Александр Ушаков - Гитлер. Неотвратимость судьбы
Готовность СССР выполнить свои союзнические обязательства перед Чехословакией Литвинов подтвердил в беседе с германским послом в Москве 22 августа. На этот раз он отбросил всякую дипломатию и без обиняков заявил Шуленбургу, что «Германия не столько озабочена судьбами судетских немцев, сколько стремится к ликвидации Чехословакии в целом». А по тому, как повела себя Франция, Сталину нетрудно было догадаться, что она озабочена только одним: оправдать готовившееся вместе с Англией предательство Чехословакии, подготовка к которому шла полным ходом.
— Мне очень жаль, что я не могу дать каждому гауляйтеру по армии — у них крепок дух, и они верят в меня…
И очень жаль, что Гитлер не дал своим гауляйтерам по армии. Если бы это случилось, вполне возможно, войны не было бы вообще.
К счастью для германской армии, в ней в то время были не только Кейтели и Йодли, но и люди, которые трезво смотрели на вещи и отдавали себе отчет в том, во что может вылиться авантюра Гитлера. Это были умные и честные офицеры, которые, прекрасно понимая, что Гитлера им не сдержать, решились на государственный переворот.
Центр заговорщиков находился в разведотделе Верховного главнокомандования, и его душой был полковник Ганс Остер. Вместе с ним в заговоре принимали участие Шахт и Карл Герделер, в недалеком прошлом обербургомистр Лейпцига и министр финансов рейха. А вот Гальдер в конце концов отказался от участия в заговоре.
Переворот было решено начать сразу же после отдачи Гитлером приказа о вторжении в Чехословакию. Здесь вся ответственность ложилась на Гальдера, который должен был сразу же предупредить заговорщиков о начале военных действий. В то же время заговорщики считали, что залог успеха и гарантированной поддержки армии кроется в однозначном обязательстве со стороны британского и французского правительств объявить войну Германии в случае ее нападения на Чехословакию.
Увы, ничего из этого не вышло, и 16 сентября Чемберлен приступил к разработке плана, в котором собирался предложить Гитлеру забрать те чешские территории, на которых немецкое население составляло более 50 процентов. При этом он включал в эти территории и те приграничные районы, по которым проходили воздвигнутые чехами оборонительные рубежи, и оставлял таким образом Чехословакию без защиты. Ободренный обещанием Сталина выступить на его стороне и без Франции, Бенеш поначалу отверг разработанные Чемберленом и одобренные Францией предложения. Однако после того как к президенту в ночь на 21 сентября прибыли английский и французский послы и провели соответствующую беседу, в пять часов утра Прага «с прискорбием» согласилась на предложения Англии и Франции.
Обрадованный Чемберлен встретился с Гитлером и сообщил ему о согласии Праги передать Судеты рейху. Но… никакой благодарности не было. Фюрер равнодушно выслушал английского премьера и холодно ответил: «Сейчас это не имеет ровным счетом никакого значения, Судеты будут немедленно оккупированы! Что же касается границ, то вопрос о них будет решен путем плебисцита!»
«У меня, — все больше распаляясь, кричал фюрер ошарашенному услышанным Черчиллю, — нет времени на пустую болтовню. Я захвачу Судеты, проведу плебисцит и только потом рассмотрю польские и венгерские притязания на чешскую территорию!»
На следующий день Чемберлен получил географическую карту Европы с очерченными на ней Гитлером границами и меморандум с его требованиями. Эвакуация чехов должна была начаться 26 сентября и закончиться через два дня. И только тут Гитлер позволил себе «пойти на уступку».
Чемберлен принял условия Гитлера и поведал по возвращении в Лондон о «растущем между ним и Гитлером доверии». Однако остальные министры таким доверием не обладали и тут же договорились с Парижем не давить на Чехословакию, в случае ее отказа выполнить требования Берлина. Более того, было сделано совместное заявление, из которого следовало, что в случае нападения на Чехословакию Франция немедленно окажет ей военную помощь, ее поддержат Англия и Россия. Чемберлену не оставалось ничего другого, как сообщить об этом решении в Берлин.
Гитлер пришел в неописуемое бешенство и, брызгая во все стороны слюной, стал кричать, что к нему в Париже и Лондоне относятся хуже, нежели «к паршивым неграм и туркам». «Если Англия и Франция решили драться, — закончил он свой монолог, — пускай! Мне на это наплевать!»
* * *
26 сентября Гитлер выступил с большой речью в берлинском Дворце спорта, преувеличив в несколько сотен раз количество «судетских жертв» и с негодованием рассказывая собравшимся об учиненной чехами «безжалостной расправе над немцами». Фюрер потребовал от Бенеша поставленных перед ним в Годесберге условий.
— Моему терпению пришел конец, — все больше распалялся он. — Теперь господину Бенешу решать: мир или война! Либо он согласится и отдаст наших немцев, либо мы придем и сами возьмем свою свободу! Если к 1 октября Судетская область не будет передана Германии, я сам пойду, как первый солдат, против Чехословакии!
Дав чехам время на размышление до 14 часов 28 сентября, Гитлер приказал Кейтелю подтянуть резервы и готовиться к выступлению на 30 сентября. Гитлер желал не только расчленить Чехословакию, но и дать своей армии, которой уже очень скоро предстояли «великие дела», понюхать пороху и подготовить нацию к победам.
Однако на начало войны Гитлер так и не решился и снова приступил к переговорам. Главным для фюрера была отнюдь не его боязнь западных стран и СССР, а неуверенность его генералов в собственных силах, особенно после того, как на стороне командования сухопутных войск выступил сам Геринг. Повлияло на его решимость и полнейшее отсутствие энтузиазма у берлинцев во время его зажигательной речи в столичном Дворце спорта. Сказались начавшаяся в британском королевском флоте и французской армии мобилизация и изменивший в самый последний момент свою позицию Муссолини. Вместо готовности поддержать боевые действия дуче сообщил разъяренному фюреру о намерении Чемберлена в третий раз приехать в Германию договориться о встрече «большой четверки».
После недолгих препирательств, в ходе которых немцы отвергли все поправки, которые попытались провести западные страны, на рассвете 30 сентября соглашение было подписано. Так безо всякого участия Чехословакии Даладье и Чемберлен решили ее судьбу. Что же касается представителя чехословацкого правительства, то он был вызван на конференцию лишь для того, чтобы заслушать вынесенный на ней смертный приговор его стране.
Бенеш быстро покинул страну, а новое правительство делало все возможное, чтобы удовлетворить все возраставшие амбиции фюрера. А тот выдвигал все новые требования и отказался подтвердить обещанные в Мюнхене гарантии того, что чехи получат свое, пусть и сильно усеченное, государство.
Более того, чехи должны были уступить Польше районы Тешина, а Венгрии — важные в экономическом и стратегическом отношении районы Словакии. В результате Мюнхенской сделки Чехословакия потеряла почти пятую часть своей территории, четвертую часть населения и половину мощностей тяжелой промышленности. Теперь германская граница проходила всего в 40 километрах от Праги.
Мировая общественность по достоинству оценила Мюнхенский сговор и назвала его ударом по «союзу сил мира». Что же касается Гитлера, то одержанная им победа без единого выстрела подняла его авторитет как в Германии, так и во всем мире на новую высоту. В те великие для него дни он полной мерой наслаждался победой над теми, кто заставил его страну подписать в 1918 году позорный Версальский договор.
* * *
В 1938 году Геринг издал три приказа, которые рекомендовали каждому еврею зарегистрировать размеры своей собственности с «целью обеспечить надлежащее ее использование в соответствии с нуждами германской экономики». 14 октября Геринг призвал решить еврейскую проблему «быстро и решительно», а еще через две недели было принято постановление о депортации из рейха 170 тысяч евреев в Польшу.
Как того и следовало ожидать, Геббельс сказал все, что надо, и его выступление было воспринято как призыв к действию. Но в то же время надо отдать ему должное: он говорил так, что ни один юрист не смог бы придраться ни к одному его слову. Он напомнил внимательно слушавшим его ветеранам об уже имевших место еврейских погромах, но и тут подчеркнул, что эти акции возникли сами собой, и ни партия, ни тем более сам фюрер не имеют ни малейшего отношения к этим «стихийным» всплескам насилия.
Как только Геббельс закончил выступление, высокопоставленные партийцы дали соответствующие приказы в свои владения. Что же касается замиравших от ожидаемого наслаждения штурмовиков, то тут и говорить нечего — они наконец начали «беситься». Только за одну ночь ими было сожжено 200 синагог, разгромлено 7500 еврейских магазинов и убито около ста человек. Затем эсэсовцы арестовали 26 тысяч самых богатых евреев и отправили их в концлагеря.
