Дмитрий Губин - Въездное & (Не)Выездное
Жена и вправду прилетела.
Однако тот, кто ездил хоть раз в ночи (а впрочем, и днем тоже) из «Шереметьева-1» в «Шереметьево-2» знает, что ничего прекрасного на такой дороге быть не может. Дело в том, что шоссе, связывающее два главных аэропорта страны, – это убогая двухрядка, изрядно разбомбленная авиацией противника. Указателей на ней нет, а грузовики на ней есть, а освещение – только местами. Вот представьте: поздний час. Не видно ни зги, кроме заляпанных грязью тусклых фонарей впереди вихляющей фуры. Обогнать невозможно. Плестись в дыму этого газенвагена тоже. Разметки нет. Темная ночь. Этот город называется Москва. Степь да степь кругом. Только пули свистят по степи. Разок я чуть было не врезался в ремонтный столбик, прыгнувший под колеса без предупреждений.
– Господи, и это лицо нашей страны! – воскликнула жена.
Она была глубоко неправа, поскольку это было не лицо, а, скорее, жопа, но жопа была, действительно, Москвы и страны.
В международном аэропорту мы еле-еле нашли парковку. Прежний бесплатный паркинг был урезан втрое, стенка в стенку с ним шла неведомая стройка, куда было идти – решительно непонятно: ни указателей, ни света, битый щебень, мрак, грязь под ногами, вой кранов, брызги сварки. Мы потащили чемоданы туда, где смутно угадывался аэропорт. Через минуту над нами навис ковш экскаватора, и грянуло классическое «Куды прешь?!». Однако человек в каске, уразумевший, что люди прут на рейс, но не знают «куды», сменил гнев на милость и показал на незаметную щель в заборе, куда следовало переть дальше, чтобы не получить но голове башенным краном.
– Развели говнище, – честно сказал он, харкнул на землю и скрылся.
– Господи, и эта страна купается в нефтедолларах! – еще раз воскликнула жена.
Я промолчал, потому как спорить с женской логикой бесполезно. Ничто вокруг нас не указывало, что страна купается в нефтедолларах. Все вокруг нас указывало на то, что в стране осваиваются нефтедоллары – зло, отчаянно, с чуть ли не показным харканьем – и что целью этого освоение является освоение, но никак не, прости господи, забота о ближнем, не говоря уж про дальнего.
– ОНИ, – продолжила жена, выделяя интонацией слово ОНИ, как выделяла его в те времена, когда мы еще читали Солженицына в самиздате, – понимают хоть, как к России должен после такого относиться иностранный турист?
Я опять промолчал, потому что было странно представить, чтобы ОНИ хоть раз в жизни парковали ИХ машины на публичных стоянках и везли к аэропорту чемоданчики на колесах. Думаю, что ИМ вообще странно было представить хоть что-нибудь в своей жизни, осуществляемое на общих основаниях. ОНИ ведь не президенты Франции, приписанные к районной поликлинике, и не мэры Лондона, добирающиеся на велосипеде на работу.
Но мы от НИХ улетали, так что если ОНИ были творцами зла, то без НИХ должно было быть хорошо. Нам и было. Отличный борт «Люфтганзы», ходившие по расписанию автобусы и свежевымытый, весь в зелени, Мюнхен, город, подробности пребывания в котором я опущу. Там и большой Рубенс был на месте, и маленький Рембрандт, и конфетного вида площадь Мариенплац. Для любознательных же соотечественников, никогда в Мюнхене не бывавших, скажу только, что это замечательно богатый старинный город, при взгляде на который никогда не поверишь, что 85 % его было разрушено в войну. В Мюнхене особо привлекателен крохотный, полтора на полтора километра, центр, который, однако, не обойти и за три дня. С изобильнейшим рококо, встреча с которым в России редкость. Рай для немецких пенсионеров, сбивающихся в огромные стаи, – и каких пенсионеров! Настоящих прекрасных фриков. Встречали мы там и жестко мелированную даму лет ста в белом платье с нашитыми розами; и ее ровесника с забранной в pony tail сединой, выгуливающего разом полдюжины собачонок (с которыми, кстати, в Мюнхене пускают и в магазин, и в ресторан, и даже, кажется, в оперу). А у «народовольцев» (пивная могла принять разом с тысячу человек) 70-летняя кельнерша такой валькирией летала по залу, что Вагнер отдыхал.
А еще в Мюнхене немало магазинов, являющихся, по сути, галереями промышленного дизайна: и семейный универмаг Radspieler (запутанный и странный, c барочными потолками), где торгуют, как бы это поточнее описать? – точно тем же, что поставляли Людвигу Баварскому, и где реально купить ночной колпак и наусники. Или ManuFactum, где я как раз нашел свою лейку и где нет ни одной вещи, производство которой не было бы начато как минимум полвека назад: там есть и правильно обрезанные гусиные перья, и деревянные кубики, какими я играл в детстве. Или KARE, где мешаются все стили – от превосходно поддельной Индии до какого-то совсем уж нью-йоркского гламура, с обманно кривыми зеркалами в серебряных рамах.
В общем, будет возможность слетать – летите непременно; я же возвращаюсь в Россию, причем налегке в буквальном смысле: по возвращении выяснилось, что весь мой багаж пропал. И все, что нажито непосильным трудом (замшевая куртка – две, душ-лейка – три, и далее по классике) заблудилось в недрах «Люфтганзы». Хорошенькое возвращение, правда? Особенно ночью.
И вот тут люди, призванные оформлять документы на пропавший багаж, опять оказались как-то не по службе добры. Они, конечно, сначала забыли выдать мне квитанцию с подтверждением потери, но зато потом всячески утешали и говорили, что это потому, что «Люфтганза» перешла на электронные билеты; и что все непременно найдется, прилетит первым утренним рейсом, будет доставлено на дом – и что уже в полдень, максимум в час дня, мне позвонят.
И я, шмыгая носом, но утешенный, поехал по Москве по раздолбанному Ленинградскому проспекту, где шел ремонт, но не было предупреждающих знаков, зато имелось сразу две взаимоисключающих разметки, причем каждая, если по ней честно ехать, приводила в бетонный надолб – но я, слава богу, как опытный гражданин России, ехал нечестно, поэтому остался жив.
В полдень, однако, «Люфтганза» не отозвалась. В час дня тоже.
– Это какая-то российская «Люфтганза», – впервые точно заметила моя жена, когда я, с интервалом в три минуты, начал дозваниваться сам, но никто не брал трубку.
Потом я поехал на работу, жена осталась сторожить. Я звонил и с работы, безрезультатно, и дозвонился только в пять.
– Да все окей! – отозвался лихой парень на другом конце. – С утра найдены ваши чемоданы! Почему не привезли? Да ты ж сам сказал, что тебе завтра опять улетать! (Он или вправду перешел на «ты», или мне так показалось по тону, но, надо сказать, в голосе его была хамоватая артистичность.)
Мне действительно надо было улетать, и я об этом накануне честно сказал, но не ожидал, что это основание, чтобы мне их не привозить вообще.
– Старик, все отлично! В семь вечера выезжает машина! Сиди дома и жди!
Чемоданы не привезли ни в семь, ни в десять. Я сидел и набирал все номера телефонов, хоть как-то связанные с «Шереметьево». Я звонил на склад забытых вещей и на таможню, и – о чудо! – люди, вовсе не обязанные отвечать на мой запрос, после моих искренних жалоб куда-то там звонили по внутренним телефонам, связывались с неведомой «Наташей Королевой», чтобы расспросить о «люфтганзовских, а то тут парень один вообще без штанов остался», – и вскоре я узнал, что чемоданы мои три часа как покинули с представителем «Люфтганзы» (российской «Люфтганзы») аэропорт. Где они шлялись, что делали, почему не звонили – это покрыто мраком.
Когда же я уже пил валидол вперемешку с валерьянкой и мечтал о страшной мести через суд (желательно Басманный), в дверь позвонили. Моя потеря, ты нашлась, войди скорее. Было половина одиннадцатого ночи. Сутки с прилета. Доставивший потерю извинялся и улыбался…
В общем, если окажетесь в такой ситуации – не паникуйте: багаж в наш компьютеризированный век не пропадает, рано или поздно – довезут. Попав на дороги без указателей, не паникуйте тоже: злые люди, его устроившие, при персональном подходе оказываются и добры, и милы, и любезны. Бейте на жалость.
Я же думаю об одном: почему эти милые, добрые, душевные люди, из которых большей частью состоит наша страна (полагаю, и ОНИ в личном общении милы и душевны), творят такую похабень, как только собираются вместе и приступают к профессиональной деятельности?
Следует ли нам утешаться душевностью?
Или все же настаивать на обезличенном, имперсонифицированном, общем для всех Ordnung – порядке, уничтожающем бардак?
Я как-то больше склоняюсь к первому. Боюсь, что выбирая второй вариант, мы придем к неизбежному выбору между русскими без России – либо Россией без русских.
2007 COMMENT«Шереметьево» за прошедшие годы изрядно и построилось, и перестроилось, и даже сменило порядковые номера терминалов на литеры. Особенно хорош терминал D, откуда улетают рейсы «Аэрофлота». Если нет багажа, то, регистрируясь на рейс через интернет, можно вообще приезжать «Аэроэкспрессом» за 50 минут до отлета.
