Александр Ушаков - Гитлер. Неотвратимость судьбы
Но все это было по большому счету лирикой. Сталин прекрасно понимал, что ни Советский Союз, ни тем более Франция и не подумают вступаться за обреченную на заклание фюреру Чехословакию. Он предложил Лондону и Парижу собраться за круглым столом и договориться о коллективных действиях. Французы не ответили ему вообще. Англичане же ответили отказом, объяснив, что созыв подобной конференции может спровоцировать Гитлера и расколоть пока еще мирную Европу. Через своего посла в Праге Сталин сообщил Бенешу о готовности предпринять необходимые шаги для обеспечения безопасности его страны, но, только при условии, если Франция тоже выступит с подобными предложениями.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Трудно сказать, верил ли чешский посол Герингу, когда тот клятвенно заверял его в том, что Германия никогда не посягнет на его страну. Но то, что Геринг лгал, не вызывало никакого сомнения ни у кого из бывших в курсе приближенных Гитлера. Далеко не случайно приехавший вместе с ним в Вену Борман на одном из торжественных приемов спросил личного адъютанта Гитлера Видемана: «И когда же мы теперь войдем в Чехию?»
В конце мая Гитлер пригласил на секретное совещание главнокомандующих трех составных частей вермахта и высокопоставленных работников министерства иностранных дел. Приехавший первым в Имперскую канцелярию Геринг с тревогой спросил Видемана, понимает ли фюрер, что нападение на Судеты означает возможную войну с Францией.
Видеман выслушал Геринга и посоветовал ему самому сообщить о своих опасениях фюреру, что тот и пообещал сделать. Затем уверенным шагом направился в Зимний сад, где проходило совещание.
Гитлер сразу же перешел к делу.
Гитлер говорил почти час, а когда он закончил, тот самый Геринг, который только что собирался отговорить его от этой, как ему казалось, безумной затеи, схватил его за руку и с просиявшим лицом воскликнул:
— Мой фюрер, поздравляю вас с вашим великолепным планом!
Гитлер подошел к стоявшим в нескольких метрах от него Кейтелю, Браухичу и Беку и сказал:
— После того как мы покончим с этим делом на Востоке, я дам вам три или даже четыре года, а затем мы начнем большую акцию на Западе!
Генералы не произнесли ни слова. Вскоре фон Бек подал в отставку. Впрочем, молчали не только генералы, но и все остальные, включая экспертов из министерства иностранных дел, которым были хорошо известны возможные последствия столь опрометчивого шага. Но возражать никто не осмелился. Всем было прекрасно известно, что Гитлер ненавидел чехов лютой ненавистью еще с тех самых времен, когда жил в Вене. И теперь, после нового свидания со столицей Австрии, былые воспоминания заставили его говорить о чехах с еще большим остервенением.
Впрочем, дело было не только в населявших Чехословакию «недочеловеках». Как уже говорилось выше, Богемский четырехугольник был великолепной оборонительной позицией, который еще великий Бисмарк назвал ключом к господству над всей Центральной Европой. Прежде чем идти на Восток, надо было завладеть этим самым Богемским четырехугольником, а заодно и прекрасными оборонными заводами «Шкода» и оборонительными сооружениями.
28 марта 1938 года Гитлер вызвал в Берлин Гейнлейна и приказал ему чуть ли не каждый день предъявлять чехословацкому правительству заведомо невыполнимые требования. Тот все понял как надо и подготовил состоявшую из восьми пунктов программу создания Судетской автономии. «Мы, — заявил он, — будем требовать то, что они не в состоянии выполнить».
21 апреля 1938 года Гитлер пригласил к себе Кейтеля и обсудил с ним операцию «Грюн», как называлось нападение на Чехословакию. Немецкие войска должны были сломать пограничную оборону и обеспечить победу в течение всего четырех дней, чтобы не дать союзникам прийти на помощь. Однако точную дату нападения Гитлер так пока и не назвал.
Фюрер прекрасно понимал, что при разделе Чехословакии захотят погреть руки Польша и Венгрия. Поэтому он сказал венгерскому послу, что Германия не заинтересована в словацких территориях и, если Венгрия захочет вернуть свои земли, утраченные в ходе Первой мировой войны, он возражать не станет.
С Польшей было сложнее. У Варшавы были натянутые отношения с Прагой, и она была союзницей Франции. Гитлер не стал оказывать на нее давления, справедливо полагая, что поляки вряд ли упустят возможность захватить Тишин и другие пограничные области при первом же удобном случае.
Не все так просто было и с Муссолини, который весьма болезненно реагировал на то, что немцы считали его поддержку как нечто само собой разумеющееся. Считая себя равноправным партнером, он ревниво наблюдал за тем, как Гитлер постепенно начинал играть первую скрипку в отношениях с ним. Чтобы успокоить дуче, Гитлер отправился в Рим, захватив с собой огромную свиту, едва уместившуюся в четырех специальных составах. Желающих повеселиться в солнечной Италии среди партийных и государственных чиновников всех рангов хватало.
Гитлера встречало около миллиона итальянцев, которые своими глазами хотели увидеть человека, который взял на себя роль современного Цезаря. Среди огромной толпы, постоянно сопровождавшей Гитлера, была и приехавшая в Италию Ева Браун, расходы которой на это тайное путешествие оплатил Гитлер. Самому же Гитлеру все эти торжественные церемонии не очень нравились. Да, он разъезжал в золоченой королевской карете и проживал в королевских покоях, и тем не менее считал все эти дворцовые церемонии устаревшими. На одной из них, в Палаццо Венеции, фюрер успокоил Муссолини относительно Южного Тироля, который был населен немцами и после Первой мировой войны отошел Италии. Так радевший о своих несчастных соотечественниках в Судетах Гитлер и не подумал возвращать их на историческую родину. Наоборот!
— Моя неизменная воля, — заявил он на банкете, — и мой завет германскому народу заключается в том, что альпийский рубеж, воздвигнутый между нашими странами самой природой, всегда пребудет неизменным.
Он вообще пребывал в те дни в прекрасном настроении. Несостоявшийся художник был очарован Римом и Флоренцией и с удовольствием посещал знаменитые картинные галереи. Более того, он каждый день получал сведения о том, что министры иностранных дел Франции и Англии делали все, чтобы заставить Прагу принять неприемлемые для нее требования его ставленника Гейнлейна. Однако уже очень скоро от его эйфории не осталось и следа: обеспокоенное концентрацией немецких войск на своих границах чехословацкое правительство объявило в мае о частичной мобилизации. Лондон и Париж мгновенно отреагировали на это событие и предупредили Гитлера о возможности новой войны в случае нападения на Чехословакию.
Сказать, что Гитлер был разъярен, — значит, не сказать ничего. Больше всего его убивало то, что он не мог ничего сделать, так как планы нападения на Чехословакию еще не были готовы, да и точная дата тоже еще не была определена. Ему оставалось только одно: опровергать все сообщения о передвижении его войск и отрицать даже самую мысль об агрессии против Чехословакии.
Как только майский кризис миновал, Гитлер созвал совещание высших военных и ведущих политиков, на котором поведал им о своих намерениях. Цель оставалась все та же: захват жизненного пространства на Востоке. Главные противники — Англия и Франция, и если начнется война и Германия захватит страны Бенилюкса, то главной угрозой немецкому тылу станет Чехословакия. Именно эта опасность должна быть устранена как можно быстрее. Что же касается Англии и Франции, то они, по мнению Гитлера, не были готовы к широкомасштабной войне и вряд ли осмелились бы на открытое выступление. Ну а с итальянцами он уже обо всем договорился.
— Я, — заявил фюрер, — непоколебим в своем решении сокрушить Чехословакию военной силой в ближайшем будущем. Дело политического руководства — выбрать нужный момент! Ну а пока нам предстоит подготовить наш народ к войне, и до той поры никакие провокации не заставят меня переменить мою позицию…
* * *
Все это очень красиво звучало, но только не для генералов! Тех самых генералов, которым фюрер вверил воссоздание немецкой мощи. Уход в отставку Бломберга и Фрица и создание Верховного командования вермахта (ОКВ) не решило возникших еще при обсуждении первых военных планов проблем. Да, Кейтель и Йодль смотрели в рот фюреру и не желали ничего слушать, но многие офицеры Генерального штаба сухопутных войск придерживались другого мнения. Кроме того, им совсем не нравилось то, что все они оказались отрезанными от разработки военных планов и операций и превратились в слепых исполнителей чужой воли.
Гитлер закусил губу. Независимых суждений он не терпел никогда, а теперь тем более. Он поморщился в ответ на изложенные фон Браухичем сомнения, а затем собрал у себя в «Берхофе» начальников штабов, надеясь привлечь их на свою сторону.
