина-лишенца; он ютился с детьми по разным углам и через два года умер в подвальном помещении‚ в проходной комнате чужой квартиры‚ из окна которой были видны ноги прохожих. Из воспоминаний дочери: "Тело его перевезли в хоральную синагогу и положили на полу перед амвоном. Тут же проходила панихида. Лермонтовский проспект перед синагогой был заполнен народом. Гроб взяли на плечи молодые хасиды и несли его через весь город. Шествие походило на первомайскую демонстрацию. Так шли до самого Московского вокзала и только там... положили гроб на открытую грузовую машину и повезли на Преображенское кладбище..."
***
Во время Первой мировой войны пятый Любавичский ребе Шалом Дов-Бер Шнеерсон переехал в Ростов-на-Дону‚ а свою библиотеку – многие сотни книг – сдал на хранение на частный склад. После революции склад национализировали‚ и книги поступили в Румянцевский музей в Москве. Шестой Любавичский ребе Йосеф Ицхак Шнеерсон потребовал вернуть библиотеку‚ но это ему не удалось. Ребе уехал из России‚ его последователи пытались получить книги‚ но им постоянно отказывали в просьбе.
Подобная участь постигла и библиотеку редчайших еврейских изданий барона Д. Гинцбурга‚ собранную до революции: восемь тысяч книг и две тысячи рукописей‚ самая древняя из которых датируется 914 годом. Летом 1917 года группа российских евреев приобрела у вдовы барона всю коллекцию‚ чтобы переправить ее в Национальную библиотеку в Иерусалиме, но после октябрьского переворота коллекцию национализировали. Многие попытки вернуть ее в Иерусалим не увенчались успехом: советские власти под разными предлогами уклонялись от выдачи книг и рукописей‚ хотя им и представляли необходимые документы о законном владельце. После образования государства Израиль и установления дипломатических отношений с СССР часть рукописей и некоторые книги сфотографировали‚ снимки послали в Иерусалим‚ однако уникальная коллекция барона Гинцбурга по сей день находится в запасниках Ленинской библиотеки в Москве.
Из газеты "Рассвет" (Париж, 1930 год): "В Нью-Йорк доставлены из советской России ценные еврейские книги, конфискованные в синагогах. Книги прибыли в адрес Амторга (неофициальное советское торгпредство), который распродает их коллекционерам..."
***
К 1939 году в Москве действовали Большая синагога в Спасоглинищевском переулке возле Солянки и синагога в Марьиной Роще. При Большой синагоге существовал бейт-мидраш‚ где занимались пожилые люди и несколько юношей; погребальное братство хоронило усопших на еврейском кладбище в Дорогомилово‚ возле Москвы-реки‚ однако по плану реконструкции столицы Дорогомиловское кладбище предназначили под застройку. Родственникам предложили перезахоронить останки близких в пригороде‚ на еврейском кладбище в Вострякове. Кое-кто сумел перенести прах‚ на новые холмики воткнули временные таблички с номерами – но вскоре началась война‚ на территории кладбища обучали новобранцев‚ которые и затоптали могилы с табличками. После войны евреи ходили по разгромленному Дорогомиловскому кладбищу посреди разбросанных плит, в поисках могил отцов-братьев. Впоследствии на том месте построили жилые дома; памятники с Дорогомиловского кладбища навалом лежали в Вострякове‚ с них стесывали старые надписи и выбивали фамилии иных усопших.
Во многих городах уже не было мест на еврейских кладбищах‚ однако власти не выделяли отдельные участки земли под новые захоронения‚ заставляя погребать на "смешанных" кладбищах. Еврейские кладбища закрывали и уничтожали вплоть до последних десятилетий двадцатого века – в Минске‚ Кишиневе‚ Львове‚ Бердичеве‚ Вильнюсе. В 1951 году в Томске ликвидировали все захоронения на старом еврейском кладбище и застроили территорию; подобное произошло и в Нижнем Новгороде. В середине 1950-х годов распахали еврейское кладбище в Гродно‚ а камни с могил использовали для сооружения памятника В. Ленину. В 1960-х годах ликвидировали Лукьяновское еврейское кладбище в Киеве; в 1970-е годы уничтожили старое еврейское кладбище в Одессе‚ существовавшее с конца восемнадцатого века, на нем были похоронены писатель Менделе Мойхер Сфорим‚ поэт Семен Фруг‚ многие религиозные и общественные деятели.
