Станислав Пестов - Бомба. Тайны и страсти атомной преисподней
Со временем он узнал, над чем работает Сахаров и стал удивляться — почему тот, прочитав его предложения по термоядерному оружию, на эту тему не заговаривал, а, когда Лаврентьев прямо спросил об этом, от ответа уклонился. И почему проигнорировал преложенную Олегом схему и главную изюминку — дейтерий лития? Что дал повод некоторым считать, что идея применения Li-6 была тоже «цельнотянутой». Вот что по этому поводу говорит бывший замминистра и разработчик первой бомбы Владимир Алферов:
«Сахаров сам рассказывал, что его несколько раз вызывал к себе Берия, и они беседовали наедине. Тогда это был не академик и трижды Герой, а мало кому известный кандидат наук, и попасть к Берия на прием не каждому министру удавалось. Известно, что агенты Берия крутились около Теллера, и добытую информацию Лаврентий передавал разработчику термоядерного заряда Сахарову. Ведь после таких бесед и родилась настоящая «водородка». Те шесть «недоношенных» первых бомб — «слоек» — даже хранить долго было нельзя…».
…Новые смотрины, которые устроили Олегу, начались интригующе и, как всегда, ночью. За ним приехал хорошо сложенный человек и, не говоря ни слова, отвез в здание у трех вокзалов.
В кабинете сидели генералы и штатский с большой бородой. Сначала спрашивали его об управляемом «термоядере», потом пошли намеки — высказаться насчет водородной бомбы. Олег был сбит с толку и напуган. У Берия его предупредили о строгой секретности всего, что связано с новым оружием. Понятно, что оружием интересуются генералы, но кто там с бородой, эксперт что ли? Потом Олег спросит — что это был за человек, и ему, усмехнувшись, ответят — «скоро узнаешь…».
Знать бы ему тогда, что с ним беседовал Курчатов, он несомненно рассказал бы ему об усовершенствованном варианте с дополнительными компонентами — в частности бериллии — для большей эффективности бомбы и об улучшенной компоновке!
А так — без санкции Берия — напуганный и перенервничавший, он не нашел ничего лучшего, как брякнуть:
— Я был у Берия…
Наступила тишина. Все присутствующие боялись и ненавидели этого страшного человека.
Курчатов стал спрашивать его об учебе, посоветовал закончить университет досрочно. Разговор постепенно угас. Больше им встретиться не пришлось…
ГЛАВА IV
Электрон неисчерпаем. Как и атом
В соответствие с мудрейшим изречением Вождя и Учителя классовая борьба нарастает по мере наступления социализма. Те, кому очень хотелось прослыть преданным и бдительным, стали выискивать эту борьбу везде, даже в науке.
Если вначале, в разрушенной стране заниматься всерьёз наукой мешало отсутствие даже самых примитивных условий, то по мере продвижения социализма, науку стала давить идеология.
Это противостояние было принципиальным и неустранимым — настоящая наука с её бескомпромиссностью, объективностью и независимостью никак не согласовывалась с лицемерной тактикой большевиков, с надуманными попытками объяснений провалов в хозяйственной, культурной и внешнеполитической жизни страны.
Особым нападкам стала подвергаться самая развитая часть естествознания-физика, хотя, казалось, она была весьма далека от политики. Начало этой беспрецедентной идеологической кампании по существу положил большой «учёный» Владимир Ульянов, настрочивший ещё в 1909 году примитивную брошюрку «Материализм и эмпириокритицизм», где сообщил всем, что электрон неисчерпаем. Как и атом.
Нынешнюю молодежь, к счастью, избавили от принудительного изучения этого чтива, но в СССР школьники, студенты и почти всё грамотное население обязано было штудировать сей глубокомысленный труд и восторгаться глубиной мысли несостоявшегося адвоката.
Современники Ульянова почти не обратили внимания на его книжонку, лишь некоторые отметили, что там «нет глубокого анализа современной физики, поскольку автор физики не знает», да ещё указали, что «полемический запал привёл к литературной развязности и к оскорбительным кличкам, сплошь и рядом «украшающим» текст («прохвост», «лакей», «безмозглый»)».
Надо отметить, что с коньюктурной точки зрения момент выхода брошюрки был как нельзя кстати — рушилась окончательно, как казалось, сформированная физическая картина мира, основанная на атомистике Дальтона, механике Ньютона и электродинамике Максвелла.
В самом начале века Макс Планк выдвинул идею квантов и с её помощью построил теорию излучения, а Нильс Бор создал теорию атома водорода, объяснив наблюдаемую в опытах дискретность его спектра. Эти успехи дали толчок стремительному развитию квантовой механики с её многим непонятными принципами неопределённости, дополнительности и другими трудно воспринимаемыми понятиями.
Вслед за Планком Альберт Эйнштейн сформулировал специальную теорию относительности, также нашедшую блестящее подтверждение в экспериментах.
Новые революционные теории нанесли серьёзный удар по механике эфира, что вызвало неприятие и раздражение у некоторых классиков физики. В принципе некая доля консерватизма, можно сказать, даже полезна в науке, она предотвращает шарахание в крайности и развитие лжетеорий. Именно в борьбе с консерватизмом революционные идеи чётко обозначают свои позиции и получают развитие. Хотя ещё сам Планк с иронией заметил: «Новые идеи берут верх не потому, что побеждают, а потому, что вымирают сторонники старых».
К тому моменту, когда в России в основном закончились «разборки», связанные с октябрьским переворотом, весь мир признал ценность новых идей физики. Стали классиками и нобелевскими лауреатами Планк, Бор, Эйнштейн; они стали также иностранными членами Российской Академии наук, но их идеям и теориям большевики устроили настоящую обструкцию.
Единомыслие: шаг влево, шаг вправо считается побегом
В своей книжонке Владимир Ульянов чрезвычайно осерчали на эмпириокритициста Эрнста Маха, поскольку тот был неисправимый позитивист. А гадкие позитивисты считают, что всё подлинное знание — это совокупный результат специальных наук, и сама наука не нуждается ни в какой стоящей над ней философии. Что особенно было огорчительно, ибо получалось, что партия не может руководить наукой даже с помощью такой непревзойдённой философии, как канонизированный диалектический материализм.
И как в воду глядел Ульянов- нашлись в СССР физики, вроде будущего академика Михаила Леонтовича, который не постеснялся заявить: «Точным наукам философия не нужна». Даже, мол, на вершине обобщений. А «гнилой либерал и троцкист» Яков Френкель набрался смелости охаять вождей и объявить в стране победившего пролетариата нечто ужасное: «Ни Ленин, ни Энгельс не являются авторитетами для физиков, книга Ленина сводится к утверждению азбучных истин, из-за которых не стоит ломать копья. Не может быть ни пролетарской математики, ни пролетарской физики».
Такому святотатству был дан решительный и бескомпромиссный отпор. И ведь кто начал? — не академик, не учёный, а глубоко невежественный, ничего не понимающий в физике философ Деборин. Обругав теорию относительности последними словами — ну прямо второй Ульянов-Ленин — Деборин, взял тайм-аут отдышаться и подкопить новых ругательств для «научного» разбора квантовой механики, поддержки теории эфира, к которому все «механисты» и прочие консерваторы питали известную слабость.
Однако, грубиян Джугашвили в борьбе с главным «механистом» Николаем Бухариным в запальчивости разгромил и шайку Деборина, даже не заметив её лакейскую готовность ещё более идеологизировать науку и в пику модным течениям дикого Запада возродить такие понятия, как флогистон и теплород.
Пошатнувшееся знамя критики новых взглядов подхватил профессор физики из МГУ Аркадий Тимирязев. В физике он не оставил заметных следов, но довольно-таки опозорил свою фамилию и знаменитого отца — ботаника Клемента Тимирязева. Это был тот самый случай, когда Природа не только отдохнула на детях, но и крепко напакостила.
Ничего не поняв в теории относительности, профессор Тимирязев начал громить её, для чего ну прямо-таки по-ленински приклеил новой теории ярлык «черносотенная». Физики посмеивались над «недорослем» и статей его не печатали. Пришлось нести публикации в партийную печать, тем более, что у Тимирязева были какие-то большие заслуги перед партией, отчего его приняли в ВКП(б) без кандидатского стажа.
Осмелев, он начал громить «китов» физики-Тамма, Вавилова, Френкеля и всех тех, кто не пользуется «теорией» эфира. В помощь Тимирязеву коммунистические идеологи направили ещё одного большевика-эфирщика, ибо к своему ужасу выяснили, что на кафедре физики МГУ всего лишь один партиец-Тимирязев. Оттого не было у физиков правильного большевистского единомыслия, а даже наоборот — проистекало самовольное разномыслие и неприятие эфира, теплорода и флогистона. Неудивительно, что диамат у них считался помехой в развитии науки, а Вавилов сравнивал его со схоластикой средневековья.
